Ещё несколько мгновений, и тень начинает двигаться, принимая первые, обрывочные формы, словно подсвеченные внутренним огнем. Лапа, увенчанная когтями, обретает плотность в момент удара, поражающего меня в живот. Уклоняясь, я опускаю алебарду в смертельном ударе, обязанном рассечь тело врага надвое. Но мы не на честном поле боя, а в битве, разворачивающейся среди оживших снов, и демон, по-змеиному ловко отпрянув назад, вновь резко атакует меня. Я быстро перекладываю алебарду, и клинок встречается с когтями.

От звука их столкновения поддельная реальность рассыпается на осколки. Сознание, рассеченное ими, разваливается на части, но я успеваю понять, что именно этого ждал демон, что лишь сейчас начинается настоящее сражение, в котором меня ждет гибель, и, быть может, поражение.

Мой мысленный взор теперь бесполезен. Окружающая тьма не означает отсутствия света, здесь просто нечего видеть.

— Зачем ты пришел сюда? — спрашивает острый, как бритва, голос. Его звуки оставляют в моей душе порезы, истекающие жизненной силой в варп. Тела остались где–то вдали, теперь это дуэль разумов.

— Таково мое предназначение, — отвечаю я, возводя каменные стены воли вокруг своего рассудка.

— Умереть? — тон врага мрачен, в вопросе нет издевки или презрения. Я не удивлен, немногие демоны глумятся без причины.

— Да.

— Это трагично.

— Таков мой долг.

Враг не отвечает, и я чувствую, что должен прервать молчание, пока оно не поглотило меня самого.

— Так это и есть край незримый, земля разумов, лишенных души?

Эти слова вызывают у демона усмешку. Я чувствую, как он кружит вблизи, проводя холодными пальцами слов и эмоций по глади моих мыслей.

— Для тебя? Пожалуй, что так. Для меня это оболочка сознаний, покрывающая Вселенную и связующая в единое целое умы всех обладающих ими живых существ. С определенной точки зрения, есть лишь один разум, а все вы, смертные, не более чем искры, ненадолго взлетающие над его костром, чтобы миг спустя вернуться в пламя.

Враг замолкает, и, выждав несколько веков в слепой тишине, продолжает.

— Тебе известно, кто я.

— Да, — отвечаю я, хоть это и не было вопросом. Сущность демона придвигается чуть ближе. — Ты есть высокомерие и безумие. Ты — воплощенная мерзость.

Я вкладываю непреклонную волю в эти слова, пронзая ими тьму, и они звучат громовыми раскатами. Враг смеется в ответ, и его хохот доносится со всех сторон.

— Поэтично. Грубо, но весьма, весьма поэтично. Кстати, ты не первый среди облаченных в серебряное воинов, встретившийся на моем пути. Не странно ли, что злейшие враги знают о Серых Рыцарях, а те, кого вы должны защищать, погибают под вашими клинками в наказание за увиденную мельком серебристую тень?

Теперь я храню молчание. Мы все обдумывали правду, произнесенную демоном, её и тысячи других ересей. Подобные истины служат одним из испытаний, преграждающих путь к вратам, через которые проходят новые сыны Титана. Только те, кто способен вынести их тяжкий груз, достойны облачиться в серый доспех и погибнуть, сражаясь в битве за человечество. Прочие умирают раньше.

— Первые космодесантники создавались, чтобы сражаться во имя просвещения и избавлять Галактику от невежества. Ваш орден существует, чтобы надежно скрывать истину. Вот где настоящая трагедия, не правда ли?

Его мощь сжимается вокруг моего разума, давя все сильнее, и я чувствую, как начинает сминаться душа.

— Ты — удивительное создание, как и все твои братья. Прекрасные сыновья Империума, приносимые в жертву ради надежды на выживание, вы умираете во имя безразличного колосса, не подозревающего о такой самоотверженности. Вы не заставляете тьму отступить, не приносите новый рассвет, лишь сражаетесь в войне, которую невозможно выиграть. Все, что вам удается — немного продлить страдания бессчетных смертных.

Сокрушительная сила его сознания наседает со всех сторон.

— Хорошо, что у нас нашлось время для беседы, но тебе все равно придется умереть здесь.

— Я знаю.

Волна психической силы вырывается из моего холодного от ярости разума. Убийственная хватка разжимается, и я внезапно вижу ослепительный свет.

Мои человеческие глаза открыты, и в них отражается реальный мир, стальное нутро «Горнила». Лес сгинул, оказавшись всего лишь метафорой на фоне реальности, воняющей, словно ров со сваленными туда трупами. Уцелела только пещера, но её своды теперь сложены не из камня, а из слоев изуродованного металла. Стены корабельных отсеков изгибаются и сжимаются, сопровождаемые лязгом измученных переборок, обрывки растянутой плоти висят на сломанных балках, покачиваясь в лишенном гравитации трюме, как листья на деревьях. Все плоские поверхности запятнаны красно-черными следами от машинного масла, крови и желчи, капли которых тихо парят в воздухе.

Демон карабкается по грудам сцепленных обломков, и я вижу, что он сохранил свой образ. С гибкого тела мешком свисает бледная кожа, кое-где покрытая пучками бесцветных перьев, а закованная в чешую длинная шея увенчана освежеванным черепом стервятника. Там, где он касается металла, обломки сияют болезненно-голубым светом. Мой шлем сохранил герметичность, но я все равно чувствую исходящий от врага смрад тухлой рыбы и увядших цветов, а его хохот перекатывается в моем черепе.

Он бросается на меня, и выпад алебарды не находит цели. Когти, проскрежетав по виску шлема, впиваются в гибкое сочленение над плечом, и я падаю под весом демона. Он оказывается сверху, треплет меня, словно падальщик, терзающий мертвое тело. Богохульная плоть пылает, соприкасаясь с благословенным серебром, дымная вонь жженых перьев сдавливает глотку, но демон только ревет с первобытной злобой и вновь осыпает меня ударами когтей. Синий кристалл левой линзы разбивается, и глаз под ней вытекает на щеку теплой влагой. По корабельному корпусу змеятся широкие трещины, из которых ледяной сверхновой сияет варп. Истерзанный доспех не спасает от симпатических ран. Сила демона, напоенная скверной, течет в меня по остриям когтей, кровь вскипает, и новый цветок боли распускается с правой стороны груди. Теперь у меня лишь одно сердце, как и у смертных.

Но алебарда все ещё в моей руке, и я пытаюсь встать. Демон бьет наотмашь, попадая по древку, которым я блокирую удар. Когти врага сжимаются на моем оружии, и поток энергии варпа хлещет в кристаллическую сердцевину алебарды. Она разлетается в крошево прямо перед визором шлема, и это последнее, что я вижу в жизни своими глазами — вспышка света выжигает правую сетчатку дотла. Обратившись к мысленному взору, я понимаю, что наша схватка вновь перенеслась в мир, где битвы выигрываются не клинками или словами могущества, а силой того огня, что пылает в глубине наших душ. Демон повсюду вокруг меня, и я тону в глубинах его сущности, словно пловец в океане небытия.

Но моя душа обретает остроту, становясь окровавленным острием меча, режущим лезвием бритвы. Вырвавшись, я отступаю, становясь прочнее и четче. Всё заканчивается так, как и было предсказано, и я впервые произношу свое имя. Это единственный способ покончить с врагом.

— Я называю себя. Истафил, сын Титана, рыцарь Седьмого братства.

Демон отвечает мне воплем. Он извивается, и неподдельный ужас, пахнущий медью, корицей и дымом, струится с его перьев, будто кровь из глубокой раны. Ему больно. Мои слова мучают его. Каждый из рыцарей Титана — оружие, скованное из сплава души, тела и имени, а все они когда–то были созданы для противодействия величайшим демонам Хаоса. Имя не просто направляет братьев против врагов, но и связывает их судьбы с нашими, и, самое главное, изгоняет их. Назвав себя, я вонзил меч глубоко в сущность демона, и теперь он лишь хрипит, бормоча сотней испуганных голосов. Враг начинает понимать, почему я пришел сюда один, и ему страшно.