<Виши,> 27 августа 1930

Милый Эренбург,

Вчера только, после долгих усилий, узнал я Ваш адрес. Сегодня спешу установить с Вами контакт. Дело у меня к Вам.

Необходимо, дорогой друг, чтобы Вы, не откладывая этого дела в долгий ящик, вот сейчас же, как только получите это мое письмо, засели за письменный стол и написали «корреспонденцию» в Литературную газету о наших парижских гастролях, а главное, о том, что в результате блестящего успеха наш театр получил приглашение в Сев. Америку[59]. Все это спешно надо рассказать москвичам потому, что чиновники из Главискусства опять, как перед парижскими гастролями и как в 1928 году, когда во главе Комиссариата по делам искусства стоял Свидерский[60], — стремятся не пустить труппу в Америку. Я думал, что справлюсь с этим делом один, но вижу, что без Вашей помощи мне не удастся отстоять право на показ «культурных наших достижений» еще и в Америке.

Поймите, милый, — важно еще и вот что: изобретателю новых сценических форм необходимо побывать в стране с высоко развитой техникой в инженерии, в индустрии, — вожаку театра, отказавшемуся от малеванных декораций в пользу так называемых «конструкций».

А актерам, которые воспитываются музыкантами, разве не надо посмотреть негритянские спектакли, богатые контрастными ритмами.

Если Вы не хотите писать в «Литерат. газете» как И.Эренбург, придумайте псевдоним, но, умоляю Вас, напишите. Вы должны вместе со мной спасать театр.

Если мы не настоим на этом отпуске, театр может погибнуть. Враги не дремлют. Много есть в Москве людей, которым театр Мейерхольда бельмо на глазу. Ох, долго и скучно об этом рассказывать.

Пишите в Москву par avion. Все это важно проделать именно теперь, вот в эти дни, когда будет решаться судьба моего театра.

Нам сообщите тотчас: «отправлено». Тогда мы напишем редактору газеты некоему Ольховому[61], чтобы немедленно и эффектно подал эту статью.

Мы живем 3 недели в Vichy перед этим в Hendaye Plage. Мы уезжаем отсюда 30/VIII. Наш парижский адрес тот же: 11 rue Chernoviz (chez madame Agray), Paris 16.

Зинаида Николаевна[62] шлет сердечный привет Вашей жене и Вам.

Полностью впервые. Копия, сделанная под копирку, — РГАЛИ. Ф.998. Оп.1. Ед.хр.857. Л.2–4.

<Вильнёв, в Париж> 31 августа 1933

Дорогой Илья Эренбург!

Только что прочитал Ваш «День второй»[63]. Это самая прекрасная, самая содержательная, самая свободная из книг, прочитанных мною о новом советском человеке-созидателе. В ней чувствуется редкий ум — живой, — который проникает в сущность каждого человека, схватывает разнообразие явлений в жизни людей и затем любуется тем, что дал «День сотворения мира». Я давно ждал эту книгу, надеялся, что она будет. И вот она появилась. Поздравляю Вас. Я очень рад. Будет полезно, если она выйдет и по эту сторону Горнила. Она рассеет немало недоразумений, как у нас, так и у вас. Эта книга содействует делу Революции, помогает многим открыть глаза на Революцию, а также и ей самой глаза на себя.

Я не буду сейчас говорить о больших литературных достоинствах Вашей книги. Меня восторгает Ваша непринужденность в обращении с таким насыщенным материалом и Ваше умение внести в него ясность.

Дружески жму Вам руку.

Впервые: В.Попов, Б.Фрезинский. Илья Эренбург в 1932–1935 годы. СПб., 2001. С.79–80. Перевод И.И.Эренбург. Машинописная копия, полученная ИЭ из архива Роллана от М.П.Кудашевой-Роллан в 1950-е гг. — собрание составителя. Ромен Роллан (1866–1944) — французский писатель, сторонник социализма и СССР.

Москва <в Париж> 3/Х-34

Дорогой Илья Григорьевич,

Вы не удивляйтесь моему молчанию. Коротко говоря <иностранное слово или выражение, не вписанное в копию> таковы: Ваше письмо получило полное одобрение[64], товарищ[65] сказал также, что Ваша речь была наилучшей на съезде[66]. Что касается статьи, то я получил ответ: «Делай как хочешь» (без прочтения, за занятостью другими вещами)[67]. Т. о. вопрос висит в воздухе, если принять во внимание все соображения, коими мы делились. Не возьмете ли Вы на себя главенство в предлагаемом Вами (в письме) учреждении (писательском)?[68] Такой вопрос о Вас мне был задан. Разумеется, за Вас я ответа дать не мог. Таковы факты. Сейчас все мы кружимся в дальнейших фазах и оборотах исторического процесса и чувствуем себя как бодрый молодняк.

Горячо жму Вашу руку. Жаль, что не удалось Вас повидать, я задержался в газете.

Еще раз привет.

Впервые. Копия — Архив редакции газеты «Известия». Оп.1. Д.16. Л.38.

Предоставлено А.М.Данилевичем. На копии помета: «Исх. №200. Отправлено диппочтой 4/Х-34. Париж, Эренбургу». Николай Иванович Бухарин (1888–1938, расстрелян) — политический деятель, в 1934 г. редактор газеты «Известия»; гимназический товарищ ИЭ, вовлекший его в 1906 г. в большевистскую подпольную организацию. Письма ИЭ Бухарину — см. П1 и П2.

<Москва, в Париж> 14 марта 1935

Дорогой Илья Григорьевич, не ругайтесь, что долго не писал: perculum in mora[69] ведь не было, а без такой погонялки у нас люди эпистолярным искусством подолгу не занимаются. Потом была добавочная причина: я не прочел Ваш роман[70]. Сегодня ночью[71] я его прочел до самого конца. Поэтому, ожидая сейчас шофера, пишу Вам предварительно несколько строк — может, потом напишу подробнее, если успею.

Pro:

тематически

Очень хорошо, что роман ориентирован на человека; что разобраны «сантименты» (в хорошем смысле); что подняты здесь большие проблемы (личного и общественного); что занята правильная, на мой взгляд, позиция.

«формально»

Что литературно прекрасно написано, что выразительность отдельных глав исключительно превосходна, да и весь роман, что диалектика логики и чувства и их переходов здорово «дана».

Summa summarum[72] — что роман сугубо интересен.

Vert![73]

Contra: полярно-однообразна, быть может, сфера вращения всего: производство versus[74] любовь.[75]

Это я карикатурно[76] — не берите особо всерьез: я только говорю о некой тенденции полярного раздвоения жизни у Вас (на самом деле у Вас и актриса и художник etq.[77]).