Поиск
РЯБИНА
Антонине Баевой
Рябина! Чья же ты судьбина?
В кого красна и высока?
Увидишь, выдохнешь: — Рябина…
Не сразу вспомнишь, как горька.
Уже и речка леденеет.
И снег не в шутку собрался.
Одна рябина знай, краснеет.
Знай, красит темные леса.
И все кого-то согревает,
кому-то издали горит.
А то, что горько ей бывает,
про то она не говорит.
«Не потому, что я за все в ответе…»
Федору Сухову
Не потому, что я за все в ответе,
Не оттого, что я во всем права,
Но все, что ни случается на свете,
На свой аршин я меряю сперва.
И я — не испугаюсь и не спрячусь.
И я — не из героев, а не трус.
И я с неправды досыта наплачусь,
Но все равно до правды доберусь.
И я, как ты, крута и своевольна:
Умру — не отступлюсь от своего.
Но кто бы ведал, как бывает больно,
Когда ты прав, а рядом — никого!
Когда тебе больней и тяжелее
И подступает «быть или не быть»,
Я каждый раз тоскую и жалею,
Что не тебя мне выпало любить.
Что, о тебе, печалясь и страдая,
И наряжая в белое сады,
Не женщина, а песня молодая
Опять тебя уводит от беды.
Ах, как тебе светло бывает с нею!
И как она печальна и нежна!
Но знаешь ты: она другим нужнее.
И выпускаешь песню из окна.
И нам ли плакать, что идет по свету
Единственная милая твоя!
Пусть кто-то злой сказал, что у поэтов
Из глаз не слезы — строчки в два ручья.
Уж коли так, то пусть — горьки и долги,
Берут исток у этих грустных глаз
Не два ручья — две будущие Волги,
Вдоль щек твоих бегущие сейчас.
Я выдумала, знаю, Волги эти.
И ты — не плакал. Знаю. Неправа.
Не обижайся. Просто все на свете
На свой аршин я меряю сперва.
НАТАШЕ ЛАВРЕНТЬЕВОЙ
Проходит все. Пройдет и горе.
Отплачет мать. Уйдут друзья.
Но есть под Сталинградом море —
живая молодость твоя.
Оно отныне — и навеки!
Оно несет за валом вал!
Оно поет о человеке,
который море создавал.
О том, который жил в палатке,
терпел к стужу, и жару,
ходил в бураны по канатке,
как по персидскому ковру;
он останавливает реки
и просто водит самосвал…
Писала ты о человеке,
который море создавал.
Я это море тоже знаю.
И в этом море есть одна —
зеленоглазая, степная,
твоя — Наташина волна.
Над ней, крича, летают чайки,
в нее с прибрежной высоты
весной глядят неумирайки —
степные чистые цветы.
ВАЛЕНТИНЕ ТЕРЕШКОВОЙ
С давних пор, застенчивых и милых,
У кого в России ни спроси,
Именами пташек легкокрылых
Величали женщин на Руси.
За терпенье, верность и осанку
И за то, что до ночи в труде,
Звали их «лебедушки», «касатки»,
Звали их голубками везде.
Я сегодня думаю о многом.
…В сапогах солдатских, все в пыли,
По земным недевичьим дорогам
Наши Чайки к космосу пришли.
Был их путь нелегок и некраток:
В Польше, на Дунае, у Карпат
На подбитых крыльях плащ-палаток
Русские касаточки лежат.
Но вдали от грозного металла,
Нам на счастье и назло врагу,
Маленькая Чайка вырастала
На высоком волжском берегу.
Выросла!
За Родину готова
В бой и в труд, и в дальние края…
Здравствуй, Чайка — Валя Терешкова!
Здравствуй, гордость женская моя!
«У смерти тоже есть свои порядки…»
Ю. Окуневу
У смерти тоже есть свои порядки.
Ну, что ж, умру когда-нибудь и я.
Меня положат в зале «Волгоградки» —
Тогда уж воля будет не моя!
И кто-нибудь, всегда на все готовый,
Создаст двухцветный траурный уют
И с чувством скажет горестное слово
По принципу — «лежачего не бьют»!
И все узнают, как «жила я мало»,
Как я «еще бы жить да жить могла»,
Какие я «шедевры» написала,
Какая я «хорошая была»!..
Ах, щедрый автор смертных разговоров,
Он так доволен — речи вопреки, —
Что я ушла в дорогу, о которой
Не пишут путевые дневники.
Что от плохих стихов не затоскую,
Что на собраньях слова не прошу,
И никого-то я не критикую,
Убийственных рецензий не пишу!
Не верьте тем, кто скажет надо мною
Высокие надгробные слова!
Какой была — а я была иною —
Сама скажу, покуда я жива.
А я, как все: и плакала, и пела,
Стыдилась плакать и любила петь.
А я гораздо больше не успела,
Чем было мне доверено успеть.
Я жизнь люблю. Я, и прощаясь с нею,
Ищу дорог и радуюсь весне!
Я жить стараюсь проще и честнее,
Чем после смерти скажут обо мне.
«Поэты пишут…»
Поэты пишут: «Посвящается…»
Все чаще пишут. Почему?
Как будто кто-то с кем прощается
и все, в чем перед кем-то кается,
сказать торопится ему.
Как будто кто-то не надеется
на все, чем властвовал вчера.
Не благоденствует: — Успеется!
А точно чувствует: — Пора.
Что впереди — звезда неясная
иль тот последний, смертный бой?
Но все святое, все прекрасное
успеть отдать, не взять с собой.
Вот мы и пишем: «Посвящается…»
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: