22 января 1845 года он писал из Парижа В. А. Жуковскому:
«В Париже я как-то вновь расклеился… Время идет бестолково и никак не устраивается».
24 февраля 1845 года он жаловался А. О. Смирновой:
«Париж или лучше — воздух Парижа, или лучше — испарения воздуха парижских обитателей, пребывающие здесь на место воздуха… вновь расстроили приобретенное переездом и дорогою, которая одна бывает для меня действительнее всяких пользований. С Виельгорскими я видался мало и на несколько минут… Я провел три недели совершенным монастырем, в редкий день не бывал в церкви».
Согласно классическому определению, эмигранты (от лат. emigrans — выселяющийся) — это лица, выезжающие на постоянное жительство в другое государство. Поэтому русских людей типа Н. В. Гоголя, Виельгорских или А. О. Смирновой никак нельзя назвать эмигрантами. Ни о каком постоянном месте жительства на Ривьере тогда не было и речи. Люди просто выезжали зимой к теплому морю, и поездка в Ниццу для них мало отличалась от поездки в Крым или на Кавказ.
К середине 50-х годов XIX века в Ницце проживали 104 семьи иностранцев, из которых русских было всего 30 семей, англичан — 19, французов — 24 (Ницца тогда еще не была французской территорией) и прочих национальностей — 21.
Как видим, русских было много лишь относительно других иностранцев. Но, что характерно, уже в то время журнал L'Indépendant Belge полушутливо-полусерьезно писал:
«Англичане подхватывают грипп в Ницце. Они утверждают, что это русские принесли туда не только свою природную суету и суматоху, но и свой климат».
Что тут скажешь… Англичане — весьма специфические граждане с болезненным цветом лица, и молчание — это типично английский способ беседовать. Русские по своей природе совершенно не такие. Они более активные, более компанейские, более шумные. Они — душа нараспашку. Тишина в русском общении — это не согласие, а скорее разногласие. Она просто невыносима.
Конечно, бывавшие тогда в Ницце наши соотечественники мало походили на пресловутых «новых русских» 90-х годов прошлого века и относились лишь к наиболее образованным и обеспеченным слоям населения. Однако и они проводили время весьма специфически.
В качестве примера можно привести рассказ жившей в Ницце русской художницы Марии Башкирцевой. Правда, он относится к более позднему периоду (к маю 1876 года), однако описываемое весьма характерно. Мария Башкирцева пишет:
«Сегодня вечером я даю праздник, каких уж много лет не видела rue de France. Вы, может быть, знаете, что в Ницце существует обычай встречать май, то есть вешали, венок и фонарь и плясали, под ними в хороводе. С тех пор как Ницца принадлежит Франции, обычай этот постепенно исчезает; во всем городе едва можно увидели каких-нибудь три-четыре фонаря… Я велю приготовили заранее и повесили посреди улицы громадную махину из ветвей и цветов, украшенную венецианскими фонариками. У стены нашего сада Трифону (слуга дедушки) было поручено устроить фейерверк и освещать сцену время от времени бенгальскими огнями. Трифон не чувствует под собой ног от радости. Все это великолепие сопровождается музыкой арфы, флейты и скрипки и поливается вином в изобилии… Мы отправляемся на террасу соседей — я, Ольга, Мари и Дина, потом становимся посреди улицы, созываем танцующих и с успехом стараемся возбудить оживление. Я пела и кружилась с остальными к удовольствию добродушных горожан Ниццы, особенно людей нашего квартала, которые все знают меня и называют «mademoiselle Marie». Не будучи в состоянии делать что-нибудь, я стараюсь быть популярной, и это льстит маме. Она не смотрит ни на какие издержки. Особенно понравилось всем, что я пела и сказала несколько слов на их наречии… Я смотрела на пляску и слушала крики, совершенно замечтавшись, как это часто бывает со мной. Когда же фейерверк закончился великолепным «солнцем», мы вернулись домой под ропот удовлетворения».
Фейерверк, бенгальские огни, музыка, песни, «вино в изобилии»… Никто «не смотрит ни на какие издержки»… Что же, чопорным англичанам было от чего приходить в отчаяние. Русских было мало, но с их присутствием уже приходилось считаться.
Коренным образом все изменилось после 1856 года.
Глава вторая
Приезд в ниццу вдовствующей императрицы Александры Федоровны
Настоящая русская колония возникла на Ривьере во второй половине XIX века, причем именно русские сделали ничем не приметную тогда Ниццу знаменитой на весь мир.
Началось все с того, что с 1856 года в Ницце стала подолгу гостить вдовствующая императрица Александра Федоровна (урожденная принцесса Фридерика-Шарлотта-Вильгельмина, известная также как Шарлотта Прусская). Эта дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, родившаяся в Потсдаме в 1798 году, 13 июля 1817 года вышла замуж за Великого князя Николая Павловича, брата российского императора Александра I. После восшествия супруга на престол в 1825 году она стала российской императрицей, а после кончины Николая I через тридцать лет начала носить титул вдовствующей императрицы.
Привлеченная мягким целебным климатом Ривьеры, эта пятидесятивосьмилетняя женщина начала подолгу жить в Ницце. Более того, в расположенной неподалеку бухте Вильфранш ею была приобретена земля (около сорока гектаров) и построен комплекс зданий для членов императорской фамилии.
Надо признать, что место для отдыха и лечения слабых легких Александра Федоровна выбрала, мягко говоря, неожиданное. Ривьера, включая Вильфранш и Ниццу, входила тогда в состав Сардинского королевства, а меньше чем за год до того войска сардинского короля Виктора-Эммануила II совместно с войсками англо-франко-турецкой коалиции нанесли России тяжелейшее поражение в Крымской войне.
Только оборона Севастополя от войск альянса стоила России сотни тысяч жизней и почти миллиарда рублей. Армия, в течение многих десятилетий не знавшая по-настоящему серьезных и судьбоносных поражений, была деморализована, двор паниковал. Супруг Александры Федоровны император Николай I, загнавший, по его собственному выражению, страну в «крымский капкан», так и не смог подписать унизительный мир, по которому Россия лишалась Черноморского флота и протектората над балканскими народами. Он скончался в 1855 году. Официально было объявлено, что причиной смерти стала «скоротечная эмфизема легких на фоне нервной лихорадки», однако осмелевшие русские либералы тут же принялись утверждать, что император «умер от стыда».
После этого престол перешел к Александру И, старшему сыну Николая I. Он-то и подписал в 1856 году Парижский мирный договор, согласно которому, кстати сказать, России запрещалось иметь военный флот в Черном море.
От русского двора ждали реванша, однако новый глава Министерства иностранных дел князь Алексей Михайлович Горчаков успокаивал западных послов:
«Все считают, что русские сейчас очень сердиты. Это неверно. Мы не сердимся — мы стараемся сосредоточиться».
После таких заявлений в Европе стали еще больше бояться возможных русских интриг и политических диверсий.
И вот в это самое время, в сентябре 1856 года, то есть спустя всего полгода после окончания Крымской войны, в Вильфранше бросил якорь русский фрегат, на борту которого находилась вдовствующая императрица Александра Федоровна, мать нового российского монарха Александра И. Официальное объяснение столь неожиданного визита, вызвавшего пересуды в европейских столицах, было таким: императрица решила найти заграничный зимний курорт для своего любимого внука, наследника престола Великого князя Николая Александровича, который должен был войти (но так и не вошел) в русскую историю под именем Николая II.