Тия склонилась над младенцем, и он на мгновение умолк. Она заглянула в глаза своего сына, которые так поразили ее, когда мальчик появился на свет, и из-за которых у нее возникло желание дать ему имя его отца. Взгляд ребенка был бессмысленным, беспомощным, взгляд крошечного существа, совсем недавно попавшего в этот жестокий мир и уже нелюбимого, брошенного на произвол судьбы.

На глазах Тии появились слезы. Она вынула младенца из колыбели и принялась укачивать. Ее охватила странная нежность – от его живого тепла, от сознания того, что в нем непостижимым образом воплотилась часть ее собственной жизни.

– Мериб, успокойся, не плачь, – шептала она, пытаясь вспомнить какую-нибудь песню.

Теперь Тия жалела, что нарекла сына этим именем, но было поздно что-то менять. Она ощущала, как внутри медленно тает, рушится некая стена, еще несколько часов назад казавшаяся прочной и твердой как гранит. Когда мальчик успокоился и затих, Тия отнесла его в свою постель, легла рядом и уснула.

Утром пришли кормилица и Хнут. Тия сама поменяла пеленки, а когда кормилица унесла ребенка, сказала рабыне:

– Где ты была? Снова спала с господином?

Служанка залилась краской горечи и стыда и ответила, пытаясь сдержать возмущение:

– Нет! Господин не проводил со мной время с того самого дня, как вы попросили его не делать этого. Он сдержал свое слово.

Тия равнодушно пожала плечами.

– На самом деле, – добавила рабыня, – он желает вам только добра.

Тия усмехнулась и подняла брови.

– Кто? Мериб? Он всегда заботился лишь о собственном удовольствии.

– Это не так. Он вас любит. Я поняла это в тот миг, когда господин отдал вам комнату своей матери, комнату, которая пустовала в течение пятнадцати лет.

– Мне не нужна его любовь.

Темнокожая рабыня не удивилась.

– Любовь часто оказывается никому не нужной. Ее бросают на дорогу и топчут ногами.

– Неправда, – промолвила Тия. – Моя любовь – это звезда, горящая в небе, а не придорожная пыль!

Хнут чуть заметно улыбнулась.

– Я говорю не о вас, госпожа.

Когда кормилица принесла мальчика, Тия взяла его на руки.

– Надеюсь, второго ребенка вы будете кормить сами, – сказала Хнут.

– Второго? Я не собираюсь больше рожать.

Выражение ее лица, всего минуту назад казавшееся мягким и нежным, вдруг сделалось жестким, глаза потемнели.

Рабыня ничего не ответила. Она поманила Тию за собой в парадный зал, а когда они вышли туда, сказала:

– У прежнего хозяина дома, отца господина Мериба, был тяжелый характер. Он привык приказывать, и никто не смел его ослушаться. Господин Мериб был очень привязан к своей матери, но она умерла, рожая госпожу Анок. Девочку никто не любил – отец считал ее виновницей смерти супруги, а брату она мешала, поскольку он был молод и занимался только собой. Потому она выросла беспощадной, взбалмошной, мстительной. Ведь жестокость порождает только жестокость!

– Ты тоже видела мало добра, но не сделалась злой, – возразила Тия.

Хнут опустила глаза.

– Будем считать, что мне просто повезло, госпожа, – сказала она и продолжила: – Когда хозяина дома постигла внезапная утрата, осталось много незавершенных заказов и господину Мерибу пришлось продолжить дело отца, хотя его увлекало другое занятие.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Тия. – Он тебе рассказал?

– Кто же станет говорить о таких вещах презренной рабыне! Об этом рассказали рисунки на стенах зала, в котором вы сейчас находитесь.

Рисунки. Те самые, которые она, поглощенная своими переживаниями, так и не удосужилась как следует рассмотреть. Держа ребенка на руках, Тия прошлась вдоль стен. Да, смерть матери причинила ее мужу большое горе. Судя по всему, она была кроткой и великодушной женщиной. Анок терзали какие-то страхи. Мериб не любил своего отца, хотя привык ему подчиняться и преклонялся перед его талантом. Молодая женщина знала, что муж часто навещает могилы родителей, но он никогда не брал с собой ни ее, ни Анок. И он ничего не рассказывал о семье, в которой родился и вырос.

Тие было известно, что ни писец, ни ювелир, ни скульптор, ни мебельщик или резчик по слоновой кости не стремились утвердить или выразить себя в том, что делали. Они просто служили богам, царю и людям. Выполняли работу и получали за нее деньги. Здесь она видела нечто иное. Чтобы возводить хорошие гробницы, нужно знать природу и структуру камня, уметь выверить, рассчитать планировку строения. Чтобы рисовать такие картины, надо понимать души других людей и следовать велению своей собственной, далеко не черствой, не убогой, не низкой души.

Тот Мериб, которого она знала, не был похож на Мериба, который расписывал эти стены.

Тия повернулась к Хнут:

– Почему ты решила показать мне картины?

– Потому что… как бы вы ни противились, отныне ваша жизнь связана с жизнью этого дома, этой семьи. Вы жена, хозяйка и мать…

Рабыня не успела закончить – в зал вошел Мериб. Когда он увидел Тию с ребенком на руках, его лицо просветлело. Хнут незаметно отступила, а потом исчезла в глубине дома.

– Почему бы тебе не продолжить эту историю? – спросила Тия, указывая на рисунки.

В глубине темных глаз архитектора зажегся и тут же погас странный огонь.

– Потому что она слишком грустная, – сказал Мериб и заметил: – Я рад, что ты наконец обратила внимание на ребенка. Он очень нуждается в твоей любви.

Щеки Тии порозовели.

– Знаю. Это мой сын.

– Наш сын. Пойдем в твою комнату, нам нужно поговорить.

Тия нехотя повиновалась. Она не знала, что хочет сказать муж; это смущало и пугало ее. Мериб закрыл за собой дверь, опустился в кресло, сложил руки на коленях и спокойно спросил:

– За что именно ты не можешь меня простить?

Тия положила ребенка в колыбель, выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

– За то, что ты хотел убить Тамита.

Он мотнул головой.

– Не убить, а наказать. Разумеется, следовало отдать его представителям власти. Однако они сделали бы с ним то же самое. По законам всех номов тот, кто крадет жену у мужа, совершает тяжкое преступление.

– Ты обещал отпустить Тамита, ты меня обманул! – упрямо возразила Тия.

– А ты не думала, каково мне пришлось, когда ты сбежала в день нашей свадьбы?! – Мериб повысил голос. – Я поверил Анхору, когда тот сказал, что вас связывает только детская дружба. На самом деле все оказалось куда серьезнее. Я сходил с ума, думая, что вы занимаетесь любовью там, на берегу! Потому и взял тебя впервые так грубо. Я был зол, мне хотелось отомстить тебе. – И уже тихим голосом закончил: – Я был потрясен, когда узнал, что ты невинна.

Тия задрожала. Пусть он снова впадет в бешенство, пусть накричит, ударит – она, решив не отступать, воскликнула:

– Ты и отец, вы оба заставили меня вступить в этот брак! Я не хотела выходить за тебя замуж. Я любила Тамита! Он оказался слишком честным, чтобы овладеть мной. И теперь я об этом жалею.

Мериб прерывисто вздохнул и резко поднялся с места.

– Я больше не хочу о нем слышать. Я ухожу! – И протянул руки к колыбели.

Тия испуганно привстала.

– Ребенок останется со мной!

– Я принесу его позже. Я имею право побыть с ним – я его отец! – резко произнес Мериб, и Тия не нашла что возразить.

Было поздно, но Мериб не возвращался. Наконец молодая женщина улеглась в постель и принялась думать о Тамите. Тия вспомнила, как они лежали на берегу, как юноша склонился над ней и его лицо, его глаза, его взгляд заполнили все пространство, все небо. Как его прикосновения разбудили в ней ощущения, которых она раньше не знала. Ее обволакивало что-то мягкое и теплое, лишало воли, пробуждало пьянящую слабость.

Тия глубоко вздохнула. Там, где она некогда почувствовала жгучую боль, зарождалось приятное, пульсирующее, невыносимое ощущение. Она по-новому, с истинно женской страстью желала Тамита. Молодой женщине хотелось крикнуть: «Приди! Обними меня! Возьми мое сердце в руки! Овладей моим телом!»