Сам я из Батака — знаешь ли Батак?

Далеко отсюда, где-то за горами...

Без отца, без мамки, сирота-бедняк,

я бреду, озябший, зимними полями.

Ты Батак не знаешь? Родина моя...

Помню время злое, словно день вчерашний...

Было девять братьев, а остался я...

Если б рассказать вам, вам бы стало страшно.

Сам я видел, дядя, как убили их...

Топором рубили... там, на пне березы...

Только брат мой, Пеню, крикнул и затих...

И на кровь глядел я, проливая слезы...

Так погибли братья. А один злодей

бабку в грудь ударил... Как я испугался!..

Кровь текла по стоку, как весной ручей...

Только я, последний, жив тогда остался.

Помню, встал отец мой с топором в руках

и хотел злодеям заградить дорогу,

но раздался выстрел где-то в двух шагах,

и упал он навзничь, прямо у порога...

В эту же минуту прибежала мать.

Помню, стала биться оземь головою.

Над отцом, рыдая, стала причитать,

но ее убили... Стал я сиротою.

Ох, как было страшно, кабы ты там был!..

Как ушел, не знаю, от ножа лихого...

Тут сарай наш вспыхнул — кто-то подпалил, —

замычала наша старая корова.

Я тогда пустился со двора бегом,

но потом слыхал я, люди говорили,

что тогда сгорели в том огне большом

дедушка и дядя... всех они убили.

Мало кто остался и этот день в живых...

И сгорела школа — взрослые и дети —

все в огне погибли — кто-то запер их...

И глаза золою застилал нам ветер.

И сестру, и тетку день и ночь подряд

мучили и били там, в саду, за хатой...

До сих пор я слышу, как они кричат!

Много перерезал душегуб проклятый!

Сколько душ сгубили! Как же им не грех?

Только дядя Ангел убежал куда-то...

Трандафил, священник, на виду у всех

был прибит гвоздями над порогом хаты...

Я уже не плакал, только весь дрожал...

Кончили расправу злые басурманы.

Всех детей согнали. Турок приказал

головы ребятам повязать тюрбаном.

И в селе помацком, далеко отсель,

нехристи-злодеи нас загнали в яму.

Притаясь, на небо я глядел сквозь щель

и тихонько плакал, вспоминая маму.

Но принять их веру не заставил враг!

Я решил: погибну, но не стану туркой!

Наконец пустили снова нас в Батак,

И спустя два года встретили мы Гурко.

И тогда настало время отомстить,

и врагов поганых мы не пощадили...

Но село сгорело — негде было жить…

Непробудно мама спит в сырой могиле...

Ты не слышал разве, дядя, про Батак?

Далеко отсюда, где-то за горами...

Так прошу я хлеба, сирота-бедняк,

и бреду, озябший, зимними полями.