— Лохматый! — рявкнула Майка, вдруг засветившись гневным золотом. — Отпусти Алекса, щас же!

Странно… но тот послушался. Просто взял и отпустил, расслабив пальцы и скользнул назад к комиксу. И только Мари, оторопевшая от его наглости к Алексу, смотрела за ним дальше. И успела заметить несколько странных взглядов, брошенных поверх страниц на Майку, обводящую их всех глазами. Очень странных взглядов.

Злой, решительно разносящий Анни в пух и прах показал Майке большой палец, не отрываясь от доски. Вот что с ним такое, а? Всегда просто сам по себе, и единственная, кто может оказаться с ним хотя бы как-то рядом, это Анни, вот ведь… Мари все же подумал еще раз и поняла, что вроде бы ревнует ее, что ли. Вот к этому странноватому невысокому подростку со странными привычками. И всегда молчащему.

— Вы как дети! — Майя еще не успокоилась. — Сцепились, стоило стать чуть спокойнее. Алекс, ты эгоист, ты знаешь? Лохматый, мы помогаем друг другу, а не хватаем за горло! Злой, ты не мог бы иногда вмешиваться и в наши дела, а не только когда нужно помочь нам сбежать? Хотя… спасибо, Злой, извини. Снег, ты… ты…

— А Снег он просто Снег, да. Он хороший, — проворчал Алекс, — и как я не подумал. И девчонки тоже, а ссоримся и портим все только мы. Ну да… Да пошли вы все.

Дверь распахнулась.

Карл, возникший в ней, выглядел очень посвежевшим и довольным. И даже снова нацепил свои очки, спрятав шельмовские наглые глаза.

— Слышал, кадеты, что мое стадо тут ругается, блея и цокая копытками? А?!

Никто не ответил, вернувшись к очень важным делам. Майка, к примеру, выдергивала нитки из джинсов, это же очень важно.

— Солидарность перед лицом взрослого, ясно… Уважаю, чего уж. — Карл довольно покивал. — Еще раз отмечу, что вместе, слаженно, вы можете делать несколько вещей, и получается здорово. Наносить ущерб общественным местам и зданиям, относительно неплохо удирать и весьма глупо надуваться на нормальный вопрос. Очень глупо и по-детски. Встаем, кадеты, нам на выход. Внизу нас ожидает лимузин. В кои-то веки проедемся, а не пойдем пешком.

— Лимузин? — загорелась Анни.

— Ну… что-то вроде того.

Анни не потухла, но энтузиазм как-то поубавился. И не зря.

Колымага, ожидающая их у гостиницы, родилась не иначе как лет двести назад. Или триста. Хотя Мари и понимала, что такое невозможно, но думать хотелось именно так.

Вместо лимузина внизу стоял автобус. Длинный, горбатый, бело-красный и с круглыми фарами. И с большими пятнами ржавчины по бокам, виднеющимися тут и там. Окна темнели въевшейся грязью и пылью, непроглядные, да еще и с задернутыми линяло-белыми в свете фонаря занавесками.

— Что-то мир боевых магов мне все больше и больше напоминает какой-то развод. — проворчал Алекс, глядя на средство передвижения. — Ну… блин…

Майка, очень напряженная после плача в ванной, шагнула внутрь первой. И присвистнула.

— Чего там? — встрепенулся Алекс. — Ну-ка…

Через пару секунд изнутри донеслось:

— Да ладно-о-о?!!

Дальше внутрь загружались гурьбой, и не вспомнив про отсутствующую даму с вуалью, догом и совершенно обычными взрослыми хитростями, маскирующимися под дружескую помощь. Лохматый, иронично смотрящий на детский сад, загружающийся внутрь рыдвана и потом сразу начинающий ахать и охать, сплюнул.

— Ты с ними очень добрый. Пожестче надо.

Карл почесался в бороде, глянув на него с нескрываемым сарказмом.

— А ты у нас, значит, бунтарь и человек, познавший жизнь во всем ее разнообразии, и от того склонный быть реалистом?

Лохматый пожал плечами.

— Типа того.

— Типа?

— Да. Бунтарь? Я просто люблю свободу. Человек, познавший жизнь? Так я, получается, и не человек.

Старые улочки старых городов прячут разное. Чем старше, тем больше. И не обязательно, что вам это понравится. Ведь эти дремлющие и кривые низкие переулки растворяют в себе разные тайны. Частенько страшные.

Здесь гладкий современный тротуар и зелень велодорожек совершенно неожиданно переходят в потрескавшиеся серые горбы старого асфальта, а тот, вдоволь попетляв среди высоких заборов и больших окон, незаметно пропадает, уступая место самой настоящей брусчатке. И если вдруг закончится и она, то ноги застучат по земле, утоптанной в камень миллионами подошв и каблуков, ступавших здесь даже не одно тысячелетие.

Да… Старые полутемные улочки такие, будьте внимательнее, чтобы точно вернуться, если вдруг свернули на одну из них. А не поддаться их искушению сложно, это верно. Так и манят, особенно весной, летом или еще теплой осенью, полных листьев, зеленых или пожелтевших, шумящих на каштанах, платанах и настоящих кленах, не терпящих соседства совершенно не аристократических тополей с вязами. Шум и перелив цветов, прячущих за собой строгие или кокетливые здания, поднятые сто или двести или даже еще сколько-то лет назад, притянут, заставят свернуть и рассмотреть, поманят чем-то интересным издалека и поведут-поведут, растворяя в своей глубине, уходящей куда-то дальше и дальше.

Ба-а-а, уже вечер? Уже смеркается, и солнце не может дотянуться через вдруг неожиданно низкие облака и густо сплетенные ветви старых высоких деревьев? Но есть же фонари, что разгонят темноту, заставят не пугаться, так странно и негаданно, неуловимых и непонятных звуков. То из-за спины, то где-то сбоку, то впереди… Что, что это?!

Свет фонарей теряется в тумане, поднимающемся отовсюду, скрадывающем деревья, кусты, скамейки и невысокие домики. Свет становится необыкновенно розово-персиковым, какого сейчас не бывает, мигает живым огоньком под стеклянными колпаками, напоминая о газовом освещении полтора-вековой давности. Чудится, что ли, или на самом деле?.. Бог весть.

Старые улочки старых городов таят в себе многое, да-да.

Неширокие их лабиринты, стоит не вовремя моргнуть, утянут в свою тягучую темную глубину, закрутят, захороводят в пестрых, крашеных удивительными цветами, стенах, заведут и не отпустят. И даже виднеющиеся вдалеке огни коммуникационной вышки, трубы новой котельной или муравейника новой многоэтажки окажутся лишь миражом, да и его, прямо на глазах, затянет вездесущий туман, переплетающийся с серой мглой ночных туч.

Не надейтесь на навигатор смарта, здесь, в кирпично-каменных ловушках, технологии лишь жалобно попискивают о недоступности сети. Не думайте о встреченном наряде полиции, наверняка желающему помочь, не стоит. Разминетесь, не заметите или свернут прямо под носом, а добежав, увидите лишь такую же кривую улочку, без единого человека.

Старые улицы древних городов умеют хранить любые тайны, легко добавляя новые к давно спрятанным в их кладовках из задних дворов и глубоких сводчатых подвалов родовых особняков, дремлющих из века в век за коваными узорчатыми решетками.

Что это? Что виднеется поодаль на той стороне? Блестит ли хром стеклянных фар раритетного и кажущегося только-только с конвейера автомобиля, такого настоящего, стального, выкрашенного переливающейся искрами эмалью, с никелированными деталями и гордыми плавниками… или переливаются отраженным светом чьи-то странные и страшные глаза?

Кто это? Заблудившаяся, как вы сами, туристка, измученная бесплодной ходьбой, отчаявшаяся найти живых людей и, обессилев, застывшая в своем легком светлом сарафане под черным редким вязом, и любующаяся прорвавшейся в прореху туч серебряно-голубую луну, ртутью отражающуюся в ее огромных глазах… или в них, бездонных, нет зрачков, а ветер, холодный осенний сквозняк, на самом деле треплет лишь выцветшее и вручную вышитое двести лет назад невестино платье, ставшее ее же саваном??

Черт… черт… Холодок бежит по спине, мурашки от скрипучего крика птицы, прячущейся в серебристых последних листьев уходящего года, сердито шепчущих прямо над головой, в такт воющему ветру, гонящему заблудшего глупого человека все глубже и глубже в черную, разрываемую только редкими огнями, паутину старых улиц, ведущих в самое ее сердце, откуда не вырваться…