Кэми свела указательный и большой пальцы, изображая нечто малое, а потом запрокинула голову назад и рассмеялась.

— Правда важна, — сказала она. — Как и её подача.

Пара журналистов уже заговорила об оказании финансовой поддержки крикетному лагерю, чтобы он смог проработать до конца месяца. Лиз выглядела как бы даже героиней, а не облажавшейся.

Ей стало стыдно за то, что она переживает о том, как выглядит в глазах других, когда школьница со всем разобралась.

— Ты всегда в себя веришь, не так ли? — спросила она с небольшой завистью в голосе.

Кэми улыбнулась, её глаза снова казались странными.

— Предположу, что еще кое-кто верит в меня.

— И ничто тебя не остановит.

— Не знаю, почему что-то должно остановить меня, — удивилась Кэми. — Не вижу причин, почему что-то может даже замедлить меня.

* * *

Лиз не было там, когда это случилось. Они были заняты проектом: прикрепляли листья к картону и развешивали по стенам, превращая комнаты в лес. Кэми с Анджелой были ответственными за приклеивание, а обязанностью Лиз стало вождение детей за сбором листьев. В основном это означало ястребом следить за всеми, чтобы дети не принялись лазить по деревьям.

Когда она вернулась в домик, телефонный звонок уже раздался, а Кэми уже повесила трубку.

Первое, что услышала Лиз, когда они с детьми взобрались на ступеньки домика, был голос Кэми, холодный и чуть ли не пронзительный, каким никогда не был прежде...

— Не прикасайся ко мне! — выкрикнула она. — Не приближайся ко мне.

Лиз взлетела по оставшимся ступенькам и распахнула дверь, но в комнате обнаружила только Кэми и Анджелу. Кэми прикрывалась руками, защищаясь, а лицо Анджелы выглядело беспомощным и юным.

Лицо же Кэми казалось маской, застывшей и холодной. Она повернулась к Лиз и детям, и в этой маске Лиз увидела её блестящие глаза, живые и страдающие, но из них не скатилось не единой слезинки.

— Прямо сейчас, я не могу находиться рядом с вами, — сказала она. — Я этого не вынесу. Я хочу побыть... в одиночестве.

Она протолкнулась между Лиз и детьми, хотя едва ли ей приходилось расталкивать их, настолько они были ошеломлены переменой в Кэми. Её влажные глаза, каким-то образом, были пронзающими и отстраненными одновременно, а взгляд их был устремлен куда-то за сотню холодных миль, а не на тебя.

Это выглядело таким нелепым: это была маленькая, милая и слегка абсурдная Кэми, но что-то в ней в этот момент обожгло Лиз холодком, словно призрак прошептал на ухо время ее смерти.

Дверь хлопнула, а Кэми исчезла.

Анджела, бледная и по-прежнему выглядевшая уязвимой, словно только кто-то один из них, либо она, либо Кэми, могли быть настороже, сказала:

— Бабушка Кэми умерла.

Казалось, что Кэми находится совершенно вне зоны своего комфорта. Было абсолютно понятно, что ей никого из них не хочется видеть. Лиз никогда бы не подумала, что в итоге, самой неуверенной себя будет чувствовать именно Анджела, и именно ее захочется обнять.

Но Анджела осталась Анджелой, и мгновение спустя одарила Лиз таким взглядом, который давал понять, что никакие объятия не будут приветствоваться. Она подошла к окну и уставилась на чащу леса, в которой растворилась Кэми.

* * *

Кэми долго не было, так долго, что небо над лесом слегка потемнело, будто кто-то подлил черные чернила в чистый бледно-голубой цвет. Приближались ночь и облака, как и семья Кэми.

Первым появился Ржавый. Он вел машину так, словно торопился, и Лиз видела его таким впервые. Его машина решительно неслась по волнам гравия. Вышел он из неё чуть ли не до того, как та остановилась, и спустя несколько мгновений уже был в домике. Ржавый мог двигаться быстро, когда хотел.

— Я думала, это машина Клода, — отстраненно сказала Анджела, все еще глядя в окно.

— Его, — сказал Ржавый. — Я её реквизировал. Где она?

— Она сказала, что хочет побыть одна, — сказала ему Лиз.

Возможно Кэми и требовалось время, чтобы побыть в одиночестве, но вот-вот приедет её семья, и они сойдут с ума, если не найдут ее. А Лиз была здесь самой взрослой; она несла ответственность за Кэми и Анджелу так же, как и за остальных детей.

— Я схожу за ней, — сказала Лиз и удивилась решительности в своем голосе. Ни Анджела, ни Ржавый не стали спорить с ней, а просто одарили растерянными взглядами, словно радуясь, что она вызвалась.

Разумеется, это означало, что Лиз придется покинуть домик и компанию, чтобы отправиться под темнеющими небесами в лес.

Она десятки раз водила детей на прогулки на природу, но никогда не ходила через этот лес в одиночку и, особенно, когда ночь была так близко. Лиз была скорее городской девушкой, привыкшей к четким линиям мира, выстроенного в определенном порядке, и она обнаружила, что ей неуютно под перешептывающимися тенями деревьев.

Она всегда считала себя любительницей природы. Но было нечто пугающее в лесу, когда свет умирал. Закат заставил темные листья над головой Лиз выглядеть так, будто их окунули в кровь, а в промежутках пространства под кронами деревьев свет стал серо-зеленым. Каждое пустое место казалось сгустком тьмы, словно находилось под водой.

Все, что она могла видеть, все, что давало ей знать, что лес — это не весь мир, был высокий позолоченный Ауример Хауз за деревьями.

Линберны наблюдали с холма.

Она окликнула Кэми несколько раз, но, казалось, листья заглушали её голос, и дальше она пошла молча.

На Кэми она наткнулась почти случайно, с таким же успехом Лиз могла обнаружить цветок или растение, что-то принадлежащее лесу и не ставшее ей отвечать.

Кэми сидела в тени между излучиной карьера и бурлящей рекой. Ее колени были притянуты к груди, а подол длинной белой юбки раскинулся вокруг, скрывая ступни. Она прятала лицо в руках.

Она плакала, но гораздо больше беспокоило то, что она говорила. Сквозь её пальцы просачивались тихие обрывки слов, и Лиз уловила только некоторые из них.

Она разговаривала с кем-то, кто был далеко.

Лиз почувствовала шок, за которым последовала мысль, что это естественно, что это грустно и мило. За этим снова последовало сильное беспокойство, когда она слушала и понимала, что Кэми разговаривает не с бабушкой.

Все, что Кэми говорила в течение последних недель, маленькие оплошности, сложились в голове у Лиз и сформировались в ужасную картину. Лиз подумала о глазах Кэми, о ее слепом взгляде в никуда.

«Слепа для всего настоящего, — подумала она, — оттолкнула людей, чтобы уйти и предаться своему безумию в лесу. Эта храбрая, умная, забавная девушка, которая обрела себя, лишь когда была доведена до крайности».

Кэми заломила руки, склонила голову и говорила с лесом и небом, как будто они были человеком, кем-то, способным предложить ей успокоение, когда больше никто не мог.

Спокойно, едва осмелившись положиться на свой голос, Лиз окликнула её.

Кэми подняла голову с ладоней. Ее глаза все еще выглядели ошеломленными и ослепленными, словно она находилась за тысячу миль отсюда и была там в безопасности, по щекам текли слезы, а вся ситуация открылась перед ней в новом свете: она скорбела и была в лесу одна, юная и дрожащая, не только от шока, но и от боли, девочка.

— Ну же, дорогая, — сказала Лиз. — Твоя семья совсем скоро будет здесь. Они захотят увидеть тебя.

Она ожидала нового взрыва слез, но Кэми снова её удивила. Она сделала короткую паузу, а затем решительно стиснула зубы и поднялась на ноги.

— Ну да, — сказала она. — Ты права. Я им нужна. Так что я должна быть там.

Когда Лиз попыталась обнять проходящую мимо Кэми за плечи, та улыбнулась в ответ, но отстранилась. Идя к домику, она расправила плечи, словно агент на задании.

Машина Глэссов уже стояла возле домика, и Лиз с Кэми ускорили шаг. Кэми оказалась там быстрее Лиз, и к тому времени, как к двери подошла Лиз, она увидела Кэми, нерешительно застывшую посреди комнаты.