Когда наступал горячий, сухой и душный полдень, горы делались пепельно-серыми, почти терялись в знойной мгле, от облаченного в камень города веяло жаром, все вокруг замирало, и даже пальмы опускали свои изумрудные опахала.

В Фивах поутру тоже было восхитительно: бесчисленные кровли домов, величественные храмы, густые сады — все тонуло в золотой дымке. Небо окрашивалось в цвета речной воды, а редкие облака напоминали перламутровые раковины. Человека, живущего в этом городе, никогда не покидало ощущение торжественности, праздничности, ожидания и близости чуда.

Зато здесь, в Эффе, она училась понимать и ценить простые, данные от начала мира вещи. К тому же с некоторых пор на свете существовало нечто такое, что сполна заменяло Тие жизнь в Фивах. И вообще, реальную жизнь. Это были игры с Тамитом.

Дети все-таки встретились — на том же месте, на берегу заводи, в которой обитал гигантский крокодил. Встреча была случайной, хотя все это время оба желали увидеть друг друга. Поначалу они не знали, о чем разговаривать, но постепенно не только нашли общий язык, но и научились предаваться увлекательнейшим занятиям.

Сюжет истории обычно придумывал мальчик. Тия исполняла все женские, а Тамит — все мужские роли. У него была удивительная, ничем не скованная, свободная, как полет птицы, фантазия. Тия помогала мальчику отыскать невидимые дороги в мир, о котором он не имел понятия. Замирая от удивления, Тамит слушал ее рассказы о Фивах, о торжественном движении колесницы фараона, окруженной отрядом хорошо вооруженных солдат, о процессии придворных и жрецов, об ослепительно-белых одеждах богатых горожан, пожелавших увидеть живого бога. О безупречно правильных конусах гробниц, которые врезались в небо, вызывая у человека изумление и восторг.

Тие не хватало слов, чтобы передать красоту и грандиозность столицы, ее каналов, садов, дворцов и поведать о том, как цвет пирамид удивительным образом меняется в зависимости от времени суток. Однако Тамит мгновенно схватывал суть вещей, и спустя несколько минут перед Тией разворачивалась история заговора военачальника против фараона. Заговор был раскрыт, военачальник бежал, а его сына захватили в плен и собирались похоронить живьем. Юношу спасала влюбленная в него царская дочь. Он хотел отомстить ее отцу, а она умоляла его не делать этого...

Дети носились по берегу как безумные, лазили по деревьям, укрывались меж камней от невидимого противника. Тамит с легкостью исполнял роль и фараона, и военачальника, и его сына, и предателя-раба.

Тия, в свою очередь, изображала царскую дочь, ее верную служанку, жен военачальника и фараона и жила жизнью своих героев. Она и в самом деле испытывала нехватку воздуха и головокружение от давящего предчувствия несчастья, ощущала бессильный гнев, ужас и панику, а после — величайшее облегчение и сводящую с ума радость.

Перед внутренним взором девочки одна за другой проходили многообразные, яркие, воистину волшебные картины. Тия видела рядом с собой не бедного мальчика, а тех, в чьи роли он так искусно вживался, в чьи образы, казалось, проникал душой и плотью.

Когда Тия, взволнованная игрой, возвращалась домой, с ее лица долго не сходил румянец, а глаза ярко блестели. Девочка денно и нощно мечтала о следующей встрече и упоительных играх и очень скучала то ли по Тамиту, то ли по тому удивительному миру, который они создавали вдвоем. Занималась ли Тия какими-либо делами, общалась ли с матерью, часть ее существа пребывала там, в невидимой стране увлекательных историй.

Дома девочка говорила, что идет в гости к Эте, и предусмотрительно брала с собой чистую одежду. Ни матери, ни отцу не приходило в голову проверить, правду ли говорит Тия, — они не могли представить, что их благовоспитанная дочь проводит время в обществе полудикого мальчишки.

Тие казалось, что она изучила все переплетения ветвей, выпуклые наросты на стволах деревьев, чуть различимые тропинки и едва заметную примятость травы, росшей на берегу, что она видит каждую паутинку, пролетающую над ее головой, помнит каждый листок, на который случайно упал ее взгляд.

Мальчик ни разу не спросил подружку о том, кто ее родители, и девочка тоже толком не знала о семье, в которой жил Тамит.

Каково же было ее изумление, когда она однажды увидела его отца!

Тия решила проводить друга до пристани. Был базарный день, торговля развернулась прямо на берегу. Продавцы рыбы сидели на корточках перед камышовыми корзинами и громко расхваливали свой товар, другие торговали луком, хлебом и пивом, третьи предлагали покупателям благовония, украшения и обувь. Вокруг пристани сгрудилось множество лодок.

Тия задыхалась от разнообразных, зачастую неприятных запахов. Она хотела сказать своему спутнику, что, пожалуй, пойдет домой, как вдруг его окликнули по имени.

Мальчик повернулся и замер перед странным человеком, который повторил недовольным тоном:

— Тамит! Куда ты пропал? Я давно тебя жду.

— Я здесь! — торопливо произнес мальчик и беспомощно оглянулся на Тию, а потом перевел встревоженный взгляд на отца.

Это был худой, жилистый мужчина, дочерна загорелый, с давно не мытыми, спутанными волосами и неопрятной бородой. Его передник был сделан не из мягкого белого льна, а из желтовато-серой жесткой циновки и уродливо топорщился над тонкими кривыми ногами. В довершение всего от него исходил крепкий рыбный дух, к которому примешивался запах пота.

Дочь писца привыкла видеть гладко выбритых, коротко подстриженных мужчин, многие из которых носили красивые парики. Иметь на лице и теле лишние волосы считалось неопрятным и постыдным. Что касается запаха, то обитатели дома Анхора — и господа, и слуги — привыкли мыться несколько раз в день.

Сердце Тии сжалось, и внутри шевельнулось неприятное ноющее чувство. Неужели Тамит, когда вырастет, будет похож на своего отца?! Внезапно солнечный свет показался до рези ярким; девочка вдруг почувствовала, что ее лицо, ноги и руки покрыты пылью, а в сандалии набились мелкие камешки и сухая земля. Ей захотелось поскорее вернуться домой, умыться и надеть чистое платье.

Теперь девочка понимала, почему писец Анхор презирал тех, кто занимался физическим трудом. Отец Тамита являл собой законченный образ нищего, темного, несчастного и неудачливого человека. Хотя ему было не более сорока, он выглядел стариком. Недаром говорится, что тело простолюдина изнашивается много быстрее, чем орудия его труда! Девочке казалось, что в голове этого человека не может быть никаких мыслей, а его душа напоминает темную яму.

— Я пойду, — сказал мальчик и побрел за своим отцом.

Тие почудилось, что его плечи обреченно опустились, а взор янтарных глаз потух. В тот же миг придуманные образы, которыми девочка жила последнее время, сделались похожими на далекий сон, на вылинявшую тряпку. «Мы не должны встречаться, мы слишком разные, — подумала она. — Есть ли смысл что-то выдумывать, если в реальной жизни все остается прежним?»

Тия повернулась, чтобы идти домой, и тут ее окликнули. Девочка не сразу узнала женщину, которая смотрела на нее во все глаза. Красивое лицо с ярко подведенными глазами и нежным ртом, стройная фигура, льняное платье, широкое ожерелье из концентрических бус, покрывавшее тело от основания шеи до середины груди, на руках — браслеты из электрона, золота и серебра. Спустя несколько секунд Тия сообразила, что это Харуя. С ней была одна из служанок. Вероятно, наложница отца пришла на берег за покупками.

— Тия! Что ты здесь делаешь?

— Ничего. Просто... гуляю.

Она надеялась, что Харуя не заметила Тамита.

— Дочь писца не может гулять одна! — взволнованно произнесла молодая женщина. — По-моему, ты сказала Небет, что идешь к Эте!

— Пожалуйста, не говори матери о том, что встретила меня на пристани! — умоляюще прошептала Тия.

Девочка заметила, что Харуя колеблется. Тия видела себя ее глазами: худенькая, с неоформившимся полудетским телом, резко выступающими бедрами и плечами, со страдальческой напряженностью в лице. Девочка знала о себе слишком мало, еще не понимала, красива она или нет, способна ли притягивать людей или, может, отталкивает их.