— Я сказал ему, что теперь ты — его лекарь и если он хочет быть сильным, как и прежде, должен слушаться тебя.

— Джон, мне нужно его покормить… Но только не жареным мясом. Я тут слышала кукареканье…

— Понял. Сейчас…

— Я сама приготовлю!

Спустя час Геби сидела на краю кровати, на которой лежал Фреахольм и кормила его с ложки. Фреахольм недовольно морщился, ворчал, но послушно ел.

В комнату вошёл сам конунг. Увидев, что его сын ест с ложки, словно дитя малое, конунг пришел в ярость. Как всегда, вмешался вездесущий Джон.

— Он недоволен, что его сын ест с ложки…

— Скажи ему, что через несколько дней я разрешу Фреахольму держать ложку самостоятельно…

Джон перевёл конунгу слова Геби. Конунг снова надулся, но потом расхохотался и вышел. Джон подмигнул Габриэле.

— Нет, ты конунгу явно нравишься. Он любит смелых, а тем более, если это женщина…

— Лучше бы он отпустил меня домой…

— А вот об этом забудь.

Больной шел к выздоровлению. Вечером следующего дня Геби довольно наблюдала, как у пациента появился волчий аппетит, и он с удовольствием орудовал ложкой. Горькую настойку, которую заваривала Геби, неохотно, но, спасибо Джону, растолковавшему эту необходимость, морщился, но пил. Конунг, пришедший к сыну, снизошёл до похвалы.

Конунг вышел, Джон остался. Фреахольм обратился к другу. Тот присел рядом. Завязалась беседа. Геби воспользовалась тем, что Джон развлекает Фреахольма, и устало прилегла в свой уголок, на шкуры.

Прошло три месяца с тех пор, как Геби сошла на берег острова. Фреахольм, вопреки всем мрачным прогнозам, остался жив. Геби ходила за ним нянькой, не разрешая ему делать резких движений, не разрешая тренировки на мечах и пьянки, из которых состояло времяпрепровождение мужчин на острове, когда они не ходили в поход. Фреахольм рычал, обижался, угрожал… но слушался. Шрам на боку его живота был большим, кривоватым и Геби ежедневно смазывала его мазью. Джон постоянно крутился возле Фреахольма, пока тот не высказал предположение, что его куда больше волнует не он сам, а его сиделка. Джон покраснел и огрызнулся, что ещё больше убедило смеющегося Фреахольма в его правоте.

Это замечала и Геби. Ей льстило внимание Джона. Душевная боль от разлуки с домом потихоньку угасала.

Джон несколько раз приглашал её на прогулку по острову. Остров был крохотный: со скалы на одном краю он был виден весь, почти по контуру. Когда Джон впервые вывел Геби на эту скалу, она восторженно осмотрелась вокруг: там, где заканчивалась, теряясь в сизой дымке, земля, синело бескрайнее зеркало воды. С жалобными криками носились морские птицы, волны шуршали где-то внизу, перекатывая на берегу камни. Темнело позади них пятно леса, в которое вгрызалось поселение, дом за домом. Был виден дом конунга, самая большая постройка на острове. В нем могли пировать до трёх сотен воинов. Правда, воинов на острове было едва ли не в половину меньше. Были ещё и женщины, и старики, и дети. Геби окинула взглядом открывшуюся картину и вздохнула.

— Красиво…

— Я же говорил, что ты быстро привыкнешь! — Джон обрадовано улыбнулся.

Геби пожала плечами. В одном Джон прав: из всех невзгод нужно искать выгоду. Не то, чтоб она привыкла к острову или смирилась с пленом… она просто живёт единым днём, не думая о будущем…

Слишком уж страшно заглядывать в неизвестность!

Конунг Фреахельд и в самом деле не забыл о том, что именно Геби он обязан жизнью сына. Покуда Фреахольму нужна была сиделка, Геби жила в доме конунга. Когда же Фреахольм перестал нуждаться в её помощи, конунг подарил ей несколько больших шкур, некоторую утварь, овцу с бараном, ещё кое-что, привезенное из последнего набега и поселил её в доме вдовы Ингрид.

Геби не знала языка Ингрид, та не понимала речь Геби, но женщины быстро пришли к взаимопониманию. Впрочем, незаметно для себя, Геби всё же начинала понимать некоторые слова. В остальных случаях помогали жесты и выразительная мимика Ингрид. Чем-то вдова напоминала Катлину. Может, возрастом, может, ласковыми прикосновениями к волосам Геби, может, той улыбкой, которой Ингрид встречала свою квартирантку. Геби, как младшая, хозяйничала по дому, к несказанной радости старухи.

Фреахольм, в благодарность за заботу Геби, взял её прислуживать на пирах. Пиры и просто попойки были частым явлением в доме конунга, в такие дни Геби и ещё несколько незамужних девушек разносили на столы блюда и кувшины с брагой и медовухой. Джон подмигивал бегающей с кувшинами Геби, словно говорил: "Ну вот, видишь, как всё хорошо складывается? "

Очередной пир был посвящен рождению сына у одного из воинов. Геби, как всегда, носила кувшины, которые пустели с бо-ольшим размахом. Когда она пробегала мимо Фреахольма, тот завёл руку за спину, ухватил Геби за талию и усадил возле себя.

— Фреахольм… мне некогда… — попыталась высвободиться Геби.

— Ничего, подождут! — засмеялся Джон, сидевший рядом. Геби оказалась как раз между ними. Джон хотел ей ещё что-то сказать, но вдруг послышался шум драки, оба друга вскочили из-за стола и побежали на крики и звон оружия. Послышался рёв, затем падение на пол чего-то тяжёлого, но мягкого. Кого-то повели прочь из зала, схватив за руки. Джон о чём-то спорил с Фреахольмом. Геби всё ещё сидела за столом, когда к ней подошла молодая девушка.

— Ты шлюха! — без предисловия обратилась она к остолбеневшей Геби. — Оставь его в покое, иначе я выцарапаю тебе твои зенки!

Геби совершенно искренне удивилась:

— Кого оставить?

— Ты знаешь, кого! Он мой! — хоть девушка и говорила на одном языке с Геби, было видно, что он даётся ей с трудом. Наверняка родом с туманного Альбиона, но давно живёт здесь. — Я знаю, ты хочешь его отнять у меня, но у тебя ничего не выйдет!

Геби молча слушала девушку и пыталась понять, что же она, всё-таки, имеет в виду.

— Ты не достойна его! Он — сын великого конунга, а ты — шлюха!

Разговор принял неожиданный оборот: у Геби и в мыслях не было воспринимать Фреахольма, как потенциального жениха. Она отлично отдавала себе отчёт в том, что если бы Фреахольм и захотел бы с ней позабавиться, то до свадьбы явно бы не дошло: развлёкся бы где-нибудь в углу и дело с концом. Кто она такая, что бы сын здешнего повелителя сделал её законной женой?! Она, по сути дела, рабыня, каких много, и если она до сих пор не тронута никем из мужчин, то это скорее заслуга Джона, чем Фреахольма.

— Послушай, ты ошибаешься… — попыталась объясниться Геби, но та и слушать ничего не хотела:

— Шлюха! Шлюха! Шлюха!!!

Геби это надоело. Она встала, вплотную подошла к обидчице и со всего маху дала пощёчину. Джон и Фреахольм прервали спор и обернулись в сторону девушек.

Мнимая соперница не осталась в долгу и вцепилась в волосы Геби. С визгом и криками девушки не на шутку стали драться. В ход пошли ногти, зубы и коленки. Теперь уже все мужчины в зале с криками восторга наблюдали за дерущимися. Геби сделала последний рывок, отцепила её руки от своих волос и оттолкнула обидчицу. Та с грохотом свалилась на скамью, а затем, не удержавшись на ногах, и под стол.

Бородачи загоготали. К Геби подошел смеющийся Джон. Геби вытирала разбитую в кровь губу.

— Что не поделили, красавицы?

Геби сердито зыркнула из-под растрёпанных волос.

— Она сказала, что я шлюха!

Джон посмотрел под стол, откуда вылезала ругающаяся девица. Джон спросил её о чём-то. Та огрызнулась. Джон строже спросил. Подошел Фреахольм. Девица с плачем кинулась к нему.

Геби сняла кожаную ленту с растрёпанной косы, встряхнула волосами и снова туго заплела косу. "Если она и в самом деле любимица Фреахольма, то я пропала! "— думала Геби. "Но с другой стороны, не могу же я отдать ей то, что мне не принадлежит. "