За окном в ранних сумерках ветер гудел в проводах подстанции. В пасмурном небе пролетели птицы, из трубы дезинфекционной камеры медленно подымался дым. Через ворота заднего двора с корзинами и лопатами шли медсестры. Все было, как обычно, как было вчера и позавчера.

Прислонившись к перилам, он ждал, когда пройдет головокружение. Потом шаг за шагом медленно спустился по лестнице.

Когда он вышел во двор, офицеров уже не было. Сестры, положив на газон лопаты и корзины, отирали лица полотенцами. Завидев их, Сугуро отвернулся и побрел в другую сторону.

‑ Сэнсэй! ‑ окликнула его одна из девушек, усаживаясь на камень. ‑ Сегодня опять профессора на обходе не будет?

Сугуро молчал. «В чем дело? Ведь сестры ничего не знают, почему же я прячу от них лицо?»

‑ Сэнсэй, а вы будете?

‑ Да, буду.

Он совсем забыл, что надо обойти больных общей палаты. Но разве может он теперь туда пойти? Как ни в чем не бывало разговаривать с больными, направлять их на рентген, выписывать лекарства. С завтрашнего дня опять начнется привычная жизнь практиканта. Неужели и старик, и Сибата, и Асаи, и Тода по‑прежнему смогут обходить больных? Неужели смогут? Разве может начисто стереться в их памяти добродушное лицо пленного с каштановыми волосами? «Я не смогу...»

На земле, показывая свежий срез, торчал обрубок акации. Одной из тех акаций, которые много дней подряд окапывал старый сторож. Рассеянно глядя на черный обрубок, Сугуро подумал о старушке, которую унесли дождливым днем, запихав в ящик из‑под мандаринов. Вот и акации нет. И старушка умерла.

‑ Уйду‑ка я из клиники, ‑ пробормотал Сугуро. ‑ Сам разбил свою жизнь, сам... ‑ сказал он, ни к кому не обращаясь, да и к кому он мог обратиться...

II

Тода вышел из операционной последним. В коридоре к нему с улыбкой подошел Асаи, держа в руках обернутый марлей тазик.

‑ Тода‑кун, пожалуйста, отнеси это в конференц‑зал.

‑ Хорошо.

‑ Там офицеры устраивают проводы.

‑ А что здесь?

‑ То, что заказал военврач Танака. Печенка пленного.

Тода отчетливо вспомнил большой белый живот пленного, лежавшего на операционном столе. Живот солдата, который казался ослепительно белым, когда старшая сестра покрывала его тело меркурохромом. Пленного уже нет. Вот только в тазике... Неужели все это правда? Тода показалось, что он видит чудовищный сон.

‑ Странно, правда? ‑ понизив вдруг голос, прошептал Асаи. ‑ Кажется, сколько трупов на своем веку перевидели, а вот не можем до конца изжить сантименты...

Осторожно подняв глаза, Тода искоса посмотрел на Асаи. Обычное, спокойное лицо. Очки, как всегда, немного съехали вниз.

Асаи появился в палатах во время обхода с невозмутимым выражением на лице, деланно улыбаясь. Он как ни в чем не бывало разговаривал с больными, насвистывал и прищелкивал языком, проверяя анализы в лаборатории. Трудно было даже предположить, что этот человек только что совершил убийство.

«Да и мое лицо, верно, такое же, ‑ огорченно подумал Тода. ‑ Ничего не переменилось. Я абсолютно спокоен, совесть не мучает меня. Напрасно я ждал, что она во мне проснется. Даже не ужасаюсь, что отнял у человека жизнь. Почему? Почему у меня такое каменное сердце?»

‑ Слушай, Тода, ‑ загадочно улыбнувшись, опять заговорил Асаи, положив свою руку на руку

Тода, державшую тазик. ‑ Я все собирался поговорить с тобой. Ты и дальше думаешь оставаться в институте?

‑ Да.

‑ А что ты скажешь, если тебя сделают ассистентом? Сибата‑сан давно уже на это намекает.

‑ Но... видимо, есть более достойные люди, чем я, ‑ не подымая глаз, ответил Тода, отлично понимая, что скрывается за словами Асаи. ‑ Например, Сугуро.

‑ Сугуро ‑ не та кандидатура. Он человек без будущего. Как он вел себя сегодня! Где он был?

‑ Как где? В операционной. Должно быть, стоял сзади и смотрел.

‑ Ты понимаешь, о чем я говорю! Надеюсь, он хоть болтать не будет. ‑ Асаи приблизился вплотную к Тода, на его лице вдруг мелькнула тень озабоченности. ‑ Если только пойдет слух...

‑ Думаю, опасаться нечего. Он человек малодушный.

‑ Ну, тогда можно не беспокоиться. А о моем предложении подумай. Слышишь? Ведь старик, сам понимаешь, выходит в тираж. Сибата и мы ‑ вот кто поддержит престиж первого хирургического отделения. Так что, если будешь с нами заодно, пара пустяков рекомендовать тебя ассистентом. После сегодняшнего нам надо действовать сообща, понял?

Асаи ушел. Тода остался в коридоре с тазиком в руках. Он ощутил странную, глубокую усталость. Ему было ясно: слова Асаи «надо действовать сообща» означали круговую поруку соучастников преступления. Таким путем Асаи хотел избежать огласки, а заодно и укрепить свое положение в первом хирургическом отделении.

«Что, интересно, думает Асаи об этом куске в тазике? Неужели он уже забыл о пленном с пугливыми карими глазами, который всего два часа назад был еще жив, забыл о том, что умертвил его? Наверняка забыл ‑ не успев выйти из операционной, он уже думает о своей карьере... Достойная восхищения расчетливость! Ну, а я сам? Разве не ужасно, что я,

почти не терзаясь, могу спокойно взирать на печень человека, которого сам убил?..»

Тода изо всей силы толкнул тяжелую дверь конференц‑зала. Несколько офицеров обернулись на шум. Они сидели за длинным столом, уставленным блюдами и рюмками, и, сняв кители, грели руки над жаровней.

‑ Военврач Танака здесь?

‑ Скоро будет. А в чем дело?

‑ Вот то, что он просил.

И Тода, испытывая злорадство, поставил на стол тазик, прикрытый марлей...

Дверь конференц‑зала закрылась. Перед ним опять вытянулся пустынный, серый коридор. «Если пойти назад, снова выйдешь к операционной, ‑ подумал Тода, и его охватило непреодолимое желание зайти туда. ‑ Одним глазом только взгляну, как там после этого... и уйду».

Гасли последние лучи солнца. Было тихо. Лишь иногда из конференц‑зала доносились приглушенные голоса.

Спускаясь по лестнице, он вдруг остановился, повернулся и, прислушиваясь к своим шагам, гулко отдававшимся в пустом коридоре, направился к операционной.

Дверь предоперационной все еще оставалась приоткрытой. Он толкнул ее, и она тихо скрипнула. В нос ударил запах эфира. На столике белела пустая бутылка.

С минуту Тода постоял посреди комнаты. Вспомнилось восклицание 'пленного: «Это эфир!» В ушах еще звенел этот возглас, похожий на вскрик ребенка. На Тода неожиданно напал страх, он передохнул, волна страха отхлынула. Он успокоился и даже удивился этому.

Ему больше не хотелось переживать, не хотелось мучительных раздумий и раскаяния. Да, хватит! Он частенько бывал в этой комнате. И сейчас зашел сюда как врач. И разницы нет никакой.

«Здесь мы попросили его снять куртку, ‑ мысленно воскрешал он в памяти одну картину за другой. ‑ Он, как женщина, стыдливо закрывал руками грудь, поросшую каштановыми волосами. Сняв рубашку, он покорно пошел за Асаи в операционную».

Тода бесшумно открыл дверь в операционную. Повернул выключатель. На стены и потолок упал голубоватый свет бестеневой лампы. На потрескавшемся операционном столе лежал маленький кусок марли с темными следами крови. Но сейчас уже ничто не шевельнулось у Тода в душе.

«Неужели и впрямь у меня совершенно отсутствует совесть? Неужели не только я, но и все остальные так бесчувственны к своим преступлениям?»

Да, его‑то, кажется, теперь уже ничто не проймет... Погасив свет, Тода снова вышел в коридор. Здесь было совсем темно. Он хотел уже уйти, как вдруг услышал тяжелые шаги по лестнице. Они медленно приближались к операционной.

Прижавшись к окну, Тода рассеянно смотрел, как в густых сумерках по коридору медленно идет человек в белом халате. Это был Хасимото.

Не замечая притаившегося Тода, он остановился перед операционной и, не вынимая рук из карманов халата, ссутулившись, тихо встал у двери. Его лица в темноте не было видно, но опущенные плечи, сгорбленная спина, тускло блестевшие серебристые волосы ‑ все говорило о том, что он страшно подавлен. Профессор как‑то сразу постарел. Он долго стоял, уставившись на дверь, потом повернулся и тяжело зашагал в сторону лестницы.