Абду‑Рахим‑хан переправился через реку Лар и не стал ждать, пока преследующий его отряд последует его примеру. Текинец добрым галопом берет подъемы, и к вечеру свирепый, глухой лай псов встречает его у черных, закопченных шатров в ущелье. Благоразумный гость не ждет, пока молодежь разрешит вопрос о том, как поступить с одиноким всадником, по внешнему виду похожим на чиновников, которых посылает губернатор Лара, и входит в первый шатер, бросив женщине повод.

Абду‑Рахим‑хан вошел как гость и сел у котелка, шипящего на раскаленных углях. И тут же заснул на бараньих шкурах так, как некогда спал в Гранд‑отеле в Париже. Кровь джемшиди сказалась в нем. Ему не противны копоть и грязь шатра соплеменников. Кроме того, Абду‑Рахим‑хан хорошо понял, что с того момента, как он покинул здание министерства и пятичасовой чай в обществе Люси Энно, жизнь его приняла своеобразный, экзотический характер и он отступил по крайней мере на два столетия в глубь веков.

Утром он милостиво взял из рук хозяина шатра его чилим (курительный прибор вроде кальяна), угостил его сигаретой и велел позвать старейшин. Он чувствовал себя в безопасности, пока он был неизвестным гостем, но более не желал подвергать искушению молодых людей, вооруженных ножами и старинными пистолетами, отдававших должное достоинствам его коня.

Затем произошел довольно краткий, но содержательный разговор, растянутый согласно местным приличиям на два часа.

– Я Абду‑Рахим, сын Юсуф‑хана и внук Хаджи‑Селима.

Старейшины не выразили особого любопытства, но, видимо, заинтересовались.

– Да благословит бог день твоего прихода к своему народу.

Затем самый старый и самый хитрый, погладив крашеную хной бороду, сказал:

– Пока жив был твой дед, Абду‑Рахим‑хан, мы и курды владели этой землей от реки и до города границы. Теперь нашими землями владеют собаки и трусы.

Другой, более молодой и более робкий, прибавил:

– Не знаю, как бог терпит на земле эту нечисть. Почему он не отдает их в рабство своему избранному племени?

Стены шатра ожили. Сотни ушей и глаз прильнули к дырявому полотну.

Разговор принимал деловой характер, и Абду‑Рахим счел нужным внести предложение:

– Почему бы нам не соединиться с курдами и не вернуть своих земель?

Самый старый вздохнул скорбно и соболезнующе.

– Горе Хаджи‑Селиму! Он оторвал своего внука от родного племени, и Абду‑Рахим не знает, что между джемшиди и курдами – кровь.

– Но внук Хаджи‑Селима вернулся и просит защиты у племени. Солдаты Али‑Мухамеда Ол Молька гонятся за ним по пятам.

– Много ли солдат?

– Не больше полусотни.

Старейшина усмехнулся.

– У джемшиди пятьсот наездников.

– Пятьсот наездников. Все ли вооружены ружьями?

– Больше половины.

– У солдат пятьдесят хороших английских винтовок. Разве они не пригодятся нашим наездникам?

Старейшины переглянулись многозначительно и с приличествующей важностью.

– Ружья всегда нужны.

– Тогда, если богу угодно, сегодня ночью.

ПЕРЕХОД К ОЧЕРЕДНЫМ ДЕЛАМ

Пятичасовой чай в “Гранд‑отель д’Ориан”.

За столиком у открытого окна сидят Жак Маршан – корреспондент “Гавас” и Люси Энно – артистка, как она значится в списках гостей отеля.

Они одни в кафе. Сегодня состязания на ипподроме.

Несколько сожженных солнцем мальчишек, полуголых нищих, гримасничают на почтительном расстоянии от окна.

– Что же вы узнали?…

– Представьте, в этом случае они хранят тайну. Мелкие чиновники ничего не знают, крупные молчат… Кое‑что я, конечно, выпытал…

– Например?…

– Дорогая компатриотка!… Вам я могу открыть. Вы не журналист и…

– И?… Говорите…

– Не состоите на службе у дружественного нам посольства.

– К сожалению, не состою… Мы не сошлись в сумме.

– Вы очаровательно шутите. Ваши туалеты, о, ваши туалеты!… Бедные дамы из дипломатического корпуса.

– Это предпоследний транспорт из Парижа. Последний меня не застанет здесь…

Она смотрит в зеркальное окно, где отражаются на жемчужно‑сером изумрудные квадраты вышивки…

– Мадемуазель Энно собирается уезжать?…

– Вероятно. Что же вы узнали?

Он вынимает просвечивающий листик бумаги, исписанный мелким почерком.

Она выражает некоторое нетерпение.

– Как вы любите эффекты!

– Это официальное сообщение правительства. О человеке, который вас занимает, пишут следующее: “…недовольный своей отставкой, которая была плодом его злонамеренной деятельности…” Они обожают высокий стиль – эти реформированные министры…

– Дальше!…

– “…злонамеренной деятельности, Абду‑Рахим‑хан бежал в округ Лар к своим родичам и, как нам известно, поднял мятеж против своего законного господина и правительства Гюлистана. Племя джемшиди, причинившее своим характером много беспокойства правительству, поддерживает изменника, но…” Далее идут угрозы и объявление вне закона, заочный приговор… Это появится завтра в газетах. Насколько мне известно, оппозиция хранит молчание. В сущности, какой им смысл поддерживать чужого и заранее обреченного человека?

– Чем это все кончится?

– Микроскопическая революция! Кажется, правительство посылает войска.

– И это все, что вы знаете?… Я знаю больше…

– Не скрывайте… Умоляю вас… Это почти сенсация!

Она смеется, поддразнивая любопытство журналиста.

– Я знаю, например, что правительство – вернее, Мирза Али‑Мухамед – вызвало к себе ханов курдских племен и обещало им круглую сумму…

– За что?…

– Джемшиди и курды старые кровные враги. Зачем им посылать войска, когда они могут натравить на Абду‑Рахима курдов. Кроме того, говорят, что Абду‑Рахим арестовал в Ларе секретаря королевского посольства.

– Браво!… Это информация!… Но почему это вас так интересует?…

– Что это?…

– Курды, консульский агент, Мирза Али‑Мухамед…

– Меня интересует только Абду‑Рахим…

– Понимаю… Красивый мужчина и, говорят, щедрый, как раджа…

Почти бесшумно подкатывает к подъезду отеля автомобиль с королевским флажком. Высокий, стройный человек в сером костюме выходит из автомобиля. Седая голова и черные подстриженные усы…

– Скачки кончились. Вот майор Герд…

– Вы с ним знакомы?…

– Разумеется. Он военный атташе.

– Познакомьте меня с ним…

Жак Маршан делает приветственный жест входящему в кафе майору Герду. Тот подходит, чрезвычайно почтительно наклоняя голову в сторону Люси Энно.

– Майор Томас Герд…

– Мадемуазель Люси Энно – актриса и очаровательная туристка.

Майору придвигают стул. С той минуты, как он сел, он не отводит глаз от Люси.

– Пока мы не были знакомы, я имел удовольствие восхищаться мадемуазель Люси Энно издали…

– Гораздо удобнее восхищаться вблизи… Вы не находите?…

Майор смотрит в зеленоватые глаза Люси Энно. Длительная пауза.

– Да.

С этой минуты Жак Маршан чувствует, что он как будто лишний. Собственно, Люси говорит с ним, но глаза ее прикованы к глазам майора. Майор Герд сначала очень внимательно рассматривает узор вышивки ее платья, потом его глаза поднимаются выше и останавливаются на великолепной линии плеча, уходящей в серый просвечивающий шелк. Кровь слегка приливает к его красноватому лицу, и с этой минуты майор уже не отводит своих глаз от полузакрытых длинными, чуть загнутыми вверх ресницами зеленоватых глаз Люси. Жак Маршан вспоминает о вечернем заседании законодательного собрания и, простившись, уходит, слегка обиженный.

ПЕРЕВОРОТ

Тысячи лет назад на рабате Хушк стоял Чингисхан. Здесь была ханская ставка, и маленькая глиняная крепость уцелела, а огромный город по ту сторону реки, город с десятками минаретов, дворцов и садов, был превращен в пустыню.

И теперь, как много лет назад, на глиняных стенах крепости зеленые значки, вокруг крепости лагерь, ржание коней и лай собак.

В воротах стоят четверо, вооруженные английскими винтовками, – стража.

Внутри крепости, в палатке, на ковре лежит Абду‑Рахим‑хан: перед ним на корточках чернобородый, косматый, похожий на горного пастуха, и рядом с ним юноша. Абду‑Рахим‑хан читает то, что написано на клочке полотна расплывающимися чернилами.