С тех пор меня не подпускали на кухне к съестному, а посылали на утомительную и скучную работу-выносить кухонные отбросы. Я должен был опрокидывать тяжелые баки, вытирать их газетной бумагой и ополаскивать водой. Чтобы вычистить бак, мне приходилось засовывать в него голову. После такой работы у меня совсем пропал аппетит, и я почти ничего не ел. А однажды у меня заболел живот. Боль не утихала, и я обрадовался, когда дежурство закончилось. Я мечтал о том, как завалюсь на койку и буду спать как убитый до самого утра. Уже начало темнеть, когда я, еле волоча ноги, дотащился до казармы.

Но только я растянулся на койке прямо в ботинках, как чувствую, что кто-то меня тормошит. Открыл глаза — передо мной стоит сержант Кинг. У меня не было сил подняться, и я, как в тумане, видел улыбающегося сержанта и парней вокруг него и слышал, как они о чем-то говорили. Несколько раз я пытался подняться, но мне это так и не удалось. Я снова закрыл глаза. Теперь мне уже было все равно, что обо мне подумают, поэтому я сказал сержанту, чтобы он оставил меня в покое. Мне страшно хотелось спать.

Потом сквозь сон я расслышал, что Кинг хочет опять послать меня в наряд на кухню. Но я в самом деле был не в состояния идти куда бы то ни было и поэтому прямо заявил сержанту, что мне на все наплевать.

Сержант с усмешкой посмотрел сначала на меня, потом на парней и спросил:

— Так ты, значит, не хочешь?

— Да, у меня нет никакого желания. По-шлите на этот раз еще кого-нибудь, — ответил я.

Но сержант не уходил и. казалось, не слышал, что я ему сказал. Тут я не выдержал и довольно резко добавил:

— Оставьте меня в покое, и я вас не трону.

— Хорошо, я оставлю тебя в покое, но только не поднимайся с койки, — уже примирительным тоном сказал сержант. — Ну и прекрасно, — ответил я, повернулся на другой бок и начал было засыпать. Но сержант и не думал уходить. Он стоял у моей конки и ругался. Говорил, что я такой и сякой и ни на что не пригоден.

— Присылают сюда всяких лодырей, да еще платят им деньги, на которые можно купить столько кукурузных лепешек, сколько человеку не съесть за всю свою жизнь, а я должен возиться с ними.

И он так грубо напустился на меня и поднял такой шум, что я даже удивился: ведь до того он был очень вежлив со мной.

Я лежал и молча слушал, как ругается сержант. Но, наконец, мое терпение лопнуло, и я выпалил:

— Если уж мне не стоит и платить, и меня не хотят здесь больше держать, можете отправить меня домой, потому что как раз кукурузные лепешки я люблю больше всего. Если уж дело…

Но не успел я договорить, как сержант взмолился:

— Ради бога, не мучай меня.

— С чего вы это взяли? Я никого не мучаю. Почему вы так беспокоитесь? Боитесь, что без меня на кухне некому будет вымыть тарелки? Но меня это меньше всего интересует. А если вам хочется отправить меня домой, я ничего не имею против и уж, во всяком случае, не буду расстраиваться.

Если бы вы видели, как на него подействовали мои слова! Он покраснел от злости и, тыча мне в лицо пальцем, стал осыпать меня градом таких ругательств, каких я раньше никогда и не слыхивал. Тут уж было не до сна.

Мне пришлось встать с койки и сказать сержанту:

— К чему, сержант, поднимать такой шум? К чему? Ведь это ничего не даст.

— Стокдейл, ты слишком много на себя берешь. Запомни, больше ты от меня ничего не услышишь, — проговорил сержант.

Всего этого шума могло и не быть, если бы Кинг сразу замолчал. Он сам был виноват. И когда он снова начал ругаться, я остановил его:

— Вам не следует так вести себя. Почему вы так меня ругаете? Не думаю, чтобы вы имели на это право.

— Ну, Стокдейл, видно, потребуется немало времени, чтобы втолковать тебе, что такое служба в военно-воздушных силах. Думай, прежде чем говорить.

— Хорошо, я сейчас же пойду к капитану и спрошу, имеете ли вы право так ругать меня, — ответил я. — Если он скажет, что имеете, значит, все в порядке. Но если он скажет, что нет, тогда уж мы вместе разберемся, в чем дело.

Вначале сержант даже растерялся и не знал, что ответить, но, наконец, вымолвил:

— Запомни. Стокдейл, что ты ни с кем не имеешь права так разговаривать.

— А что я сделал плохого? — удивился я. — Если я выразился не очень любезно, поправьте меня, и я больше не буду так говорить.

Сержант что-то пробурчал мне в ответ и уже более мягким тоном спросил:

— Почему ты не хочешь пойти в наряд на кухню?

— Потому что у меня болит живот.

Сержант внимательно посмотрел на меня, потом оглядел всех и, хитро ухмыльнувшись,

заметил:

— Почему же ты сразу не сказал об этом? Конечно, если ты болен, ты не должен идти

в наряд. А показаться врачу ты собираешься?

— Нет, это ни к чему. Я просто неважно себя чувствую, и только.

Подмигнув парням. Кинг съехидничал:

— Он знает, что если покажется врачу, то ему придется идти в наряд, — и он расхохотался так, словно ничего смешнее в жизни не встречал. Но парни что-то не смеялись и молча глядели на него.

— Ну ладно, чтобы завтра твоя фамилия значилась в журнале регистрации больных, понятно?

— Хорошо, я пойду к врачу, если вы этого хотите.

— В следующий раз ставь меня в известность. Я хочу, чтобы меня заранее предупреждали! — крикнул Кинг, уходя из казармы.

И какая его муха укусила?! Поведение сержанта удивило всех. Ребята расступились, давая ему дорогу, и никто не промолвил ни слова. Но как только захлопнулась дверь, парни дали волю своим языкам. Говорили, кто что мог, кричали, шумели и спорили, как сумасшедшие. Одни из парней особенно старался и даже передразнил сержанта:

— "Я хочу, чтобы меня предупреждали заранее!"

После этих слов поднялся страшный шум. Незнакомый парень подошел и похлопал меня по плечу. Если бы он был поумнее, я бы ему этого не простил.

— Ни на что не обращай внимания, ни на что на свете, — сказал он и снова похлопал меня по плечу, но я промолчал: не хотелось придавать этому значения. И только после того, как он хлопнул меня еще раз и засмеялся, я заметил:

— Если бы у тебя так болел живот, тебе было бы не до смеха.

С этими словами я разделся и лег на койку. Я очень устал и через несколько минут уже крепко спал.

ГЛАВА XI

На следующее утро я чувствовал себя неважно, несмотря на то, что проспал всю ночь как убитый.

Позавтракав, я отправился к врачу, как приказал мне сержант Кинг, но по ошибке попал в кабинет, где делали прививки, и мне опять сделали укол. Только после этого я попал туда, куда нужно. Подхожу к столу, и какой-то парень спрашивает меня:

— Ты уже был у врача?

— Был, — отвечаю. — Мне сделали еще один укол, а сюда я пришел, чтобы полечить живот.

— Да, но за один раз можно посетить толь-ко одного врача. Приходи-ка лучше завтра.

И я ушел, потому что живот к тому времени уже перестал болеть, но на душе у меня было как-то тяжело. Не могу сказать, что я был зол на сержанта: в это утро он был очень любезен со мной. Когда я вернулся с медпункта, он подошел ко мне и спросил, как я себя чувствую и как идут мои дела. Кинг сожалел о случившемся, говорил, что не хотел так строго обходиться со мной, и еще что-то в этом роде…

— Одного я только не люблю, — признался он, — это когда мои парни болеют. Если тебе не нравится дежурить на кухне, я подыщу что-нибудь другое.

Пришлось объяснить сержанту, как сложились у меня дела на кухне:

— Дело совсем не в том, что мне не нравится на кухне. Там всегда много картошки, моркови и всяких других вкусных вещей, а я очень люблю поесть…

— Да, я знаю об этом, — ответил сержант, — я разговаривал с поваром. Он специально приходил ко мне и мы решили подобрать тебе другую работу. Я думаю назначить тебя дежурным по уборной. Может быть, даже постоянным дежурным, если тебе понравится.

Я не стал возражать и сказал, что мне это вполне подходит.

— Да, я так и думал, Стокдейл. Но учти, что сортир должен всегда быть в образцовом порядке. Я не всякому доверил бы эту работу. Полковник осматривает уборные в первую очередь, для него это самое главное, вот почему я тебя и назначаю туда.