Мы с Беном часто слонялись без дела: ведь, кроме учебных полетов, мы ничем не занимались, и, когда он, наконец, перестал горевать о споротых нашивках, мы зажили на славу.

К этому времени Кинга снова произвели в сержанты. Он устроился в канцелярии, и виделись мы с ним не так уж часто.

Должен сказать, что Бену не нравился наш новый экипаж. Об офицерах он был прескверного мнения и все время ворчал. Хорошо еще, что не все такие, говорил он. Однако летать ему нравилось, и мы не отсиживались в казарме, как большинство ребят. Работа не пыльная, сидишь себе и дремлешь, иногда в карты, играешь или в шашки, а то просто вниз, на землю, смотришь. Когда к нам прислали еще одного стрелка, втроем стало веселее. Правда, этот парень играл в карты редко. Обычно он брал с собой модель самолета и только ею занимался. С ним мы так и не познакомились поближе. Он вскоре исчез, наверное, удрал из экипажа. Во всяком случае, мы его больше не встречали.

Отправляясь в полет, мы с Беном залезали в хвостовую часть самолета через специальный люк. После посадки выходили тем же путем. О прибытии никому не надо было докладывать. Иногда случалось, что командир корабля лейтенант Бриджес заглядывал к нам, но это бывало очень редко. А с остальными членами экипажа, как я уже сказал, мы почти не виделись.

Однажды произошел такой случай. Разговорился я с одним летчиком, и мне показалось, будто я слышал где-то его голос. Он сказал, что тоже вроде где-то меня видел. В конце концов, мы установили, что служим в одном экипаже. Это был наш второй пилот лейтенант Гарделла, славный парень. В зубах у него дымилась огромная сигара, он был навеселе. Спрашиваю его, чем офицеры, занимаются во время полета, а он отвечает:

— Да так, ничем особенным. А вы? Ну, я рассказал ему про карты, про шашки. Он решил, что это здорово, и вызвался составить нам компанию, а я пообещал познакомить его с Беном. Потом я спросил, какие у него обязанности как у второго пилота.

— Да разные, — сказал лейтенант, — обычно выпускаю и убираю шасси. Это моя основная работа. Да меня и не тянет сейчас еще чем-нибудь заниматься.

— И давно вы убираете и выпускаете шасси?

— Давно, почти шесть недель, с тех пор как окончил офицерскую школу. Вот в следующий раз я буду опускать и поднимать щитки. Приходи посмотреть, только попроси разрешения у командира.

— Спасибо, — говорю. — Мне очень хочется посмотреть, как убираются и выпускаются щитки.

Этот второй пилот был очень славный, просто не верилось, что говоришь с офицером: такой он был молодой, розовощекий. Его можно было вполне принять за бойскаута лет тринадцати, если бы не сигара и запах спиртного изо рта. Ведь большинство бойскаутов не курит и не пьет.

Я разыскал лейтенанта Бриджеса в доме для офицеров-холостяков. Лейтенант лежал на койке. Я подошел поближе и стал гадать: спит он или нет, потому что глаза у лейтенанта были, как обычно, полузакрыты. Но тут он сам приподнялся и молча взглянул на меня. Я попросил у него разрешения лететь в следующий раз в кабине, вместе с офицерами.

— Послушай, парень, — ответил лейтенант Бриджес, — так же нельзя: то здесь, то там. У тебя есть свое место. А впрочем, пойди спроси своего командира.

— Но вы, и есть мой командир, — ответил я.

Тогда лейтенант внимательно посмотрел на меня и виновато проговорил:

— Да, теперь припоминаю, я тебя видел как-то в самолете. Как, говоришь, твоя фамилия?

Я назвал свое имя и фамилию. Мы побеседовали еще немного, и я получил разрешение в очередном полете быть вместе с офицерами. Я попросил и за Бена.

— Это какой еще Бен? — удивился лейтенант. Я объяснил, что Бен служит в нашем экипаже.

— Ладно, мне все равно, садитесь, где хотите, — махнул рукой лейтенант.

На этом разговор наш окончился. Я вернулся и рассказал все Бену.

— Я буду сидеть там, где мне положено, — решительно заявил он. — Офицеры нашего экипажа- самые беззаботные люди на свете. Вот отчислили нас из первого экипажа, а жаль.

Мне показалось, что Бен слишком строго судит наших новых офицеров, поэтому я решил сам понаблюдать за их работой и при очередном вылете сел в кабину к летчикам:

На этот раз экипажу предстояло совершить ночной полет. Лейтенант Бриджес ловко поднял машину в воздух, а лейтенант Гарделла наш второй пилот, мастерски убрал шасси. Не успели мы сделать круг над аэродромом, как он уже сунул в рот сигару и уткнулся в иллюстрированный журнал. А лейтенант Бриджес, едва самолет лег на курс, включил автопилот, откинулся на спинку сиденья, вытянул ноги и задремал. По-моему, тот и другой прекрасно справились со своим делом, и я, понаблюдав еще некоторое время за ними, подошел к бортинженеру лейтенанту Кендаллу. Оказывается, и он тоже собирался поспать и даже подложил для удобства парашют под голову. Ну, делать было нечего, поэтому я присел на место радиста (он в этот день не явился) и стал наблюдать за лейтенантом Кавером, штурманом. Мне никогда еще не приходилось видеть такого трудолюбивого человека. Кавер буквально метался по кабине самолета и все время что-то высчитывал. Потом мне говорили, что он продолжает вычислять даже тогда, когда самолет уже заканчивает посадку. Лейтенант Кавер то и дело рассматривал какие-то трубочки, поглядывал на землю через стекла фонаря кабины, делал отметки сразу на всех картах, разбросанных по столу, сверял время сразу по трем наручным часам, хватал вещицу, похожую на фотоаппарат, смотрел на звезды и снова что-то записывал. Он писал очень быстро, то и дело ломая карандаши. Кончик одного карандаша, отскочив, чуть не попал мне в глаз. А после того как Кавер схватился за карту, придавленную каким — то тяжелым прибором и этот прибор чуть не угодил мне в голову, я встал и пересел на другое место: оставаться рядом со штурманом было просто опасно, хотя наблюдать за ним было очень интересно.

Пожалуй, и Бен с удовольствием посмотрел бы, как он работает. Во всяком случае, мне очень хотелось, чтобы Бен был сейчас рядом со мной. Подметил я и еще одну странность у штурмана. Обычно люди, которые много работают, любят поговорить. Но лейтенанту Каверу было не до этого, и, когда я спросил, куда он ведет самолет, штурман, даже не подняв головы, отрезал:

— Билокси. Миссисипи. Не мешай, я занят?

В общем, все шло своим чередом, мы летели по какому-то курсу; за стенками кабины глухо рокотали моторы, а в самой кабине было тихо и почти темно. Только над головой лейтенанта Кавера горела небольшая лампочка, да слабо светились голубые циферблаты на приборной доске. Скоро я устал наблюдать за штурманом и задремал под монотонный шум моторов. Вероятно, я проспал довольно долго и, когда проснулся, в кабине стоял шум и гам. Вокруг меня кричали члены экипажа, а я никак не мог понять, в чем дело. Скоро мне стало ясно, что наш самолет кружит над каким-то городом. Лейтенант Бриджес стоял рядом со штурманом и водил карандашом по карте. Лейтенант Кавер хватал со столика то один, то другой листок бумаги, показывая командиру корабля свои расчеты. Лейтенант Кендалл сидел, подперев рукой подбородок, и наблюдал, как командир корабля отчитывает штурмана. Машину в это время вел лейтенант Гарделла, который то и дело оборачивался посмотреть, не потухла ли его сигара. Лейтенант Бриджес разговаривал со штурманом очень серьезно. Он, наверное, сам здорово разбирался в штурманском деле. Размахивая картой, он говорил:

— Да мне наплевать на твои цифры, я из кабины все прекрасно вижу. Разве ты сам не понимаешь, что мы не там, где должны быть по твоим расчетам?

— Можешь проверить, — доказывал штурман, — я точно определил, где мы находимся сейчас и где были тридцать минут назад. — Черт возьми, я же еще не ослеп, мне и без расчетов видно, что мы совсем в другом районе, — горячился наш командир. Они еще долго говорили о том, как теперь определить курс самолета, и, кажется, были этим очень увлечены. Бортинженер Кендалл сидел сзади и ловил каждое слово. Наверное, он тоже разбирался в навигации, хотя он и инженер. Я подошел к нему и спросил: