Джеральд не знал, что почувствовала девушка. Он целовал ее лицо и тело, гладил волосы, желая, чтобы она поняла, как он ей благодарен.

К удивлению Тары, ей было почти приятно. Хотя англичанин не отличался какими-то особыми достоинствами и умениями, он оказался довольно чутким и нежным, обращался с ней бережно, как с фарфоровой статуэткой. И, судя по всему, был в восторге от того, что ему довелось испытать.

Тара невольно почувствовала мстительную радость. Этот мужчина пришел, чтобы попользоваться ею как вещью, а теперь смотрел как на богиню! Надо попытаться его приворожить, сделать рабом телесной страсти, и тогда, быть может, он заберет ее отсюда!

Девушка по-прежнему желала покинуть храм, она не хотела отдаваться кому попало, не могла видеть Камала, с которым ей приходилось сталкиваться почти каждый день. Она устала от страданий, от бесплодных надежд и мечтала очутиться в другом мире.

Джеральд хотел дать Таре деньги, но она покачала головой. Награду следовало возложить на алтарь бога Шивы.

На прощание Джеральд поцеловал девушке руку, как это делают воспитанные европейцы, и поклонился ей на индийский манер.

Киран ждал у ворот. Он выглядел все таким же замкнутым и неулыбчивым.

— Как жаль, что я плохо знаю язык! — с сожалением произнес Джеральд. — Пожалуй, будет лучше, если вы продиктуете мне некоторые фразы, а я запишу. Я так много хотел сказать этой девушке! Кстати, что означает имя Тара?

— Звезда.

Джеральд шумно вздохнул.

— Она восхитительна! А вы были с другой?

— Мы просто разговаривали, — ответил Киран и спросил: — Значит, вам понравилось искусство девадаси?

— О да! Я и не знал, что это можно делать настолько… по-разному. Ваши мужчины просто счастливцы! — Джеральд в смущении добавил: — Пожалуй, теперь я могу понять, почему вы служите богу таким странным образом.

— Это происходит только в храме, — заметил Киран. — В семейной жизни цель телесной близости — произведение на свет потомства.

Молодой человек подумал о своей свадьбе. Его обязанность — обучить молодую жену супружеской любви. Какой урок он сумеет ей преподать, не имея чувственного опыта? Собственно, именно за этим он и приехал в храм Шивы. Отец решил, что будет лучше, если сын познает секреты любовной страсти не в объятиях обычной продажной девки, а испытает магическую силу, какой, по слухам, обладают девадаси.

Утонченной натуре Кирана претила продажная любовь. Юноша не верил в чудотворные способности храмовых «жриц любви». Просто они, имея чувственный опыт, умели пробуждать и удовлетворять мужскую страсть и при этом не страдали корыстолюбием проституток.

Киран подумал об Амрите и покраснел. Едва ли он решился бы заговорить с девушкой о столь деликатной проблеме! Он не хотел ее обижать.

Его сестра Джая была довольно образованной для индианки, но не казалась умнее этой девушки. Шудра! Самая низкая каста, но… какое это имеет значение… для любви.

Вспоминая огромные лучистые и выразительные глаза Амриты, ее взволнованное лицо, нежную улыбку и мелодичный голос, Киран решил во что бы то ни стало еще раз побывать в храме.

Джеральд мечтал о том же.

— Будь моя воля, я бы увез эту девушку с собой! — в сердцах воскликнул он, когда они с Кираном возвращались в город.

— Подруга Тары сказала, что ее жестоко обидели в храме и она желает навсегда покинуть это место.

— Хочет уехать? — Джеральд удивленно заморгал. — Ее отпустят?

— Едва ли. Возможно, она надумала бежать?

Когда они вернулись, Томас Уилсон уже поднялся и прихлебывал поданный хозяевами арак[13]. Джеральд Кемпион говорил только об индианке, тогда как командир молча следил за ним глазами.

— Можешь забрать ее в Калькутту, мне все равно, — наконец обронил он. — Только боюсь, она быстро тебе наскучит. Ты плохо знаешь ее язык, а она вовсе не понимает по-английски. Как вы будете объясняться?

Остаток дня Джеральд усиленно зубрил слова и фразы на хинди, которые продиктовал ему Киран.

— Я не собираюсь здесь задерживаться, — заметил Томас. — Еще день-два — и мы уедем.

— Я поживу в Бишнупуре несколько дней, — задумчиво промолвил Киран. — Хочу получше познакомиться с храмом.

Томас лукаво подмигнул Джеральду, но тот был поглощен своей безумной затеей и ничего не заметил.

Окружавшая храм низина была покрыта светлыми и чистыми, продуваемыми ветрами рощами. Густые кроны деревьев клубились, как зеленые облака. Землю покрывала густая, сочная, прохладная трава.

Амрита не стала допытываться, каким образом Кирану удалось добиться, чтобы ее отпустили из храма: она просто наслаждалась прогулкой, солнечным светом, зеленью, ветром и близостью человека, чей взгляд и слова сумели разбудить ее сердце.

Храм возвышался в стороне, похожий на мифическую гору или застывшее пламя жертвенного огня, но девушка старалась не думать об этом отделенном оградой пространстве, особенном мире, куда ей волей-неволей придется вернуться.

Пройдя через рощу, Амрита и Киран вышли на луг, и девушка ахнула. Крупные пурпурные шапки, золотые шары, голубые и лиловые звезды покрывали землю до самого дальнего края леса.

— Даже цветы здесь другие, не такие, как в нашем саду, — сказал Киран, и Амрита вспомнила о том, что до сих пор не знает, кто его родители.

Девушка нагнулась, нарвала цветов и принялась плести венок.

— Джае бы понравилось здесь, — заметил молодой человек, — она любит цветы.

Амрита выпрямилась.

— Джая?

— Это моя сестра.

— А… ваш отец?

Киран уловил суть вопроса и помрачнел.

— Он заминдар. Очень богатый, решительный и властный человек. Он никогда и ни в чем мне не отказывал. Я желал приобщиться к европейской культуре — и он дал мне образование. Мне было неинтересно заниматься имением — и отец нанял опытного управляющего. Я делал все, что хотел, и вместе с тем всегда знал, что в решающий момент не смогу противостоять его воле.

— Вы говорите о своей женитьбе? — прошептала Амрита.

— Да, — ответил Киран и неожиданно попросил: — Станцуй!

Девушка растерялась.

— Здесь?

— Да.

— Как в храме?

— Нет, не как в храме. Не для Шивы, а для меня.

Амрита кивнула и закружилась, сплетая и расплетая руки. Ее юбка стремительно развевалась, тонкие пальцы вздрагивали, браслеты звенели, черные глаза влажно блестели. В своем первозданном, ярко передающем настроение танце она казалась существом без прошлого — безнаказанным, безымянным, необычным, не дающимся в руки.

Колыхание легкой ткани создавало вокруг нее яркий ореол, глубокий вырез блузы открывал плечи и верхнюю часть груди; ее кожа была смуглой, с тем теплым золотистым оттенком, какой имеет цвет янтаря.

Кирану мучительно захотелось познать тайный язык ее танца, сокровенный, как одиночество, страстный, как любовь, и опьяняющий, как свобода. Одновременно его пронзило желание обладать девушкой, такое мучительное, что хотелось кричать.

Когда танцовщица остановилась, молодой человек подошел к ней, крепко обнял и страстно поцеловал в губы.

Амрита и Киран лежали в траве, в цветах, под синим небом и ярким солнцем и, казалось, были одни во всей Вселенной.

Амрите грезилось, будто она видит сон и не желает просыпаться. Все, что было прежде, осталось далеко позади, в прошлой жизни. Девушке чудилось, будто она никогда не знала, что такое объятия других мужчин, ибо настоящее посвящение она прошла только сейчас. То было посвящение в любовь.

Амрита не могла припомнить, когда чувствовала себя такой счастливой. Прежде девушка думала: если не вырвать любовь из сердца, а рану не зашить суровой ниткой, она станет такой же несчастной, как Тара. На самом деле все оказалось иным.

— Мне кажется, будто я вижу мир впервые, — сказал Киран.

— Мне тоже, — прошептала Амрита.

— Давай останемся здесь навсегда!