Но сейчас, как я уже упоминала, в самолете находились лишь три пассажира. Монлезье-Бланш и Кеннеди - то взял с большой неохотой, намекая, что ледяная взлетно-посадочная полоса на станции весьма коротка, и лишние восемьдесят килограммов могут создать нам проблемы при посадке… А ничего из аппаратуры оставить ну никак невозможно.

На вопрос - а почему с нами не летит следующая смена? - Бланш ответил, что в самый последний момент личный состав подвергся большим изменениям. Дескать, все дело в найденном антаркте, которому полярники успели дать ласковое прозвище «Анти». По словам начальника станции, восемь стран-участниц проекта «Эндерби» никак не могли поделить совершенно неожиданную находку. И решили произвести первичные исследования коллективно, прямо на месте. Для этих исследований мы и везем сейчас необходимую аппаратуру. А спешащие из своих университетов специалисты в различных областях медицины и биологии просто не успели собраться в Кейптауне, они еще будут подъезжать в Южную Африку в течение недели.

Именно эту неделю Монлезье и предлагал провести мне на станции - и улететь самолетом, который привезет ученых, жаждущих познакомиться с Анти. Кеннеди он не предлагал ничего, словно тот был лишь моим бессловесным телохранителем.

Звучали слова Бланша логично. Здраво. Но…

Но у меня зародилось подозрение: чего-то он недоговаривает… Однако лишь на станции я поняла, в чем дело.

Жил персонал «Эндерби» в условиях более чем спартанских. Как на подводной лодке - ни одного лишнего кубического фута пространства. Когда все необходимое для жизни приходится завозить с Большой земли, - то обогревать эти лишние футы будет непозволительной роскошью. Особенно если на улице мороз в минус шестьдесят градусов[22] - не редкость. Спальнями полярникам служили крохотные четырехместные клетушки - и никаких преимуществ не было даже у начальника экспедиции. Естественно, в таких условиях возможностей для личной жизни практически нет.

Но Монлезье, приглашая меня, явно рассчитывал не только удивить гостью айсбергами, пингвинами и полярными сияниями. И серией хитрых маневров расчистил место для амурных подвигов. Тут я, впрочем, сама виновата - не стоило подавать ученому несбыточных надежд еще при первом знакомстве…

Самолет, нагруженный лишь результатами шестимесячных трудов обитателей «Эндерби», взлетел, разбежавшись по ледяной, чем-то посыпанной полосе (кстати, не настолько она оказалась короткая, как плакался нам Бланш).

Мы остались одни. Вокруг был лед, лед и лед… Почти трехкилометровая ледяная шапка отделяла нас от поверхности земли.

И мне вдруг подумалось, что она, эта земля, терпеливо ждет своего часа. Ждет, когда лед и снег растают, затопив Нью-Йорк и Петербург, Сан-Франциско и Стамбул, когда обезумевшие от наступающей на пятки воды люди начнут беспощадную резню за плоскогорья и возвышенности… Кто и что освободится тогда из ледяного плена на шестом континенте?

Никто толком не знает…

Лунная поверхность - и то исследована лучше.

Три индийских слепца получили куда больше информации о слоне, которого они щупали-дергали за всевозможные органы, - чем мы, со своими штольнями и пробными бурениями, узнали о поверхности Антарктиды. Более-менее изучены лишь выступающие поверхности здешних гор.

Монлезье-Бланш всегда приводил банальный пример: представьте, говорил он, что подобный слой льда покрыл США. Наружу торчат лишь Кордильеры да самые высокие пики Аппалачей. Много ли смогут узнать исследователи грядущих тысячелетий о нашей цивилизации? Хорошо, если тычась наудачу сквозь шапку льда, они угодят в какой-нибудь мегаполис или некогда густонаселенную Новую Англию. А если в Техас или Аляску?

Но полярникам Земли Эндерби повезло. Повезло дважды. Во-первых, когда ледник Гэллапа пробудился от векового сна, расколовшая его гигантская трещина прошла в стороне от станции, примерно в полумиле. Во-вторых, на дне этой трещины, при попытке добыть ископаемый лед, содержащий древнюю органику, и был обнаружен Анти. Да уж, органика так органика… Не думаю, что Бланш, посылая людей выпилить несколько кубов древнего льда, рассчитывал на столь крупный улов…

Температура в аэропорту приземления оказалась близка к нулю[23] - в Антарктиде наступало лето. Встречающие (их оказалось шестеро) были похожи, как клонированные близнецы, - все в одинаковых синих синтетических парках, все с бородами, в противоветровых масках и солнцезащитных очках… Впрочем, последние приспособления мало напоминали те, которыми мы прикрываем глаза от ласкового солнца иных широт - и казались деталью экипировки не то мотоциклистов, не то пилотов времен Первой Мировой… Но седьмой участник комитета по встрече - огромный мохнатый пес - прекрасно обходился без каких-либо берегущих зрение приборов. И снежной слепотой, по всему судя, не страдал.

Станция «Эндерби» глубоко зарылась в снег и лед. Наружу выступали лишь крыши с антеннами и вентиляционными трубами. Чуть поодаль виднелась площадка с метеорологической аппаратурой - хозяйство шведа Юханссона (этот потомок викингов, к великому моему удивлению, оказался низкоросл и черноволос). Еще дальше высились ветряки электростанции. И всё.

А внутри… Внутри человек, подверженный клаустрофобии, протянул бы недолго. Однажды мне довелось видеть голливудский фильм о полярниках Антарктиды, борющихся с загадочным НЕЧТО - проникшим на станцию и вселяющимся в их тела. Какой там был простор! Какие интерьеры! Примерно как на «Наутилусе» капитана Немо - специалисты давно подсчитали, что рожденный фантазией Жюля Верна подводный «Титаник» мог худо-бедно погрузиться, лишь заполнив балластные цистерны ртутью…

Здесь же - низенькие потолки, коридорчики, позволяющие разминуться лишь боком. Клетушки жилых помещений. Единственным просторным местом оказалась кают-компания, она же столовая, - похоже, проектировщики этого улья все-таки понимали, что хоть где-то полярникам надо вздохнуть полной грудью.

Впрочем, долго рассматривать станцию не пришлось. Едва я разместила вещи в отведенной мне четырехместной спальне, напоминавшей размерами купе второго класса, - Монлезье-Бланш тут же потащил меня осматривать своего ненаглядного антаркта. Кеннеди, на которого ученый по-прежнему поглядывал с неприязнью, тоже увязался с нами.

Так вот ты какой, древний абориген Антарктиды!

Честно говоря, не красавец.

Черты лица сквозь слой льда различались плохо, но фигура позволяла сделать однозначный вывод. Ножки тоненькие, кривоватые и короткие; плечи узенькие; грудная клетка впалая; мускулатура слаборазвитая. Рост, насколько я могла судить, едва превышал пять футов. Заморыш какой-то…

Монлезье-Бланша, наоборот, преисполняла гордость, словно он демонстрировал нам самолично изваянную Венеру Милосскую.

– Бесподобно, не правда ли, мадемуазель Элис? - вопрошал он, обходя криокамеру, где при температуре минус двенадцать градусов[24] хранилась глыба льда со своим содержимым. - Бесподобно! Радиоуглеродный анализ позволил установить возраст льда - и это приблизительно семьдесят две тысячи лет! Семьдесят две! А наш Анти словно вчера замерз!

Кеннеди, не обращая внимания на восторг профессора, внимательно разглядывал сквозь стекло и лед находку - наверняка искал свидетельства тому, что гуманоид внеземного происхождения. Но не находил. По крайней мере внешне Анти выглядел типичным мужчиной рода Хомо Сапиенс - не слишком авантажным, но встречаются и хуже.

Впрочем, более детальные исследования могли принести-таки сюрпризы. Мало ли кто как выглядит. Не всегда содержание соответствует форме.

– Вы уже сделали рентгенографию? - поинтересовалась я.