‑ Я весь внимание...

‑ Обдумав нашу прошлую встречу, я пришел к выводу, что ты владеешь некой необъяснимой силой. Трижды заставил меня сделать то, чего я не хотел. Нужно будет ‑ заставишь вновь. Так?

Не дождавшись ответа, он продолжил:

‑ Да, так! Так! Но это я к слову, поясняю свои мотивы. А коль силу эту нельзя побороть, значит, нужно, либо уничтожить, либо приручить, либо подружиться. Скажу откровенно: вначале я остановился на первом...

Шеин не уставал меня изумлять. Оказывается все это время, сам того не подозревая, я ходил по канату над ареной, посыпанной опилками.

‑ ...но так и не решился. Было в этом что‑то неправильное, смертельно опасное. Зато я понял, что ты не враг и решил поговорить откровенно. Может, нам удастся если не подружиться, в чем я сильно сомневаюсь, то хотя бы заключить временный союз. Так сказать ‑ на основе общих интересов. Но сначала, скажи мне, Андрий, как на духу, чего ты хочешь?

"Сказать? Почему бы и нет? Чем я рискую?"

‑ Чтобы царь Петр победил короля Карла.

У Шеина отвисла челюсть. И я увидел, что язык у него обычный, как и у всех людей.

‑ И всего‑то?!! Господи, прости... Да ты хоть в своем уме?!

Я увидел, что он лихорадочно соображает. И вновь подивился его гениальности.

‑ А что, это возможно? Когда‑то было по‑другому? ‑ побледнев, словно смерть, спросил он.

"Стоп! ‑ спохватился я. ‑ Стоп, ни шагу вперед! Мы на грани пространственно‑временного коллапса. Но смолчать тоже нельзя. Союзник в лице Дмитрия Александровича бесценен!"

‑ Все ‑ в руках Божьих!

‑ Значит, можем! Допытываться не стану. Лучше расскажу последние вести. Сам только сегодня узнал. Про Кочубея слыхал?

‑ Нет.

‑ Ну, так послушай. Всех, кто подписал последний донос государю, вызвали в Витебск, в канцелярию Головкина. Он же вел следствие. Под пытками Кочубей и Искра признались во лжи. Тридцатого апреля следствие завершилось. Их приговорили к смерти, попа Ивана Свитайла ‑ на Соловки, сотника Кованько ‑ в Архангельск. Потом пытали еще раз. После чего Кочубея и Искру перевезли в Смоленск, затем по Днепру в Киев. А уже оттуда в гетманский табор в Борщаговке, под Белую Церковь. Думаю, не пройдет и месяца, как их казнят.

‑ А что Карл, уже выступил из Саксонии?

‑ И это знаешь?

‑ Знаю.

‑ И про совет в Белинковичах тоже?

‑ Про совет нет...

‑ Видишь, Андрий, как я тебе доверяю... Заберу‑ка я тебя, пожалуй, к себе в штаб. Верю, пригодишься и не предашь... Пошли обратно. По пути расскажу о совете. Ну, а ты мне все‑таки ответь, только на этот раз честно. Ответишь?

‑ Постараюсь...

‑ Что было в письме Кочубея, знаешь?

‑ Знаю!

‑ И что же обо всем этом думаешь? Может Мазепа изменить?

‑ Да. Может.

‑ Есть какие‑то факты? Или только так... домыслы.

Ну что ему сказать? В нашей реальности пушки Левенгаупта и переход Мазепы с казаками на сторону шведов решили исход войны. Для него это факты или домыслы?

‑ Есть и факты: у Кочубея видел подлинное письмо Лещинского к гетману, в котором шла речь о переговорах с Карлом. Видел и самого Мазепу, побывал в Батурине ‑ готовится.

‑ Что за письмо? Почему не всплыло во время дознания?

‑ Не знаю. Я предупреждал,.. да, видать, Василий Леонтьевич не сберег.

‑ Мм‑да... Сохрани он это письмецо... все могло пойти по‑иному.

‑ Да кто его знает! Закон Гофмана‑Мебиуса еще никто не опроверг.

‑ Чей закон?

‑ Не обращайте внимания, Дмитрий Александрович. Это я так... Лучше расскажите о совете в Белинковичах.

‑ Александр Данилович докладывал государю план предстоящей кампании...

‑ Небось, с вашей подачи, любезный подполковник?

‑ Ей Богу, вы переоцениваете мою скромную особу... хотя... Так вот. Главные силы все время перед неприятелем, но в бой не вступают ‑ отходят, опустошая местность. Слава Богу ‑ погулять есть где. Кавалерия же остается в тылу шведов. Теребит их сзади, захватывает обозы, бьет малые отряды.

‑ А разрывать войска государь не боится? Ведь кавалерии придется идти по дважды опустошенной местности.

За излишнюю проницательность Шеин наградил меня подозрительным взглядом.

‑ А вы часом таки в Белинковичах не были? А то слово в слово повторили то, что говорил фельдмаршал Шереметьев.

‑ Ну что вы, Дмитрий Александрович? Сами видели, как с казаками водку пил да в карты играл.

‑ Да знаю, знаю, ‑ отмахнулся Шеин. ‑ Значит так, собирай свои вещички, слуг и чтобы к вечеру был у меня при штабе. Кстати, водочки попьешь, теперь, уже за здоровье полковника Дмитрия Александровича Шеина. Светлейший вчера привез указ государя. Видишь ли, в роду нашем кому‑то достались терема да злато, а кому‑то ‑ одно славное имя. Так что все своими трудами... Или слабо, нечистая сила с крестом на шее?

* * *

Нет, совсем не зря спутники Марса назвали Фобос и Демос. Страх и ужас идут за богом войны по пятам. Те, кто видел лучевые язвы марсианских рудников, безволосые головы, беззубые рты и незрячие глаза, не забудут их никогда. Это и есть страх и ужас моей реальности. Кошмар просвещенной эпохи. Беспощаден кровавый бог и здесь "в зазеркалье". Щедрой рукой рассыпает вокруг себя смерть и муки, холод и голод, ввергает в разрушения и запустение целые провинции. Воюют короли и гетманы, а гибнут мужики, бабы да детишки. Простой люд расплачивается за высокие цели великих государей. Кто деньгами, кто здоровьем, а кто и собственной жизнью. Это в штабах ‑ карты, стратегии, отвлекающие удары. А на полях баталий ‑ боль, кровь и смерть...

Даже при штабе, под надежным крылом полковника Шеина я видел сотни раненых и больных, нищих голодных беженцев, похоронные команды за работой.

Начало кампании было для русских неудачным. В первых числах июля под Головчином шведы внезапно атаковали дивизию генерала Никиты Ивановича Репнина и, перебив немало солдат, захватили десять пушек. Как ни старались Меньшиков и Шереметьев приуменьшить последствия поражения, но Петр быстро во всем разобрался и велел провести показательный суд, назначив именно их председателями. Никита Иванович через час стал рядовым, а мог и вовсе лишиться жизни. Как это случилось с Кочубеем и Искрой, которым четырнадцатого июля в гетманском лагере под Белой Церковью отрубили головы.

Петр не знал пощады. Не угодивший ему в единый миг мог утратить все: годами нажитые привилегии, звания, имения и очутиться на пути в холодную Сибирь. А то и похуже...

Но суровая наука не проходила даром. Уже в следующей баталии победа осталась за русскими. Михаил Михайлович Голицын с шестью батальонами пехоты, переправившись ночью через реку Белая, перебил до трех тысяч шведов.

Но пока это были лишь разведки боем. Основные события оставались еще впереди. Главное не допустить соединения шведской армии с обозом и пушками Левенгаупта, вышедшего навстречу Карлу из Риги.

Я не раз говорил с Дмитрием Александровичем о значении пушек и обоза. Впрочем, его и убеждать‑то в этом было ни к чему. Гораздо труднее, оказалось, настроить Меньшикова на решительную беседу с государем. Петр долго отмалчивался, размышлял. Но все же четырнадцатого сентября собрал совет по Левенгаупту, отозвав из армии фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева.

К вечеру я уже знал, что основные силы русских под командованием Шереметьева по‑прежнему будут сопровождать армию повернувшего на Украину Карла. А десять тысяч двумя колоннами под началом Петра и Меньшикова пойдут навстречу Левенгаупту и дадут бой.

‑ Так что собирайся, Андрий, в поход! Ты, кажется, хотел, чтобы мы поколотили Карлу? ‑ спросил Шеин. ‑ Но давай пока начнем с его генерала. Не ты ли мне все уши прожужжал о его пушках и обозе. Но к твоему сведению, кроме них, у рижского губернатора еще восемь тыщ солдат.

‑ А может, и боле...

‑ Заешь откуда?.. Или опять так... м...м... домыслы...

‑ Домыслы, Дмитрий Александрович.

‑ Ой, не темни, казачек! Не злоупотребляй моим доверием... не безгранично!