Петр пошел за Селимом, про себя удивляясь происходящим переменам.

Селим взял в помощники еще двух человек (Магамада с Мусой). Они запрягли лошадь в узкую повозку, и загрузили туда доски, куски толя и какие-то вонючие войлочные тряпки. Муса принес холщовую сумку, звякнувшую железом.

Поднявшись по узкой тропинке вверх, они прошли между двух скал, и вышли в небольшую долину, разделенную замерзшим ручьем. На краю долины, у подножия горы стоял старый дырявый шалаш, рядом с которым находился большой загон, перегородки которого были сколочены из крепких досок. Шалаш был быстро отремонтирован, оббит толем и оборудован деревянным топчаном. На прощание Селим сказал Петру:

– Земля за ручьем принадлежит людям другого тейпа. Там наших овец пасти не надо. Снег сойдет, дети пригонят отару. Если придут солдаты, скажешь, что работаешь у Исы наемным пастухом, и он платит тебе восемьсот рублей в неделю, плюс кормежка. Скажешь что-нибудь другое – тебе не жить. Из-под земли достанем. Про то, что было внизу – забудь. Посуда и еда в сумке…

Селим с подростками ушли, оставив Петра одного. Он открыл сумку, и обнаружил в ней старенькие войлочные валенки, набор железной посуды и кусок заплесневелого сыра.

Когда начал сходить снег и в проплешинах зазеленели первые кустики травы, из села пригнали отару. Петр приступил к новой для себя работе. Отара перемещалась по долине, и чабан следовал за ней. К вечеру он приводил животных в загон и шел спать. Горное эхо теперь очень часто доносило звуки стрельбы и взрывов. Практически каждый день над долиной пролетали боевые самолеты и вертолеты. По вечерам приходил Умар. Он проверял, правильно ли Петр загнал овец и все ли они целы. Умар приносил ту же кукурузную кашу, но теперь в дополнение к ней следовали лепешки и, иногда, сыр. Он, почему-то перестал оскорблять и пинать Петра. Теперь Умар просто молчал, и недружелюбно сверкал глазами.

Дни становились теплыми и Петр, двигаясь за отарой по долине, чувствовал себя хорошо. За последние месяцы голова обросла седым волосом, и он стал сильно походить на настоящего – старого и немытого – пастуха. Каждый раз около полудня стадо подбиралось к ручью. Соседский чабан перестал приставать к нему, и они сидели друг напротив друга на валунах по разные стороны потока, занимаясь каждый своим делом. Старик жадно пил воду и курил, а Петр просто разглядывал горы и небо. Так продолжалось до тех пор, пока сосед не сделал предложение, от которого нельзя было отказаться.

Однажды он пришел к ручью с полной фляжкой, и в ней была далеко не вода. Он пощелкал себя пальцем по горлу и громко крикнул, взмахнув своим сосудом:

– Чача! Не желаешь?

Петр понял, что отказ от такого предложения будет откровенно абсурдной и несовместимой со здравым смыслом вещью, и поэтому согласно кивнул головой. Рот у него, почему-то, тут же наполнился слюной, и он решил плюнуть на национальную принадлежность соседа. Тот добродушно осклабился и крикнул:

– Давно бы так, а то строишь из себя святошу…

Он быстро сбросил с ног сапоги, закатал штанины камуфляжных засаленных брюк, и в два счета перешел ручей босиком. Положив фляжку на камень, торчавший из земли рядом с Петром, он приказным жестом указал на кружку, висевшую у того на поясе. Пока Петр снимал ее с веревки, он достал из кармана небольшую луковицу, снял шелуху складным ножиком, разрезал на мелкие дольки и сложил на камень рядом с фляжкой. Далее, не теряя времени, сосед плеснул из фляги в петрову кружку, а сам себе налил в колпачок.

– За знакомство, − сказал он и, не чокаясь, вылил жидкость в рот.

Петр последовал его примеру. Прищурив повлажневшие глаза, старик засунул в рот луковичную дольку и с чувством захрустел ею. Петр сделал то же самое. Чача оказалась крепкой и душистой. Проникнув в пищевод, она моментально согрела внутренности Петра и доставила ему несказанное удовольствие. Он хрустел луком и благодарно смотрел на щурившегося старика. Тот предложил:

– Давай еще по одной.

Петр молча протянул кружку. Старик налил, и они повторили. Закусив, Петр указал рукой на флягу и спросил:

– Откуда?

– От верблюда, − исчерпывающе ответил старик. – Сначала скажи, как, хоть, тебя зовут.

– Петр, − представился тот.

Старик, указав на себя пальцем, сделал то же самое:

– Агасфер.

Петр поперхнулся и закашлялся. Старик, осклабившись, спросил:

– Что, редкое имя?

Петр от души рассмеялся и заметил:

– Однако, веселые у тебя родители были.

– Обычные у меня родители были, − проворчал Агасфер. – И никто их веселыми не считал…

Он разлил еще по одной порции и соседи вкусно выпили. Старик спросил:

– Холопствуешь?

– Так же, как и ты, − ответил Петр.

– Тут ты не угадал, − Агасфер поднял вверх руку и покачал указательным пальцем. – Я работаю, как самый обычный наемник.

Петр недоверчиво ухмыльнулся. Они выпили еще. В голове у Петра приятно зашумело и он, хрустя луком, принялся разглядывать горные вершины, укрытые снежными шапками.

Агасфер же вдруг встрепенулся и, приставив ладонь к уху, начал к чему-то прислушиваться. Через несколько секунд и Петр услышал какое-то тихое зудение, но не придал этому никакого значения. На душе было тихо и спокойно. Агасфер же быстрым движением руки проворно схватил фляжку, завинтил колпачок и, засунув ее за пазуху, стал напряженно вглядываться в часть долины, расположенную справа от них. Петр повернул туда голову и увидел группу бородатых людей, бегущих к ручью.

Их было человек десять. Одетые в военную маскировочную форму, они резко контрастировали со спокойствием окружающей их природы. За спинами у них торчали увесистые вещмешки, а на груди болтались автоматы. Бежали они достаточно резво и поэтому быстро приближались к отаре Агасфера. Тот сплюнул под ноги и сказал:

– Ваххабиты…

– Кто, кто? – не понял Петр.

– Представители одной из суннитских сект. Называют себя борцами за веру, а на самом деле – простые наемники. Готов поспорить, что среди этих нет ни одного чеченца.

– И куда они бегут?

– А ты не слышишь?

Жужжание стало сильней. Мало того, звук возрастал очень быстро. Агасфер тревожно оглянулся, и выругался:

– Вот черт, мать твою… не успеем! До ближайшей скалы, где есть выемки – метров триста!

Петр ничего не понимал. Группа ваххабитов тем временем достигла отары Агасфера. Вооруженные люди, пинками расталкивая овец, бежали к ручью. Овцы обиженно блеяли и разбегались в стороны, всем своим видом протестуя против столь хамского с ними обращения. Наконец, экстремисты достигли воды. Один из них − видимо, главный – что-то крикнул, и группа начала переходить ручей вброд. Жужжание вдруг превратилось в громкий, режущий слух стрекот и в долину из-за горы ворвались два военных вертолета. Они, грозно ощетинившись всякими ракетами и пулеметами, летели на малой высоте, и направление их полета явно указывало на группу борцов за веру. Ваххабиты, перешедшие ручей, ворвались в отару Петра и затаились среди овец. Не успевшие перебраться, бросились обратно и затерялись в стаде Агасфера. Один лишь предводитель, оказавшийся посередине водной преграды, не мог решить, куда быстрее смыться, и топтался на месте, дергаясь поочередно − то вперед, то назад. Он напоминал осла, застрявшего между двумя стогами сена. В отличие от басни, где на выбор у осла времени было достаточно, предводитель ваххабитов находился в совершенно другом положении. Это подтвердил застрочивший пулемет первого вертолета. Очередь прошила главного ваххабита насквозь и он, упав телом в воду, отправился туда, где не надо ничего выбирать. Агасфер заорал:

– Ложись! Прячься за камни!

Он упал на землю. Петр свалился с камня и распростерся рядом с ним. Раздался какой-то вой, и земля с грохотом поднялась вверх. Вертолетчики плевать хотели на чеченских баранов, и потому реактивные снаряды стали рвать обе отары на куски. Воздух наполнился звоном железа, свистом сорванных с земли камней и звуками стрельбы. Прямо перед носом Петра упало овечье копыто, срезанное чисто и аккуратно. Он повернул голову вправо, и пространство вдоль линии взгляда наполнилось летящими предметами: автоматом Калашникова, парящим рядом с бараньими рогами; чьей-то оторванной от тела ногой, обутой в высокий военный ботинок; окровавленным телом Агасфера без головы; его же фляжкой, сильно помятой, но закрытой; овечьей шерстью, кружащейся подобно хлопьям снега, и многими другими вещами. Этот вращающийся калейдоскоп неожиданно прекратился резким взрывом боли в левой части тела. Теряя сознание, он заметил чью-то руку, отдельно от тела брякнувшуюся перед глазами. Пальцы ее судорожно сжимали жестяную кружку Петра. Успев напоследок удивиться, он тут же умер.