На двадцать восьмом взмахе Хубилай внезапно выронил саблю и, провернувшись вокруг себя, перехватил меч Марка, послав венецианца на землю. Марко попытался колобком выкатиться из‑под атаки богдыхана, но Хубилай упёр острие меча ему в горло, тяжело дыша.

– Ты трижды чуть не убил меня, мой мальчик!

– Вы победили, Кубла‑хан!

– Нет, это не я победил. Это ты был невнимателен, – Хубилай вдруг сел на землю рядом с Марком, прижимая руку к сердцу. Его лёгкие свистели как кузнечные меха. Мелкие капельки слюны летели из распахнутого рта в морозный воздух. Исполинская грудь вздымалась, как океанская волна во время шторма. Пот на глазах превращался в ледяную жемчужную крупу, сплошной чешуей покрывающую плечи и спину императора.

Марко с поклоном накинул на плечи Хубилая тёплое покрывало и сел рядом. Нойоны изумлённо смотрели из‑за галереи. Выступивший из темноты Ичи‑мерген махнул рукой в сторону пагоды предков, лучники на крыше ослабили тетиву и вложили стрелы в колчаны. За несколько секунд боя охрана даже не успела испугаться как следует. Марко внимательно осмотрел лезвие меча, вытер его мягкой тряпкой и вложил в ножны. Хубилай молча смотрел на воду, не обращая внимания на щекочущий шею и грудь холодный осенний ветер. Марко также без единого слова сидел рядом.

Подошла госпожа Мао, что‑то сказала от имени главного евнуха Цзы Чэня, но Хубилай продолжал молчать. Госпожа Мао ждала с полчаса, потом, суетливо бормоча извинения и пятясь спиной вперёд, удалилась.

Через час Ичи‑мерген принёс чай и горшочек с угольями и удалился, забрав с собой оружие. Марко и Хубилай всё ещё не проронили ни слова. Сплошь осыпанные снегом, они походили на фигурки, что лепят дети возле Цветочного павильона.

– Всё‑таки настало время и мне научиться видеть сны, – хрипло сказал Хубилай, первым нарушив молчание. – Всё‑таки это время настало.

Марко всё так же молча налил богдыхану чаю и с поклоном вложил пиалу в его полиловевшую на ветру руку. Хубилай шумно втянул в себя дымящийся напиток и продолжил:

– Ты говорил с Шерабом Тсерингом, мой мальчик?

– Да, Кубла‑хан.

– О Пэй Пэй?

– Я много раз видел его во сне, в том самом, о котором рассказывал вам . Про мою мать .

– Поговори с ним… Я хочу, чтобы вы помогли мне, – глаза Ху – билая странно тепло смотрели из‑под растрепавшихся седых бровей.

– О чём я должен ему сказать?

– Помнишь, мой мальчик, вы с отцом и дядей построили мне машину для метания камней?

– Когда штурмовали Саинфу?

– Да, когда штурмовали Саинфу.

– Конечно, помню, Кубла‑хан.

– Тот немецкий матрос…

– Йоханнес?

– Да, и этот, как его… грек… несторианец…

– Костас?

– Да, эти двое, где они?

– Прислуживали отцу, но им в Запретный город ходу нет, Кубла‑хан. Я попрошу отца, чтобы они пришли к воротам.

– Ичи‑мерген даст им деревянные пайцзы, определит им жительство где‑нибудь поближе. Они тебе понадобятся. Я хочу, чтобы вы с Шерабом Тсерингом построили мне особенную машину…

– Какую, Кубла‑хан?

– Машину снов.

Шераб Тсеринг сидел на лоскутном одеяле посереди тёмного пустого павильона, скрестив ноги и укутав колени цветастым покрывалом. Накрытый с головой, он походил на изваяние. В широкий проём задувал мелкий снег, крупой скатываясь у колен знахаря, забираясь под складки покрывала, голубыми змейками струясь в приоткрытый ворот синего бумажного халата, но тебетца это, казалось, совершенно не беспокоило – он был неподвижен, как скала, даже зрачки не двигались под полуприкрытыми веками. Только тёмные пальцы перебирали драгоценные рубиновые чётки, стучащие по деревянному полу, как клюющая мусор птица. Марко кашлянул, стараясь привлечь его внимание. Шераб Тсеринг повернул голову и с улыбкой спросил:

– И что он придумал на этот раз?

– Ты уже знаешь? – удивился Марко, невольно оглянувшись по сторонам, словно в поисках того, кто мог бы рассказать тебетцу о случившемся разговоре.

– Это не колдовство, – захохотал Шераб Тсеринг. – Всё очень просто – я случайно слышал, как ночная охрана переговаривалась о вашем вчерашнем поединке. Когда подолгу сидишь, как я, в тишине, то звуки разносятся удивительно далеко. Я знаю, что вы о чём‑то шептались и что на следующее же утро ты пришёл ко мне. Не ищи мистики там, где её нет.

– Он просит, чтобы мы построили ему машину снов.

– Что? – казалось, лёгкие Шераба Тсеринга сейчас разорвёт от хохота.

– Машину снов,– смущённо произнёс Марко.

– Да, я слышал, что вскорости наступит время, когда люди станут подобны животным, неспособным осознать благомудрых поучений вследствие тупости, но не думал, что это случится такскоро! Пойдём‑ка.

Шераб Тсеринг легко поднялся со своего сиденья и, прихватив Марка за локоть, споро повёл его через двор прямо в Яшмовый предел, куда Марка, несмотря на его близость к Хубилаю, до сих пор не пускали. Охрана даже не взглянула на тебетца, бесцеремонно вбегающего на высокое красное крыльцо. Марка слегка куснула гордыня: надо же, посмотрите‑ка, какой свойский парень этот разбойник из Кхама! Но Ше‑ раб Тсеринг тащил его за собой сквозь комнаты, совершенно не обращая внимания на кишащую всюду дворцовую стражу. Наконец они достигли самой отдалённой залы, где практически не было мебели. Лишь посереди стояло странное кресло. Точнее, даже не кресло, поскольку сидеть в нём было сложно, а какой‑то мудрёный механизм на основе кресла.

– Что это? – спросил Марко, с удивлением глядя на непонятное сооружение.

– Машина смерти, точнее, машина умирания, – просто сказал Шераб Тсеринг.

– Здесь что же? Пыточная? – в ужасе вскричал Марко, думая про себя: «Ну, вот и всё. Доигрался в войнушку с императором». В памяти нехорошо заиграла приторная улыбка Цзы Чэня. Говорят, его кастрировали уже после того, как ему исполнилось тридцать.

– Да нет, конечно, – улыбнулся Шераб Тсеринг. – Эта машина сделана, чтобы помочь умирающему императору достичь после смерти Чистой страны.

– Рая?

– Да, что‑то вроде рая. Только лучше.

– Что может быть лучше рая?

– Если ты хочешь вечно наслаждаться, подобно дикой свинье, лежащей в камышах, то тогда, конечно, ничего не может быть лучше рая. Скажи‑ка мне, Марко, какое может быть развитие, если ты тупо потребляешь блаженство?

– Но куда мне развиваться? И зачем, если всё и так хорошо?

– Ну что же, – засмеялся Шераб Тсеринг, – нормальный подход человека с западной стороны. Мне же хорошо, так и ладно. Остальные чувствующие существа как‑нибудь сами о себе позаботятся.

– Но что . – растерянно забормотал Марко.

– Пространство не разделяет существ, а является тем, что вмещает все вещи во всём многообразии, – перебил Шераб Тсеринг. – Твой ум по своей природе является пространством. Безграничным. Лучезарным. Неразрушимым. Но ты этого пока не осознаёшь, поскольку твой ум функционирует подобно глазу – видит всё, но сам себя не видит. И когда ты попадаешь в Чистые страны, то можешь получить знание об этом, узнать ясную природу ума, чтобы вернуться обратно в мир и помочь страдающим существам осознать эту истинную природу всех вещей. Хубилай, услышав это учение, уловил примерно то же, что и ты, – рай существует, – захохотал тебетец. – А поскольку ему не хочется преодолевать привычные тенденции ума, и работать над собой богдыхану тоже как‑то не пристало, то я сделал для него такую машину.

– И она отправит его в рай?

– Нет, в Чистую страну он отправится сам, если только не накопит достаточно негативных впечатлений от убийств, разврата и пыток. Ему тяжело даётся учение. Когда придёт пора, Хубилай начнёт слабеть, его руки и ноги нальются холодом, а глаза – слезами, в его теле задует ветер умирания, энергия станет скапливаться в центре тела. Он начнёт умирать, и тогда слуги усадят его в это кресло, кото – рое поможет ему выпрямить позвоночник и закроет все естественные отверстия на голове. Тогда его сознание покинет тело через небольшое отверстие на макушке и отправится в Чистую страну. Результат гарантирован. Машина – это так, ловушка для пытливого ума Хубилая. Он любит игрушки, и я сделал для него игрушку.