Мой первый инстинкт — издать леденящий душу вопль и вытащить меч.

Но я вижу что-то, лежащее перед Пейдж.

Шок от того, что ее так жестоко связали, словно какое-то животное, не давал мне увидеть все сцену целиком. Но теперь я вижу нечто темное и неподвижное, как скала. Оно напоминает мне кое-что такое, во что я не хочу верить.

Это тело.

Это парень с битой, который напал на меня со своими дружками.

Я отвожу взгляд. Я не хочу осмысливать то, что только что видели мои глаза. Я не хочу видеть отсутствующие у него куски мяса.

Я не хочу думать о том, что это значит.

Я не могу…

Пейдж высовывает язык и слизывает кровь со своих губ.

Она закрывает глаза и глотает. На мгновение ее лицо расслабляется.

Спокойствие.

Она открывает глаза и смотрит на тело у своих ног. Словно ничего не может с собой поделать.

Часть меня все еще ждет, что ее передернет от отвращения при виде трупа. Отвращение есть. Но есть еще и вспышка тоски. Голод.

Она бросает взгляд на меня. Стыд.

Она перестает сопротивляться и смотрит прямо на меня. Она видит, что я колеблюсь. Она видит, что я больше не рвусь ее спасать. Она видит решение в моих глазах.

— Рин-Рин, — плачет она.

Ее голос наполнен потерей. Слезы текут вниз по ее окровавленным щекам, оставляя за собой четкие следы. Она больше не выглядит, как жестокий монстр. Она вновь стала маленькой испуганной девочкой.

Пейдж вновь начинает бороться. Мои запястья, лодыжки и шея сочувствуют тому, как веревки впиваются в ее плоть, оставляя кровавые следы.

Мужчины раскачиваются на концах веревки, так что трудно сказать, она у них в плену или они у нее. Я видела, каким сильным может быть ее новое тело. У нее достаточно мощи, чтобы бросить им реальный вызов и принять бой. На этой неровной поверхности она, возможно, сможет вывести их из равновесия и заставить упасть.

Вместо этого она просто безрезультатно дергается.

Просто для того, чтобы веревки могли навредить ей. Просто для того, чтобы наказать себя. Просто для того, чтобы никто другой больше не пострадал.

Моя младшая сестра плачет, убитая горем.

Я снова начинаю бежать. Не зависимо от произошедшего, она этого не заслуживает. Ни одно живое существо не заслуживает подобного.

Солдат справа поднимает свою винтовку и направляет прямо на меня. Она так близко, что я могу смотреть прямо в небольшое отверстие глушителя.

Я останавливаюсь, почти что скользя.

Другой мужчина стоит рядом с ним, направив винтовку на Пейдж.

Я поднимаю руки с раскрытыми ладонями,

Мужчина хватает меня за руки, и по его грубости я понимаю, что он ожидает сильного сопротивления. Мы — юные девицы — заработали себе репутацию.

Мужчина расслабляется, когда видит, что я не пытаюсь бороться. Рука в руке — это одно, но оружие все еще направлено на меня. Все что я могу делать — оставаться живой, пока не подвернется шанс действовать.

Но у моей матери своя логика

Она выбегает из тени, беззвучно, словно призрак.

Она прыгает на солдата, наставляющего винтовку на Пейдж.

Другой солдат поднимает свою винтовку и бьет маму в лицо с противным чмокающим звуком.

— НЕТ! — я пинаю парня, держащего меня за руки.

Но прежде, чем он падает на землю, прежде чем я могу освободиться, трое других парней прыгают на меня. Они прижимают меня к земле как опытные бандиты, прежде чем я получаю шанс устоять.

Мама вскидывает вверх руки, чтобы закрыться от еще одного удара прикладом винтовки.

Моя сестра продолжает борьбу, но теперь в ней паника и ярость. Она визжит, запрокинув лицо к небу, словно молит Небеса прийти к ней на помощь.

— Заткните ее, заткните же ее! — раздается чей-то громкий шепот.

— Не стрелять! — громким шепотом отдает приказ Сэнджай. — Она нужна нам живой для изучения.

Он бросает на меня быстрый виноватый взгляд. Я не знаю, злиться мне или быть благодарной.

Я должна помочь моей семье. Мой мозг вопит об оружии, но что я могу сделать? Лежать здесь, пока они пытают мою младшую сестренку и мать?

Трое мужчин по-прежнему прижимают меня к земле. Один держит мои руки за головой, другой вцепился в мои лодыжки, третий сидит на животе. Похоже, меня недооценивают. Так тому и быть.

Я хватаю за запястья парня, держащего мои руки, используя его в качестве рычага.

Я выкручиваю и напрягаю ноги, брыкаюсь и пинаю того, кто держит мои лодыжки. Это трудно для кого бы то ни было, большого или маленького, соотнести силу удара с захватом рук.

Затем, я подтягиваю свободную ногу и со всей силы бью его в лицо.

Освободив ноги, я изворачиваюсь и обвиваю ногами шею парня, сидевшего на мне.

Я тяну ноги к земле, опрокидывая его назад. Я выдергиваю ногу из-под него и наношу удар по его открытой промежности.

Я ударяю его настолько сильно, что он отползает от меня по траве, задыхаясь от собственного крика. От него можно не ожидать проблем какое-то время.

К тому времени парень, держащий меня за запястья, стал ослаблять хватку, пытаясь уйти. Если бы я думала, что он отпустит меня и позволит мне остаться, то я бы с радостью дала ему уйти.

Но есть слишком большая вероятность того, что он задумается о борьбе со мной, пока я внизу. Парни иногда идут на это, особенно когда дело касается проигрывания маленькой женщине. Они приписывают это к удаче или чему-то такому.

Моя хватка на нем тверда. Используя его, как рычаг, я кручу и вращаю бедрами, как делала бы это при беге по стене, только сейчас я использую эти движения, лежа на земле.

Я раскачиваю свою ногу, опираясь на бедро, и бью парня по голове.

Бьюсь об заклад, он и не думал, что я могу двигаться.

Я подпрыгиваю вверх, оглядываясь вокруг и готовясь к новому нападению.

Моя мама лежит на земле, дергая на себя солдата с винтовкой. Она дергает ствол до тех пор, пока он не указывает прямо на нее. Она либо не понимает, что ему нужно всего лишь нажать на курок, чтобы убить ее, либо ее это не волнует.

Моя сестра кричит в небо, словно какой-то монстр. Все они думают, что она им и является. Вены на ее шее и лбу вздуваются так, что, кажется, будто они вот-вот разорвутся.

Двое из тех мужчин, что держали ее веревки, лежат теперь на земле. Я наблюдаю за тем, как падает третий.

Я бросаюсь к маме, надеясь на то, что успею что-нибудь предпринять прежде, чем винтовка выстрелит.

К счастью, этот солдат — обычный ополченец, молодой и неопытный. Надеюсь, он еще ни в кого не стрелял и не хочет, чтобы отчаявшаяся мать стала его первой жертвой.

Мы все бездумно смотрим вверх.

Затем, я осознаю, что с неба идет непонятное гудение, такое низкое, что практически на границе слышимости.

И оно нарастает.

Сквозь просвет между деревьями, я вижу темное пятно на сумеречном небе. Оно приближается с пугающей быстротой.

Низкое гудение ощущается скорее в костях, чем воспринимается на слух. Этот зловещий звук, такой знакомый на первый взгляд, в нем словно слились все подсознательные страхи.

Прежде, чем я распознаю его, люди поворачиваются и бегут.

Никто не кричит, не окликает друг друга. Люди просто молча и отчаянно бегут.

Паника заразительна. Человек, держащий мою маму, отпускает ее и присоединяется к всеобщему бегству. Почти тотчас парни, удерживающие мою сестру, швыряют веревки и бросаются бежать.

Пейдж замерла, уставившись в небо как зачарованная.

— Беги, — отчаянно кричу я. Это выводит ее из оцепенения.

Моя сестра поворачивается и бежит в противоположную от лагеря Сопротивления сторону. Она несется вглубь рощи, веревки вьются за ней по грязи, как скользящие тенями змеи.

Мама бросает на меня взгляд. Кровь сочится из пореза возле глаза. Даже в неверном свете сумерек я вижу, как наливается синяк.

Коротко поколебавшись, мать кидается вдогонку за моей сестрой под деревья

Я стою, замерев, пока гудящий звук становится все громче. Должна ли я следовать за ними или бежать назад в безопасный лагерь?