– Баг! – чувствовалось, что Хэнг говорит, преодолевая некоторое сомнение. – На Айгоне могут возникнуть разные обстоятельства… Я Вам дам сейчас одну вещицу… Если Вы или кто‑то из команды попадет в действительно безвыходное положение, когда помощи ждать будет не от кого, возьмите эту штуку, крепко сожмите и бросьте рядом на землю.

Баг не дождался продолжения. Штурман сунул ему в руку небольшой предмет и подтолкнул вперед.

Подперев спиной закрывшийся люк, Баг несколько секунд рассматривал темный шарик, покрытый непонятным геометрическим узором и странными надписями. «Кто бы подумал, ученый сухарь Хэнг окажется суеверным, вот всучил вдруг амулет, – думал Баг, – Что же, интересно, там внутри? Может пепел Горана Праведного или зуб святого Тукки? А вдруг граната?! Чтобы, значит, сразу, без мучений в безнадежной ситуации. Вот ведь жизнь, столько времени провел с человеком вместе, а не знаешь – чего от него ждать!

– Эй, бортмеханик, – раздался недовольный голос командира, – где Вы там? Быстро в кабину!

На «Таре» всё было то же, что и на «Заггуте», только еще теснее. Зато в кабине – настоящие кресла, не то что проволочные сиденьица на планетолете. В такое сядешь, как утонешь, даже головой не повернуть. А головой вертеть и не надо, и так всё видно, обзор – не хуже, чем из кабины самолета. Пока, однако, все закрывала крестовина модулей. Но вот, лишь «Тара» мягко отстыковалась, «Заггута» пошла назад, открывая черное, искрящееся звездами небо и край огромного диска Айгона. Багу показалось, будто в одном иллюминаторе мелькнуло лицо штурмана. А потом в микрофонах и правда раздался его голос:

– Внимание, «Тара»! Говорит «Заггута»! Все расчеты траектории спуска в вашей счетной машине. Ухожу на орбиту ожидания. Удачи и до встречи!

Некоторое время ничего не происходило, лишь несколько раз несильно толкали в спину включения двигателя, да еще Вин то и дело хватала за руку. Баг обратил внимание, что пыль, прежде вольно парившая в столбе света от иллюминатора, внезапно пошла вниз. Командир развернул нос крылатого корабля к набегающей поверхности Айгона. Ощутимо ударило снизу, через некоторое время еще, заставив подпрыгнуть в привязных ремнях, потом еще и еще, и каждый раз всё сильнее. Вин уже не отпускала руки, судорожно переплетясь с ним пальцами. «Тару» яростно затрясло. Пройдя разряженные верхние слои, она с режущим уши визгом вонзилась в плотную атмосферу. Стекла кабины затянули коптящие языки пламени, сквозь треск вибрации слышался нарастающее ревущее гудение.

Их бешено мотало в ремнях из стороны в сторону, расплющивало перегрузками. Баг с усилием скосил глаза. Бледная как смерть Вин, похоже, потеряла сознание. Чуть дальше скорчился бортинженер, налившийся синей кровью. Варра тонко верещала, распластавшись в своем прозрачном контейнере. И только командир, положив руки на штурвал, уверенно вел корабль сквозь ревущие огнем воздушные потоки. Время, казалось, остановилось, пока, наконец, неистовый рев не превратился во всё более истончающийся визг, сменившийся мелодичным свистом. Переднее стекло прояснилось, на нем осталось лишь несколько черных полос. Рядом совсем близко, казалось, чуть ниже крыла проплывали зазубренные горные пики. Баг понял, что хотя корабль еще не коснулся поверхности планеты, они уже были там, на Айгоне. Они уже были здесь!

Часть 2. Динга

«Тара» планировала над диким безумием скал, которые немыслимые ветра даже на такой высоте покрыли песчаными напластованиями. И ни одного места пригодного для посадки, насколько хватало глаз! Барона Лугса, похоже, это обстоятельство не беспокоило. Он управлял крылатым спускаемым аппаратом свободно, если не сказать играючи, не обращая внимания на предупреждающее мигание датчиков и даже не сверяясь с картограммой спуска. Ну, еще бы, ведь для Лугса наступил его звездный час! За весь полет он совершил лишь две стыковки, да еще по указаниям штурмана включал маршевые двигатели во время коррекций. Стоило, спрашивается, восемь месяцев держать на планетолете летчика ради одного часа вот такого великолепного снижения. Он, Динга, например, тоже прошел пилотские курсы и, наверняка, сумел бы посадить корабль, причем без всех этих рискованных маневров.

А ведь расисты в ЦУПе вообще хотели оставить его на орбите вместе с Хэнгом. Мол, бортинженер должен находиться при энергоустановке. Интересно, а кто тогда на планете работать будет? Ну, конечно, Баг – дельный парнишка и во время полета хорошо помогал, но ведь он всего лишь водитель, поедет туда, куда скажут. У Вин голова забита ерундой, и вообще не ясно, зачем женщина в планетарной разведке. Сидела бы лучше на «Заггуте»! Пусть потом изучает образцы, сколько захочет, хоть весь обратный полет. Так кто же тогда остается? Знаменитый и отважный барон Лугс! Человек, который и на Гиганде по земле ходить разучился.

С детства Динга затвердил правило: хочешь добиться в жизни чего‑то большого – будь везде самым упорным! Иначе для человека с его цветом кожи нельзя. Надо знать и уметь в три раза больше любого белоцветного, и только тогда они отнесутся к тебе с уважением. И при этом надо вести себя так, чтобы никто из них не почувствовал ни малейшей зависти. Нет, ты должен стать для всех лучшим другом, душой той компании, куда тебя забросит превратности судьбы. Вот тогда твои успехи заслуженно вознесут тебя на такую высоту, о которой раньше и думать боялся.

Ведь, если честно, не случись Великой Смуты, максимум, на что он мог рассчитывать – дудка боцмана на каком‑нибудь тральщике. А скорей всего, пошел бы в морскую пехоту, чтобы погибнуть во славу герцога в первом же десанте. Ну да после Смуты научились ценить людей. И к островитянам стали относиться по‑иному. Извольте видеть, только они, все как один, остались верны Его Высочеству. Не нашлось у революционеров агитаторов для голубокожих солдат. Батальоны морпехов вместе с гвардейцами, бронеходчиками и егерями защитили герцога от разбушевавшейся черни.

Динга был 15‑летним парнишкой, когда к его родному острову причалили обшарпанные корабли революционного флота. Сойдя на берег, пьяная матросня объявили, что преступная герцогская власть свергнута, после чего занялись грабежами и убийствами. Растерявшийся гарнизон закрылся в казематах портовой крепости. Давать отпор разнузданным пиратам пришлось самим островитянам. Только потом у них появились офицеры‑инструкторы с материка. Вставшее на защиту родных домов ополчение взяло верх над вооруженными до зубов мятежниками. Динга тогда командовал взводом таких же как он сорванцов, загарпунивал перепоясанных пулеметными лентами матросов из самодельного подводного ружья, точно рыб‑блямб в школьной лагуне.

После Реставрации Дингу, в числе отличившихся, направили в Морскую академию, откуда выпустили мичманом подводного флота. Судьба дала ему шанс, и он его не упустил – ходил в Западное полушарие при скоротечной войне с Мурисом, нырял под полярные льды во время Убанского кризиса, держал в блокаде Соан, тонул в Кайсанском море, стремительно продвигаясь вверх по служебной лестнице. Еще бы, всем должно было быть ясно – в Алайском герцогстве голубокожим островитянам отныне везде открыта дорога. Так он дошел до капитана субмарины среднего класса. А дальше – всё! Чтобы стать флотоводцем, собственных заслуг и интересов пропаганды было мало, адмиралу непременно следовало принадлежать к одному из знатных родов баронов‑мореплавателей. Динге, впрочем, туманно обещали заветные аксельбанты при выходе в отставку, но он хотел адмиральских полномочий, а не пенсии.

Когда он понял, что достиг потолка служебного роста и больше ему ничего на флоте не светит, то преисполнился горечью. Но тут ему опять крепко повезло. Начали готовить экипажи для атомных субмарин. Родовые аристократы побаивались реакторов, а вот Динга сразу подал рапорт о направлении в формируемую Специальную флотилию Подводной эскадры. Одновременно поступил в адъюнктуру на Атомоходном отделении Корабельной академии, где досрочно получил докторскую степень. И Флотилия, и Академия с радостью ухватились за перспективного офицера с великолепной теоретической подготовкой и огромным практическим опытом. А цвет кожи, – какая, в сущности, разница! Правда, командиром первой атомной субмарины назначили всё же не его, а очередного барона из Адмиралтейства. Зато Динга стал эскадренным флаг‑капитаном, и на кораблях его принимали по адмиральскому рангу.