По мере приближения к Михайловке, дорога становилась оживленней. В нее, словно ручейки в реку, вливались тропинки из соседних селений и хуторков. Вот, кроме пеших, уже виднеются несколько телег с запряженными в деревянное ярмо волами. Что везут ‑ не видать. Укрыты от любопытного взора попоной.

Что ж! За эти дни я немного "поднатаскался" и уже сам мог читать лекции "коллегам". Вот хотя бы рассказать, что такое овод и за какое место он больно кусает. Или о специфике отхожего места предков. Чем не тема для лекции на ученом совете? Не зря Козлобородый твердил, что мелочей в нашем деле не бывает. Пусть бы послушал...

Поднимая пыль копытами лошадей, не особо церемонясь, словно коршуны среди прочего пернатого сброда, проскакали богато одетые всадники.

Успел увидеть надменные лица, добротное сукно, кожаные сапоги, серебро оружия, резные приклады ружей и глотнуть немного дорожной пыли, сразу осевшей грязью на вспотевших лицах...

‑ Насосались нашей кровушки клещи поганые! И не лопнут! ‑ зло прошептал им вслед Овсий. ‑ Бес им в ребро. Свои ‑ а хуже ляхов... И как только их Господь терпит?

Послышался колокольный звон, а вскоре мы вошли в поселок, что был несравненно больше приютивших меня Горбов. И улицы ровней и "хаты" добротней. На воскресную службу к деревянной церквушке стекался народ, причем не только из близлежащих, но и более дальних мест. Среди чужих попадались и знакомые лица: горбовский рябой атаман Степан Зозуля с круглолицей дочерью Наталкой и ее ухажером Петром, их односельчане. Приодетые, серьезные.

Однако в небольшой храм прихожане сразу попасть не смогли и теперь толпились у дверей, ожидая, когда выйдет старшина. Мы с Овсием и вовсе стояли в сторонке. Нам идти последними. Если, конечно, Феофан соизволит снизойти...

Наконец, преисполненная своей значимости "заможна старшина" показалась на "свит Божий" и уступила место прочему разношерстому люду.

Насколько я понял ‑ это была даже не верхушка сословной пирамиды, а так, сошка средней руки. И, тем не менее, им кланялись, угодливо сгибая спины. Существенно разнилась и одежда: сафьяновые сапоги, шелк, "намысто" из натуральных камней, в ушах и на пальцах женщин ‑ золото. Добротная кожа, сукно, вышитые рубахи, серебро оружия, золото цепей и крестов ‑ у мужчин. И все те же уже знакомые брезгливо‑надменные взгляды...

‑ Погодь тут,.. ‑ буркнул хмурый Овсий, ‑ схожу к Феофану...

Дурковато ухмыльнувшись, я кивнул головой...

Проходя мимо зозулиной Наталки, один из панов задержался, внимательно глянул ей в глаза, лихо подкрутил ус ‑ отчего девушка мигом зарделась и скрылась за спиной как‑то сразу поникшего батюшки. Видать, приглянулась девка.

Ожидал я Овсия довольно долго. Но вот он, наконец, подошел, взволновано теребя соломенный брыль:

‑ Ну, дурныку... Глянет он на тебя... Вот уж бы не подумал... Пошли... Та брыля,.. брыля своего сними,.. ирод...

У распахнутых дверей церкви старик остановился и трижды широко перекрестился.

Шагнув за ним, сразу ощутил специфический запах... Курили благовония... Потянув носом, выразительно глянул на Овсия. Тот раздраженно отмахнулся:

‑ Ладан...

Внутри царил полумрак. Горели свечи, освещая лики святых. Их пламя, раздуваемое сквознячком, колебалось из стороны в сторону, отчего строгие лица Иисуса, Богородицы казались еще строже, будили в душе тревогу, заставляли задуматься о бренности земного бытия...

Я невольно почувствовал присущий этому месту дух святости. Здесь все "по‑настоящему", совсем не так, как на теоретических лекциях в реальном мире. Реальном ли?

Слушая распевный голос Феофана, окруженного внимающими прихожанами, в который раз поймал себя на мысли о невероятности происходящего.

Попробовал телепатически прощупать священника. Не получилось. Попытался еще раз ‑ вновь без толку... нет, результат все же был. Меня заметили. Пришлось повесить "фирменную" улыбку.

Отстранив рукой прочих, поп сделал шаг мне навстречу.

‑ Так вот ты каков, Овсиев "дурнык"... Ну‑ка, дайте мне взглянуть на сие диво... Высок да статен...

Вмиг я стал центром всеобщего внимания. Кстати, на будущее нужно учесть, что в церкви телепатия не проходит. Значит, о навивании или контроле сознания здесь речи быть не может. Думаю, Козлобородый и его коллеги об этом не знали.

‑ Звать‑то тебя как, отрок?

Разглядывая Феофана, грузного пожилого мужчину с длинными седыми волосами и бородой, с нездоровыми мешками под пронзительными серыми глазами, мясистыми губами и широким носом, в черной рясе и большим серебряным крестом на груди, на миг утратил осторожность. Может, попал под его непонятную магию. Но, так или иначе, сам не желая того, тихо, почти шепотом ответил:

‑ Андрий...

В наступившей тишине стало слышно, как под деревянным потолком гудит и бьется залетевшая оса.

‑ Овсий говорил, что ты нем... Значит, Андрий... Откуда родом?

"Ну, нетушки! Хватит, и так разболтался", ‑ я не на шутку на себя разозлился. Придав лицу максимально дебильный вид, выпустил порцию слюней.

Феофан недоверчиво сверлил меня взглядом...

От того, какое решение он сейчас примет зависело многое...

‑ Подойди‑ка поближе. Ну же! Оглох, что ли?

Но его требование я выполнять не спешил, пока не ощутил толчок Овсия в спину.

Удовлетворив свое любопытство, Феофан в полголоса, словно для себя, подвел итог:

‑ Оный отрок ‑ не "дурнык"... В душе его непонятная мне тоска, тревога... хворь... Минется ли? Один Господь знает... Куда повернет: к добру или злу? Ко свету или ко тьме? Андрий, ты крещенный?

Крещенный ли я? Да, конечно же, нет!

В конце двадцать первого века, в западно‑европейской части Конфедерации этому мало кто придавал значение. Да и не до того было матушке... Ее религия особо не волновала, в отличие от результатов очередного судебного иска... Кстати, я очень похож на отца ‑ может, потому у меня с ней сложились столь прохладные отношения...

‑ Крещенный али нет? Да очнись же, говорю! Сие наложит печать...

Не глядя в лицо Феофану, словно признаваясь в чем‑то постыдном, я отрицательно покачал головой.

‑ Окрестить тебя? Веру нашу приемлешь?

Теперь я согласно кивнул.

‑ Пути Господни неисповедимы... Во имя Отца, Сына и Святого Духа...

Церемония крещения растянулась на добрых полчаса. Я слушал Феофана ‑ понимал и не очень, сосредотачивался и отвлекался, иногда в такт кивал, время от времени шморгал носом и поглядывал по сторонам. Словом, старался больше не прокалываться, вести себя как подобает "дурныку".

Похоже, дело шло к концу:

‑ Многие лета, многие лета,.. ‑ протяжно пел поп, которому, похоже, я тоже порядком надоел.

Нарек он меня Андрием Найдой и повесил на шею медный крестик. Дал поцеловать большой серебряный крест.

‑ Ступай с Богом... А ты, Овсий, пригляди. Чует мое сердце, обузой тебе долго не будет...

Прежде чем мы отправились в "родные" Горбы, дед заглянул на кузню и в шинок.

Обратная дорога показалась длиннее. Может, потому, что вовсю палило солнце, а может, что шли медленно, вместе с односельчанами.

На меня по‑прежнему внимания не обращали. Да и я особо к разговорам не прислушивался. Брел в самом конце процессии рядом с раскрасневшимся и тяжело дышащим после шинка Овсием, как раз за отставшими Наталкой и Петром.

‑ ...говорю, Стоцкий на тебя глаз положил! ‑ повысил юноша голос.

‑ Остынь, Петре. Ему каждая третья припадает к сердцу! ‑ отмахнулась девушка.

‑ К сердцу, не к сердцу, а ус ловко крутил...

‑ Лучше б помолчал!.. Сам‑то, сам... как глазел на Улиту... Чуть шею не свернул... Разве что слюни не пускал... Как тот дурнык.

‑ Побойся Бога, Наталочко! Ты одна, звездочка, в сердце моем. А Улита, сама знаешь... Ведьма она. Ведьма! И краса ее колдовская... от черта.

‑ Тогда почему заглядываешься? Разве забыл, сколько душ загубила? В прошлом году Грыцько утопился... А до того... и вспоминать страшно... Так что смотри мне, пожалеешь...