Вокруг них уже собрались девчонки и слушали, затаив дыхание.
– …А как это произошло?
– Как‑как?… Мы к экзамену готовились. Вдруг бабах!… Выстрел! Потом ещё один. Мы – ноги в руки – и на мост. А там уже санитары носилки с лестницы прут. На них Шах – без сознания. Вместо макушки – сплошная каша. Потом уже Нину под простыней – мёртвую – подняли. А дальше – нас погнали.
– И где ж вы болтались столько времени?
– Стояли за «Ударником». Обсуждали.
– Ой, мальчики! А что теперь будет?! – не выдержала Галя Лозовская.
– Что будет, то и будет! – отрезал Кирпичников.
В это время из подъезда показалась Вера Ивановна Хмельницкая с тёткой Лёни Реденса, Евгенией Александровной Аллилуевой.
– Ну‑ка, дети, быстро по домам – у вас завтра экзамен! – скомандовала она.
Школьники неохотно разошлись. Вернувшись к Артёму, ребята ещё какое‑то время обсуждали пережитое, но вскоре распрощались. Выйдя во двор, Лёня махнул Феликсу рукой и направился к себе, в 10‑й подъезд. Оставшись один, Кирпич потопал домой, а жил он довольно далеко – на улице Горького, сразу за Моссоветом.
2
Час спустя на стол наркома Всеволода Меркулова, легло срочное оперативное донесение.
Секретно.
Народному комиссару
государственной безопасности СССР
товарищу Меркулову В.Н.
РАПОРТ
3 июня с. г., в 16.09, командир круглосуточного поста НКГБ по улице Серафимовича 2, сержант НКГБ Никифорук, зафиксировал на слух, что за домом, со стороны Большого Каменного моста, были произведены два одиночных выстрела. Он немедленно вызвал наряд НКГБ, наряд милиции и бригаду скорой помощи. Затем передал охрану двора своему подчинённому, сержанту внутренней службы Камаеву и, в сопровождении дворника того же дома Нигматуллина (агент «Филин»), немедленно отбыл к месту, откуда слышались выстрелы. На лестнице, ведущей с Большого Каменного моста на Софийскую набережную, они обнаружили юношу и девушку, пострадавших от пулевых ранений, и опознали их. Девушка оказалась дочерью посла СССР в Мексике товарища К.А. Уманского, – Ниной Уманской, проживавшей в доме 2 по ул. Серафимовича. В районе сердца на её теле было обнаружено пулевое отверстие. Она не подавала признаков жизни. Рядом с ней находился сын наркома авиационной промышленности СССР товарища А.И. Шахурина – Владимир Шахурин, часто посещавший охраняемый объект, поскольку в нём проживают несколько его одноклассников. На голове у В. Шахурина также были следы пулевого ранения – пострадала черепная коробка и частично мозг. Рядом с ним находились семизарядный пистолет системы «вальтер», калибра 7,62 (№ 0023461) и две стреляные гильзы. При этом Шахурин, пребывал в бессознательном состоянии. Сержант Никифорук послал дворника Нигматуллина вызвать вторую бригаду скорой помощи.
Прибывшие медработники лечсанупра Кремля зафиксировали смерть Н. Уманской и тяжёлое ранение В. Шахурина (ответственный – врач отделения скорой помощи Крупенин А.В.). Тело Н. Уманской отправлено в морг 1‑й Градской больницы. К моменту составления донесения В. Шахурин был жив, однако не приходил в сознание. Его госпитализировали в больницу лечсанупра Кремля по улице Грановского 2. По мнению врачей, жить Шахурину осталось несколько часов. Смерть должна наступить от необратимых повреждений мозга.
В отношении фактов убийства и ранения пострадавших в установленном порядке проводятся оперативно‑розыскные мероприятия. Свидетелей происшествия обнаружить не удалось. Результаты экспертиз будут готовы в течение ближайших суток, но уже сейчас можно сделать предварительный вывод – оба выстрела произвёл Владимир Шахурин.
Учитывая чрезвычайность событий, прошу Вас, товарищ Народный комиссар, принять решение о дальнейшем порядке ведения оперативно‑следственных мероприятий.
Дежурный по НКГБ за 03.06.1943 года,
комиссар госбезопасности 3‑го ранга Бызов А.П.
Меркулов позвонил куратору органов по линии ГКО[1] и Политбюро Лаврентию Берии и доложил ставшие известными подробности происшедшего – событие и впрямь было чрезвычайной важности. Выслушав наркома, Берия задумался, а потом сказал с характерным кавказским акцентом: – Для начала проведи опрос родителей. Действуй осторожно. Может, учитывая их состояние, даже лучше сделать это на выезде – дома или на работе. Следствие поручи кому‑нибудь из опытных – лучше всего Влодзимирскому. Свяжись с прокуратурой – пусть и от них сразу же будет человек. Преступление, хотя и бытовое, но очень неприятное… Товарищу Сталину я доложу сам. Постоянно информируй меня, как идут дела. Всё.
Узнав о распоряжении Берии, прокурор Союза Константин Горшенин выделил в помощь начальнику следчасти по особо важным делам НКГБ СССР Льву Влодзимирскому своего следователя по особо важным делам, но уже при прокуратуре СССР – Льва Шейнина. Двум опытнейшим специалистам карательной системы предстояло вместе восстановить картину событий, приведших к столь трагическому финалу.
В свою очередь, Лаврентий Берия проинформировал Сталина о сути происшедшего и испросил разрешения на проведение обыска в квартире Шахурина. Вождь дал высочайшее согласие, но указал на необходимость соблюдения такта со стороны госбезопасности и прокуратуры.
* * *
Расследование, начатое в день убийства, активно продолжилось со следующего утра. Правда, поначалу чекистов ждал сюрприз – совершенно неожиданно народный комиссар авиационной промышленности показал непривычный для них норов. Шахурин заставил Влодзимирского и Шейнина полчаса просидеть в приёмной, пока наконец их принял. Уже сам этот факт говорил о вопиющем самомнении и неосторожности наркома. Вдобавок, в ответ на первый же вопрос о сыне, он послал куда подальше и комиссара госбезопасности, и прокурорского важняка:
– Знаете что, и без вас забот хватает. Разговаривайте с женой, а меня оставьте в покое. Одно скажу абсолютно точно – сын стрелял не из моего оружия. Так что ищите, у кого он взял пистолет.
Шахурин находился в фаворе у Сталина и считал, что мог позволить себе и не такое. Униженный Влодзимирский бросился к Меркулову с кляузой. Тот сразу доложил Берии. Лаврентий Павлович подумал и подытожил:
– Ну что ж, если Алексей Иванович так уж занят, беседуйте с его женой.
Все удивились мягкости оберчекиста, но пошли выполнять команду. Сам Лаврентий, хотя и смолчал, запомнил этот демарш авиационного наркома до лучших времён. На площади Дзержинского не сомневались, что такие времена рано или поздно наступят.
А пока следователям пришлось держать путь к матери Володи – Софье Шахуриной, не покидавшей больницу на Грановского, располагавшуюся напротив дома, где жила их семья.
* * *
Примчавшись в клинику, Шахурина вела себя очень нервозно, даже истерично. Софья Мироновна то рвалась в операционную, то умоляла врачей сделать всё возможное для сохранения жизни сына, то грозила окружающим, то начинала безудержно рыдать.
Увидев хирурга Бакулева, вышедшего к ней после сложнейшей операции, она с надеждой и страхом бросилась навстречу:
– Александр Николаевич! Ну что?!
– К сожалению, обнадёжить не могу. Состояние крайне тяжёлое. Думаю – шансов очень мало… Во всяком случае, медицина здесь уже бессильна. Надежда теперь только на его молодой организм…
– Не может быть! Вы обязаны предпринять ещё что‑нибудь! Где он?!
– Остаётся в палате для тяжело больных.
– Я хочу быть рядом!
– Хорошо, Софья Мироновна.
– И пусть возле него постоянно дежурят лечащий врач с медсестрой и хирург!
– В хирурге нет необходимости.
– Как это нет?! – Шахурина кинулась к главному врачу.
Её с огромным трудом убедили взять себя в руки и попытаться успокоиться. Оказавшись возле кровати, на которой без сознания лежал Володя, она как‑то сразу сникла и утихла.
* * *
Прошли почти сутки. Около двенадцати дня Софью Шахурину вызвали из палаты. В коридоре она увидела высокого мужчину в генеральской форме. Он представился комиссаром госбезопасности Львом Емельяновичем Влодзимирским и сказал, что ему поручено вести расследование событий, связанных со смертью Нины Уманской и с попыткой самоубийства Володи. Далее генерал сообщил, что в рамках следствия необходимо провести обыск в наркомовских апартаментах: