Так, на стеньге флаг полного адмирала ‑ "Восходящее солнце" с восьмью лучами. А ведь досталось флагманскому кораблю Ямая! И не от одного только "Измаила". Не успеть ему одному наделать в "Исэ" столько дырок. Хотя различить попадания "измаиловских" 14‑дюймовых снарядов от 12‑дюймовок "севастополей" или "императриц" сложновато. Можно только догадываться. Выгоревшая носовая возвышенная башня ‑ это, видимо, линкоры Развозова или Кедрова постарались, но вот 4‑я ‑ это уже наш успех. Правда, остальные четыре башни у японцев стреляют, как заведенные. Есть и в двухорудийных башнях преимущество над русскими трехорудийными. Для "Измаила" пара выбитых башен ‑ потеря половины артиллерии, а для "Исэ" ‑ лишь третьей части. Вид на "Исэ" заслонили вставшие у самого борта фонтаны, по стеклам перископов стекала вода. Японцы пристреливались, брали "Измаил" в вилку. Огромный корабль вздрагивал, принимая корпусом бронебойные и фугасные снаряды.

Один из них, упав недолетом, прошел под водой и разорвался внизу у борта под кормовой башней. Взрыв был такой силы, что башня подпрыгнула на своем основании, а два снаряда в шахте сорвались с подъемников и упали вниз, в погреба. Оттуда повалили густые клубы дыма. Все находившиеся в башне замерли, ожидая мгновенной смерти, но боезапас не сдетонировал. Впрочем, последствия этого попадания оказались всё равно крайне тяжелыми. Мощное сотрясение от взрыва разрушило часть обшивки кормовых отсеков правого борта и деформировало внешний гребной вал. Через деформированную переборку стало затапливаться правое машинное отделение. Заклиненный вал вызвал частичное разрушение перегретых турбин. Осколки стопорного клапана повредили несколько паропроводов. Машинной команде пришлось срочно перекрывать все паропроводы к внешним и внутренним турбинам правого борта, "Измаил" остался лишь с двумя работающими левыми винтами.

Резкое падение скорости корабля и рысканье по курсу не было замечено большинством команды, так как почти одновременно "Измаил" был поражен в носовую оконечность ‑ в надводный борт в районе 10‑го шпангоута. Бронебойный снаряд пробил главный пояс и разорвался в отсеке минного арсенала, где хранился запас мин, взятый в поход для возможной перегрузки на эсминцы и минирования вражеских портов. Сила детонации была такова, что, казалось, дредноуту напрочь оторвало нос. Струи пламени ударили в обе стороны, срывая листы обшивки и броневые плиты, выпучивая палубы. Взрыв разнес соседние с арсеналом умывальни и гальюны. Из корабельной бани, превращенной во время боя в мертвецкую, выбросило взрывной волной сложенных туда трупы, отчего количество жертв поначалу было сильно преувеличено. В целом же при чудовищном внешнем эффекте взрыв арсенала оказался не так страшен, как казалось в первые минуты. Захлестывавшая через зияющие в обоих бортах в пробоины вода затопила тросовые и цепные отсеки, мучное и сухарное отделения, а потом дошла и до носовых снарядных и зарядных погребов. Практически недействующая 1‑й башня главного калибра и носовые плутонги вспомогательной артиллерии остались без боеприпасов.

Часть 14‑дюймовых снарядов и зарядов к ним, которые успели поднять из носовых погребов и доставить к 3‑й башне, были разметаны при попадании в кондукторские каюты. Нескольких зарядов при этом загорелось, а два или три снаряда взорвалось. К счастью, из носовых погребов доставлялись бронебойные снаряды с небольшим количеством взрывчатки. Что касается зарядов, то они не взрывались, а горели, хотя и со страшной силой, поэтому в районе 3‑й башне моментально возник сильный пожар, охвативший каюты и отсеки погрузки угля. При тушении пожара оставшиеся снаряды и заряды сбросили за борт. Из‑за угрозы распространения пожара (а горящие заряды нередко скатывались в нижние отсеки через проломы палубы) командир 3‑й башни принял решение о затоплении боевых погребов. Башня к тому времени стреляла с большим трудом только из двух орудий, третье, поврежденное ранее, уже окончательно вышло из строя. Недолго смогла продолжать вести редкий огонь и 2‑я башня. Дым и угарный газ, проникающий через системы вентиляции из разбитых кочегарок переднего котельного отделения, плотно заполнял башенное отделение. Находиться там даже в противогазе было невозможно, тем более ‑ вращать по 12 человек маховик ручного поворота установки.

Вести огонь с "Измаила" продолжала лишь единственная кормовая башня и уцелевшие казематы противоминной артиллерии. Из двенадцати орудий батареи правого борта оставалось всего пять стволов: два в 5‑м и три во 2‑м, двухэтажном, плутонгах. Впрочем, их 130‑мм снаряды едва доставали до вражеских дредноутов и, конечно, не могли пробить даже легкой брони. В полную готовность были приведены расчеты всех трех правобортный минных аппаратов, но торпеды для сверхдредноута были последним средством самообороны на близкой дистанции, причем, скорее, чисто символическим. Едва ли японские линкоры соблаговолят подставиться под случайную торпеду, приблизившись на пистолетный выстрел, если они так успешно расстреливали "Измаил" с 50 кабельтовых. На корабле уже не оставалось живого места. Борта были разворочены снарядами, палуба горела от штевня до штевня. Прямое попадание сбросило за борт грот‑мачту, лишив последнего сигнального поста на марсе; пробитые во многих местах дымовые трубы держались на каких‑то неведомых резервах прочности.

Бахирев, охваченный вместе с башенным расчетом азартом боя, не обращал внимания на непрерывные разрывы снарядов, стегавшие дредноут как очереди великанского пулемета. Внезапно он вскрикнул отрезкой боли. Лейтенант Кандыба дергал его за перевязь загипсованной руки. Адмирал в ярости повернулся к офицеру. У того на смертельно бледном лице тряслись губы:

‑ Вашшше.... Вашшее превосход... Рубку разбило... Совсем... Задней стенки и крыши как не было... Всех наших... Ваше превосходительство...

Мысленно помянув Пашку Плена, с которым был близко знаком не один год, Бахирев распорядился передать по сохранившимся линиям связи, что вступает в командование кораблем вместо выбывшего командира. Идти на центральный пост на другом конце полуразрушенного линейного крейсера не имело смысла. Если судить по прежним докладам, все внутренние отсеки в носовой части были заполнены дымом от разрушенных кочегарок. Так что из центрального поста, очевидно, тоже поднялись наверх, в рубку... Новым командным центром стал дальномерный пост в кормовой башне. Туда поступали доклады из машинных и задних котельных отделений. Отсюда по связи с румпельными отделениями, где отчаянно боролись с затоплением, давались команды на управление кораблем. Сильный крен мешал точности стрельбы оставшихся кормовых орудий. Бахирев распорядился перекачать воду в балластных цистернах, а когда этого оказалось мало, затопить часть отсеков левого борта. "Измаил" выровнялся, хотя и осел еще глубже в черные волны. Адмирал не думал, что кораблю осталось много времени, но пока бой продолжался, надо было сражаться со всей еще бывшей силой. Тем более, впереди ожидалась маленькая передышка. Между "Измаилом" и вышедшими ему на траверз головными японскими линкорами оказался, перекрывая линию огня, окутанный дымом "Харуна". Теперь по русским стреляли только два концевых японца. Их снаряды, попадая в "Измаил" под острыми углами, уже не пробивали его броневой защиты, поэтому на какое‑то время угроза главным внутренним отсекам снималась. Бахирев приказал развернуть башню на "Фусо", хотя башенный командир уговаривал добить "Харуну". Конечно, уничтожить перед собственной гибелью третий за бой линейный крейсер означало превратить "Измаил" в легенду. Однако на потоплении русского сверхлинкора бой не закончится, а для устаревших "севастополей" и "императриц" лишняя выбитая башня на "Фусо" важнее полностью потерявшего боеспособность "Харуны"