— Странен ты, купец, — проговорил Щука. — Ей-богу, странен. Что-то в тебе есть настоящее, человеческое. Но какая-то дьявольская сила все же владеет тобой и заставляет тебя весь этот огород городить.

— Какой огород?

— Да, не буквально… Два домища, два огородища, квартиранты и всякие другие живые и неживые источники доходов. Не чистое это дело, мил-человек. Ты, наверное, уж две грыжи нажил. Да было бы во имя чего. Куда тебе, в двадцать ртов, что ли?

Когда перед заморозками Семен насыпал завалинку, Елена сообщила, что ей выписали ордер на квартиру в новом доме. Семен побледнел. Чувствуя это и стараясь, чтобы женщина не заметила, он резко повернулся, отошел — будто лопату понес — и, возвратившись, сказал:

— Вы, видать, радехоньки?

— Разумеется. А как же? — удивилась она. — Чудной вы какой!

Она переехала, и Семен перестал ходить на Луговую, хотя веранда еще не была достроена. Новых квартирантов вселяла мать. Семен не хотел, чтобы новые люди жили после Елены, и долго держал ее комнату свободной, выдумывая всякие отговорки для матери.

Совсем недавно он утеплил дверь врачихиной комнаты, почистил трубу. Странное, непонятное желание покровительствовать Елене он ощутил еще в тот день, когда впервые увидел ее и когда она предстала перед ним — сейчас он понимал, что то впечатление было обманчиво, — человеком испуганным и слабым, и это желание росло в нем.

И чем больше думал он о Елене, тем красивее, добрее, желаннее казалась она ему. И будто знал ее с далекого детства, всегда знал.

На комбинате был вечер передовиков. Семен тоже числился передовиком, получил пригласительный билет и надумал сходить в клуб. Пораньше поужинав в одиночку — мать куда-то ушла, — он стал одеваться в праздничное. Костюм у него добротный — сто семьдесят рубликов отдавал, новая рубашка; к ней, к этой рубашке, прелесть как подойдет галстук в крапинку.

Семен глянул на часы — до начала вечера оставалось всего ничего, можно опоздать, а он никуда никогда не опаздывал — и начал нервно перебирать все в шкафу, комоде, выискивая проклятый галстук, который потому и затерялся, что надевал его Семен только по великим праздникам. Отбросил крышку сундука, где валялись пропахшее нафталином материно белье и всякая чепуховина — старые открытки, пуговицы, брошки, сломанные ручные часы и лоскутья, — одним движением перевернул все сразу снизу вверх и увидел письмо в масляных пятнах. Необыкновенными казались не пятна, а почерк — торопливый, с резкими, злыми нажимами. Он поднял письмо…

Семен заметил еще два-три письма с таким же почерком. Он закрыл сундук. В дом вошла Пелагея Сергеевна.

— Что тебе там надо?

Не отвечая на вопрос, он сказал:

— Сожги эту пакость.

У Семена стало отвратительно на душе. Нет, любовные письма к матери не удивили его. Он знает: раньше она была «легка» на любовь и где что можно — брала. Знает… И все же неприятно…

В клубе Земерова остановил начальник цеха ширпотреба Бетехтин, майор в отставке, человек уже старый, но еще сохранивший выправку и зычный голос строевика, имевший привычку о серьезных вещах говорить без каких-либо предисловий, что называется в лоб.

— Уходит на пенсию Котов. Слыхали? Мы тут посоветовались и решили утвердить бригадиром вас. Вы — работник толковый. Думаю, справитесь. Правда, общественности сторонитесь и, поговаривают, частной собственностью не в меру увлекаетесь. У вас дом, у матери дом. Так? Что это вы, голубчик? В кулака превратиться решили? Почему бы вам с матерью не жить в одном доме?

«Круглые болваны твои информаторы».

— А насчет моего предложения подумайте и завтра скажете свое мнение.

Каких-то два-три часа назад он ответил бы Бетехтину категорично «нет», а сейчас отмолчался.

К Семену подходила Елена. Была она необычно оживленная и, как всегда, красивая. Семен очень обрадовался. Ему показалось, что и Елена была рада встрече. Он спросил, как она попала сюда.

— Я же сейчас в двух местах работаю — в первой городской поликлинике и по совместительству у вас на комбинате. А каким ветром вас сюда занесло?

Это рассмешило его. Неужели она думает, что он только и годен на то, чтобы копаться в огороде, ставить изгороди да возиться с квартирантами.

Они поговорили, о чем пришлось — хорошо ли Елена устроилась на новой квартире, как у него здоровье (не будет же она спрашивать, удачных ли квартирантов он пустил к себе) — и сели рядом в зрительном зале. Он чувствовал себя неловко и облегченно вздохнул, когда она заговорила с соседкой.

Потом они слушали доклад директора комбината. Директор не упомянул фамилии Земерова, и Семена это огорчило. Не было его и среди награжденных почетными грамотами и ценными подарками.

И все же Семен пребывал в каком-то бодром, лихом настроении. И потому, видимо, спросил у Елены довольно уверенно:

— На танцы останетесь?

Он рассчитывал напроситься в провожатые и поговорить с ней о том, о чем давно уже мечтал.

— Да нет, знаете ли… К подруге поеду, она недалеко отсюда живет.

Он с тревогой посмотрел на нее, силясь понять: или она хочет от него избавиться, или в самом деле ей надо к подружке. Нет, вроде бы не избавляется: смеется, даже слегка кокетничает.

В перерыве он отвел ее в сторону, подальше от людей, и, глубоко вдохнув, — была не была! — заговорил:

— Елена Мироновна… вы меня извините, что я вот так прямо…

— Ну говорите, говорите!

— Знаете что… Выходите за меня замуж.

Она, видать, удивилась, помрачнела, перестав улыбаться, и он подумал: «Не пойдет». Он уже знал, что она сейчас откажет, но все же добавил:

— Вы мне нравитесь.

Он не осмелился сказать: «Я вас люблю».

— Извините, что я так… сразу.

— Да, понимаю, вы человек занятой, — с некоторой иронией ответила она. — Только вам надо было бы прежде узнать, нравитесь ли вы мне.

— Ну, что ж… — голос Семена сорвался.

Ей стало жаль его. Она мягко коснулась Семенова локтя.

— Вы не обижайтесь, Семен Ильич. Замуж за вас я пойти не могу.

Помолчала и добавила:

— Согласитесь, что мы с вами все же очень разные люди. И потом, я не могу просто так… без любви…

Ему-то, бедному, казалось, что он нравится ей: товарищеское участие, женскую доброту он принял совсем за другое.

«Дурак, дурак! Как стыдно и гадко. Зачем все это?» — думал Семен.

— Я понимаю, вы образованная… — сказал он обреченно.

Это ее немножко рассердило.

— Все вы рассматриваете с каких-то своих, странных позиций, Семен Ильич.

Она не хотела его обижать и улыбнулась:

— Все у вас не как у добрых людей.

Ему казалось, что она не искренна. Говорит деликатно, улыбается, а чувствуешь — поучает. Некоторые женщины любят заводить знакомство с мужчинами, которые ниже их по развитию — хочется видеть свое превосходство. Не из тех ли Елена?

Прозвенел звонок — начинался концерт.

Из клуба они вышли вместе. Она попросила, чтобы он проводил ее до автобусной остановки, и шла, зябко поеживаясь, хотя вечер был теплый. Было Семену грустно сейчас и жалко себя.

— Вот вы говорили давеча насчет добрых людей, — начал он.

— Зачем об этом?

— Да уж все равно, чтоб не молчать. Добрых? Хм! Уверяю вас, что я не злее других-прочих, а как раз наоборот. Людей я видывал, они мне очень даже хорошо известны.

— Да где же вы их видели, Семен Ильич? За таким-то забором. Не стоило бы…