Изрядно нахлебавшись самогону, тараща на Ильина глаза, полные пьяных слез, он захлебывался громким шепотом и все оглядывался на темные окна:

– Пленные были у Мазанова, чуть больше ста красноармейцев… Сидим мы, значит, у Серова в доме, с его кралей чай пьем. Стук, бах – мазановская рожа… Пьяный, но так, еще в меру. Засмеялся: «Не‑ет, что мне ваш чай… Пойду кочаны рубить». Ушел… А мы… Мы чай пьем. Стук, бах – Долматов с Матцевым. Орут: «Мазанов пленных рубит!..» Мы все к сараям. А он… Глеб, господи, зачем я все это видел, несчастный я человек! Он их шашкой… Двор кровью залит, там головы, тут руки отсеченные… Воют, кричат, мечутся повязанные… А он рубит, кромсает, крошит в капусту… Сам забрызган до глаз. Девяносто восемь душ погубил… Девяносто восемь – да пойми ж ты, Ильин!.. Людей же изрубил, эх!.. Как я ему пулю тогда не всадил… – И начштаба, упав лицом на залитый огуречным рассолом стол, истерически зарыдал.

– А что Серов? – не поверив столь невероятным россказням, спросил Глеб. Он знал: есть в банде садисты, для которых зарубить человека – удовольствие. Тот же Капустин, полоснувший Илюшу Фрумкина, чем он лучше? Буржаковский, безусловно, преувеличил во много раз, и все же…

– Что Серов?! – завопил было Буржаковский и в страхе заткнул себе рот кулаком. – Что Серов? – повторил он шепотом. – Психанул. Скрутили мы гуртом Мазанову руки. Расстрелять… Не‑ет, и не подумали даже. Побоялись: назавтра слияние наших войск… Шут с ними, с краснопузыми, – так и решили.

Он уже успокоился, даже чуть протрезвел. «С краснопузыми, – повторил про себя Глеб. – А сам ты полгода назад кем был, слизняк?»

Все же он ему так и не поверил тогда. А на следующий день у вестового Ануфриева уточнил: было.

Теперь для Глеба стало делом чести пристрелить своего командира полка. Удобный случай для этого акта гуманности еще представится. Только бы не отпочковался Мазанов от Серова, не ушел в киргизские степи. Глеб был уверен, что осторожности и хладнокровия ему хватит, чтобы из‑за такой нежити не подставить под удар себя.

…Вот и резиденция главнокомандующего показалась. Не слишком приглядны казачьи поселки. Недомовиты казаки, небрежны. Избы небеленые, саманные, а где и земляные. Крыши со скатами тут редко увидишь – все больше плоские, насыпные. Глиняные заборы делают улочку полуслепой и совсем уж неказистой. Впрочем, дом, где нынче остановился Серов с молодой «атаманшей» Клавдией Кирсановой, которую с весны он возит за собой, выделяется среди убогих строений Тополей. Пятистенок из хороших сибирских бревен подведен под тесовую крышу, двор обнесен нигде не поваленным толстым таловым плетнем. Несколько необычно глядится высокий деревянный крест, врытый под окном. Глеб уже видел такой же точно у своего дома и узнал, что кресты уральские казаки ставят по обету. Как на исконной Руси зажигают свечи перед образами в память усопших.

Глеб шел довольно быстро и скоро почувствовал, как взмокла спина. Проклятая шуба… Но нет, язык не поворачивается ее ругнуть. Сколько же раз за вьюжные эти недели спасала она его от лютости степных ветров, вызывая зависть у серовского воинства. После того как Глеб укоротил ее полы чуть не на аршин, она стала много легче. Однако и сейчас таскать ее на себе было несладко – ходишь, словно с мешком на плечах. Спине жарко, а ноги в сапогах вечно мерзнут: так и не нашел Глеб замены толстым вязаным носкам. Остались они на избаче Ильюшке, зарубленном голубоглазым Капустиным.

Очистив мерзлым голиком снег с подошв, Ильин прошел в сени и постучал кулаком в обитую разноцветным тряпьем дверь.

– Входи! – послышалось из горницы.

За круглым, покрытым камчатной скатертью столом пили чай из медного самовара несколько человек. Ильин облегченно перевел дух: не было тут ни Мазанова, ни Буржаковского. Оба они, хоть и по‑разному, физически были ему непереносимы. Здесь собралась идейная головка Атаманской дивизии: Серов и трое из пяти членов реввоенсовета – Долматов, Землянский и Матцев. У председателя следственной комиссии, похоже, был провал в памяти: словно и не произошло ничего в сарае, где он расправился с Фрумкиным и чуть было не успел – с Глебом. Широченная, чуть ли не ласковая улыбка раздвигала его рябоватое скуластое лицо всякий раз, когда он видел Ильина. Вот и сейчас.

– Доброе утро! – громко поздоровался Глеб.

– Американец пожаловал! – воскликнул Матцев с приветливостью и смахнул обильный пот со лба. – Как, хозяин, угостим гостя? – повернулся он к Серову. Тот кивнул и сделал Глебу знак рукой: садись на лавку и жди!

– Чай не буду, кумыс только что пил, – сказал Глеб. Он заметил, что председатель РВС, особо благоволивший ему за спасение брата, потянулся за чистым стаканом. – Слушаю вас, Василий Алексеевич.

Задумчиво смотрел на него крупнейший на сегодня вожак кулацкой контрреволюции и будто примерялся: а стоит ли откровенничать с этим? Внешность Серова и его манера держаться нравились Глебу. Черноволосый, высокий, стройный, с тонкими, плотно сжатыми губами и глубоко посаженными глазами, которые всегда глядят чуть исподлобья, Серов больше походил на офицера из дворян, чем большинство кадровиков, с которыми Ильин бок о бок воевал против кайзера. Но Глеб знал: щеголеватый, всегда подтянутый комдив выбился из батраков. Малограмотен, голь перекатная… И дослужился он на германской всего лишь до чина старшего унтер‑офицера, получив на грудь два «Георгия» за храбрость. А посмотришь – крупный военачальник, личность.

– Обмозговать кой‑чего с тобой хотим, Ильин, – сказал наконец Серов. – Как ты такую штуковину оценишь. Дай‑ка ему, Федор!

Долматов, невысокий крепыш с распаренным до свекольного цвета мужицким лицом, вынул из кармана френча сложенную вдвое тонкую бумагу с текстом, отпечатанным с обеих сторон.

«Бандит!» – бросился в глаза Глебу черный, крупно набранный заголовок. А дальше шрифтом помельче было напечатано: «Перед тобой две дороги: сложить оружие и зажить мирной жизнью или вечно скитаться по голодным степям Заволжья…»

Трое испытующе уставились на Ильина. Только Серов снова принялся за чай. Но по замершему на блюдце взгляду можно было судить, что и он напряженно ждет.

– Крепко, – прочитав до конца страничку, озабоченно пробормотал Глеб и перевернул листок. Текст на обратной стороне заставил его еще более посерьезнеть.

«ПРОПУСК. Бандиту (фамилия) в том, что с предъявлением настоящего пропуска на предмет сдачи оружия его жизнь будет пощажена…»

Ильин сбросил шубу на лавку и покачал головой.

– Что скажешь, Глеб? – нетерпеливо спросил Долматов, единственный из начальства, называвший Ильина по имени.

– Скажу, что если таких бумажек появится тысяча и если наши доблестные бойцы их рассуют по карманам, то нам конец.

– Кому это – нам? – прищурился из‑за блюдца Серов.

– Кому? – Ильин усмехнулся. – Тем, кто сражается за идею, за святое дело правды. – Он не глядя вынул из кармана сильно потертый на сгибах лист рыжей бумаги, развернул и четко, как приказ, прочитал: – «Мы члены РВС и Командующий восставшей группой Воли Народа, официально от имени восставшего народа заявляем, что диктатура пролетариата, три года разорявшая Россию, отменяется…»

– Это на кой ляд ты нам?.. – начал было Землянский, но Глеб жестом остановил его и продолжал читать:

– «…Все учреждения, как партийно‑коммунистические, а также профессиональные, взявшие в свои руки государственные функции, объявляются недействительными и вредными для трудового народа…»

– Хватит!

Звякнули стаканы. Лицо Серова закаменело.

– Я что, за этим тебя сюда кликнул? – спросил он негромко, но сурово. – Чтоб ты нам свою грамотность показал? Декларацию без тебя знаем.

Тон его не смутил Глеба.

– Вот что, Серов. И ты, Долматов, и вы, члены РВС. Вряд ли найдешь сейчас в дивизии недоумка, который верил бы, что, – Глеб заглянул в листок и процитировал с открытой издевкой: – «Новая революционная власть ставит своей ближайшей задачей завязать самые близкие сношения с демократическими объединениями России, Европы и Америки через своих представителей‑социалистов»… Где они, извините, эти сношения? Я сам работал в АРА и поэтому говорю вам с уверенностью: поддержки, тем более военной, от американцев не ждите! Политика решается не в Тополях. Они не верят нам и давно списали нас… даже не в архив, а в помойку. А где эти ваши «представители‑социалисты»? Ты, Серов? Или ты, Долматов? Великие грамотеи! Хотите стать дипломатами, решать международные дела? Смешно! Может, вы верите в слухи, якобы повстанцы и в самом деле поднялись на Дону, на Украине, в центре России? Чушь! В Самаре я получил информацию не только из газет, газеты могут и умолчать. От самих американцев знаю, что мы здесь – последыши. Вояки‑одиночки, на которых в Европе и Америке наплевать… С высоты их небоскребов наплевать! Ну, напакостим в тылу у коммунии, они и довольны. И все. Только‑то!