Они шли по кривой и горбатой улочке старого города, хмуро смотревшего на них черными глазами окон невысоких домов. Чавкало под ногами и даже в ботинках, сырость прокрадывалась даже за плотно застегнутые куртки, а зонтов они так и не раздобыли. Чернел грачиный силуэт Алекса, накинувшего капюшон и даже не объезжавшего лужи, все разрастающиеся на древне-трескающемся асфальте. Теплая куртка Снега белела на Майке, а он сам раскатал горло свитера почти по самые глаза. Злой шелестел пакетами внутри обуви, пакетами, нацепленными поверх носков. Его кроссовки треснули по очереди, порой выбрасывая через лопнувшие бока настоящие фонтанчики.

Мари тесно прижалась к Анни, приобняв ее и ругая сама себя за специально оставленную на привокзальной площади шапку, что сейчас оказалась бы такой нужной. Только сейчас, устало тащась за странно-болезненно идущим Карлом, она поняла очень простую вещь.

Анни и Мари часто сбегали и так же часто их ловили. Но никогда им не приходилось убегать так серьезно и так опасно. И ни разу не оказывались на улице, как брошенные кошки или собаки, когда простая осень пробирает холодным ветром и промозглой сыростью до костей. Никогда.

Осень смеялась над кучкой жалких мокрых дурачков и дурочек, с чего-то вдруг возомнивших себя кем-то иным, отличным от обычных людей. Забрасывала грязью от проезжающих машин, поливала срывающимися крупными каплями с низких горбатых крыш, трепала волосы злым шутником-ветром, закидывала даже за шиворот липкие и совершенно некрасивые, даже и не очень желтые, бурые листья. Кто-то уже покашливал, а носами булькали все.

Карл уже придерживался рукой за стены домов, не замечая, как размазывает по ладони кривые бумажные объявления, глупые граффити, сделанные дешевыми баллончиками и просто ноздреватые жирные комки, долетающие со стороны дороги. Голубые клеши потемнели, став от воды почти синими, с полей шляпы стекали вниз настоящие струйки. Но он шел, очень упрямо и по-настоящему целенаправленно. А они шли за ним.

Уходили все дальше от станции, давно ставшей им чем-то вроде маяка, сигналившего о возможности уехать дальше, если что-то снова покажется опасным. Хотя, после бледного охотника, и поезда стали казаться… не очень уютными. Но станции и железка за эти полторы недели превратились в необходимое, почти как рука или нога. А они уходили все дальше, совершенно запутавшись в хитросплетении старого городка, спящего, как и сто лет назад, под боком у Мск. Карл шел в одно ему известное место, еле передвигая ноги, но шел.

Когда он остановился, это заметил лишь Алекс. И то, потому как чуть было не въехал с разгона. Карл хрипло каркнул кашлем и попробовал ухмыльнуться. Мари всхлипнула, увидев, как ужасно постарело посеревшее лицо, с вдруг прорезавшимися морщинами вокруг глаз, еле-еле тлеющих внутренним огнем.

— Кадеты, ко мне!

Окружили его быстро, стараясь помочь хотя бы послушанием, так, казалось, давно забытым всеми.

— Что надо делать, если заболел?

Майка ответила первой.

— Идти к врачу.

— Это верно. А если заболел из-за магии?

Ответа не было.

— К врачу-магу? — попробовала Анни.

— И это верно. Но сейчас нам надо в аптеку, потому что показаться врачу-магу, это дергать за усы тигра. Весело, бодряще и тупо. Потому что конец окажется предсказуемо опасным и крайне болезненным. Нам с вами светится нельзя. И раз так, то остается аптека с хозяином-алхимиком.

Алекс кивнул на еле заметную табличку рядом с дверью ближайшей развалюхи.

— Типа такой?

Карл сплюнул, чем-то ужасно похожим на кровь.

— Точно. А почему?

— Может хватит читать лекции? — занервничала Мари. — Тебе же плохо.

— Мне не плохо, Маришка… — Карл ухмыльнулся, заставив вздрогнуть всех. По зубам, мешаясь с тягучей слюной, расползлись алые нитки, так густо, что рот казался куском сырого мяса. — Я умираю, детка.

В этот раз никто ничего не сказал.

— Эй, и никто даже не посочувствует? Обидно… — протянул Карл. — Но я вам за это отомщу. Потому как помирать не собираюсь, зря что ли перся сюда под дождем?

— В этой дыре есть живая вода или молодильные яблоки? — удивленно и грустно поинтересовалась Анни.

— Регенерирующая камера? — Алекс покосился на аптеку с заведомым сомнением.

— А пешком шли, потому что сюда даже автобусы не ходят. И на такси денег нет… — вздохнул Снег и покосился на остальных, осуждающе смотревших в ответ. — Не, а чо?!

— Дыра, — снова сплюнул Алекс, — стремная дыра, чего в ней волшебного? Они даже висюльку вон ту, что звенит, повесили снаружи, блин… Кто так делает?

Висюлька, дернувшись под ветром, звякнула, совершенно не мелодично.

— Трисмегист. — почти прошептала Майка, глядя на нее. — Гермес-Трисмегист, смотрите!

— А ты умница. — сказал Карл, — Да, это алхимическая аптека. И хорошо, что она здесь уже лет двести, как дом этот стоит. Иначе, подозреваю, учитывая ваши преступные склонности, тягу к насилию и способности, без меня вы все просто стали бы бандой отпетых матерых уголовников, промышляющих банки, поезда и редких прохожих в подворотнях. А теперь помогите мне спуститься, там ступеньки. Боюсь ляснуться, позора потом не оберешься.

— Какой, блин, Трисме… чего?! — Алекс повернулся к Майке.

— Печать Трисмегиста. — она показала на центральный круг подвески. — Знак алхимиков.

— А это кто ещ… э, ты чего?!

Злой выплюнул жвачку и даже не закинул новую. Алекс потер след от его ботинка на ноге и покосился на стремительно бледнеющего Карла. И подхватил того под руку.

Лестничка вниз вела не просто так, а так витая и кованая, уходившая на глубину метра в три-четыре. Карлу все же пришлось идти самому, развернуться не получалось. Но он спустился, дойдя до одного из четырех столбов большого подвала, и рухнул, привалившись к одному из них спиной.

— Есть кто? — Мари подошла к длинному темному прилавку из дуба. Может, конечно, что и вообще из березы или ясеня, но смотрелось точно, как дуб. — Эй!

Карл шумно дышал, порой замолкая. По доскам пола, выкрашенных в зеленое с замысловато проглядывающими узорами, из-под их компании стремительно бежала грязь с водой.

— Звонок. — Алекс показал на начищенную медную пимпочку. — Звони, а то…

«А то» закашлялся, захлебываясь и громко лопая что-то внутри самого себя. Мари ударила, еще раз.

— Руки оторву, — пообещали откуда-то из темноты прохода, прятавшегося за широкими и зеленовато-пыльными портьерами, — и запихну туда, откуда на самом деле растут.

— Тут человеку плохо, вообще-то! — крикнула Майка. — А вы…

— Когда человеку плохо, хе-хе, ему скорую вызывают, а не ко мне тащат. Потерпит. Наследите, зубными щетками отмывать будете.

Снег начал хмуриться, и, в окружении глухих стен, неожиданно ощутимо похолодало.

— Угомонись, — проскрипел Карл, — все нормально. Потерплю.

Они стояли кучкой посредине, оглядываясь и даже принюхиваясь. Слова Карла как-то успокоили, хотя лучше он не выглядел. Но делать все равно было нечего, и любопытство взяло верх. Первым не удержался Алекс, осторожно поставивший доску и, задрав голову, присвистнувший.

— Фига се крокодил!

— Крокодил, молодой человек, у вас в штанах. А это виверна. И…

— Щеткой заставите?

— В жабу превращу.

Кожисто-желтоватая дрянь, крутившаяся на цепи под потолком, смахивала больше на перекормленную ящерицу-варана, и даже крылья-недомерки и всего лишь две лапы не делали ее похожей на заявленного дракона. Но смотрелось все же круто.

Как и все остальное вокруг. От больших блестящих весов до высоченных банок с пробковыми крышками, а кое-где даже с блестяще-стальными, замкнутыми на небольшие замки и вязью странных букв, покрывающих металл по кругу. От выставленной коллекции разномастных и странных жуков в одном из огромных стеллажей и до скелета в углу, обладавшего страшноватой коллекцией странновато-острых зубов и крайне большим ростом, метра в два с половиной, не меньше. Поверх останков, необыкновенно толстых и длинных во всем, включая фаланги пальцев, хозяин-грубиян накинул густую рыже-сероватую шубу.