— А я и не ребенок! — сказал-выплюнул Лохматый.

— Ты-то? — дворф медленно смерил его взглядом. — Ты, орясина дубовая, как есть самый настоящий, пусть и здоровенный да наглый, щенок, нет ты больше никто. И только вякни мне. Через вагон будет ресторан, вы же туда шли? Вот и идите. Спросите там, как в свой вагон потом попасть. Пасть закрой!

И, показав Лохматому литой пудовый кулачище, нырнул обратно.

— Добрый какой… — протянул Алекс. — А мне почти понравилось.

— Пошли уже, — Лохматый недовольно повел плечами, — в животе пусто, выть хочется от голода. Мари, можно, я от тебя кусок откушу, если что?

— Дурак! — Мари даже не хотелось ругаться. — Понравилось тебе, Алекс?! Та, вся в узорах и со змеей, что ли? Так вся и крутилась в разные стороны, точно ради тебя!

— Ты чо?! — Алекс оторопел, неожиданно перестав строить из себя невозмутимо-крутого перца. — Да я…

— Дурак ты, Алекс! Дома бы оставался, какао мамино пил!

И она пошла дальше. Зачем сорвалась, чего он ей сделал, а? Обидела не за что…

В следующем вагоне их никто не встретил. Совершенно. И тут стояла самая настоящая гробовая тишина. И почти не было света. Так, редко и порывисто горели за красными колпаками масляные лампы.

— Елки-палки… — шепотом протянул Алекс. — Жуть какая…

Панели темного дерева, покрытого резьбой из переплетающихся змей и драконов, скалящих злобные морды и, казалось, ворочавшие блестящими глазами из янтаря и сердолика со всех сторон. Треугольный острый потолок, куда сбегались поперечные балки-ребра, делавшие проход похожим на готическое здание. Вездесущий сквозняк, здесь сухой и пахнущий чем-то еле уловимо едким, лениво колыхал длинные полотнища-флаги, свисающие до самого пола из непроглядно черных каменных плит.

Старые портреты в темных тяжелых рамах закрывали оконные проемы, и без того узкие и вытянутые. Рыцари и дамы, в латах, камзолах и платьях с высокими резными воротниками безразлично смотрели на троих подростков, идущих вперед очень осторожно.

— Мне кажется… — Алекс вдруг взял Мари за руку. — Они за нами следят. Глазами.

Лохматый, застыв рядом, странно посмотрел на него, потянул в себя воздух нервно дергающимся носом. Лицо их дылды застыло, лишь играли желваки, глаза метались взад-вперед, прищуренные и что-то ищущие.

— За мной, — прямо как недавний проводник, Лохматый кивнул вперед, — быстро, не задерживаясь.

Мари и не хотелось. А вместо того, чтобы скинуть пальцы Алекса, лишь взялась крепче. Вагон заставлял нервничать, и пройти его хотелось быстрее… еще быстрее… еще…

Сквозняк, постоянно странно меняясь, то атаковал сбоку, до давал легкого подзатыльника, то нападал прямо в лицо. Тащил за собой хвост этого змеиного запаха, переливавшегося блестящими ядом клыками, солью и медной стружкой, свежей и так сильно пахнувшей, добавлял земли, тяжелой и недавно вскопанной, но не как на грядке, а глубже, окутывал сырой тяжестью старой одежды, закрытой в глухих деревянных ящиках, спрятанных в темноте, сгущавшейся вокруг все сильнее, все плотнее, вязкой и липкой, тянущейся к теплым людям, почему-то идущим там, где живым не место.

— Гости-и-и…

Голос дотянулся из-за спины. Плавный женский голос, вроде бы отдающий звонкой юностью, но… но с неуловимым скрипом многих-многих лет, прячущихся в нем. Дотянулся, коснувшись, почти по-настоящему, ледяными пальцами с острыми, покрытыми вишневым лаком, ногтями. Мари замерла, по спине, очень даже ощутимо, пробежались мурашки, такие же холодные.

Ладонь Алекса ощутимо нагрелась, почти обжигая. Он обернулся, но раньше, закрыв обоих собой, туда шагнул Лохматый.

— Здравствуйте, неожиданные попутчики.

Она не казалась молодой не, куда там. Было ей лет, наверное, почти тридцать, точно, на десяток и больше старше Мари. В самом обычном спортивном костюме, мягких кроссовках и волосами, стянутыми в хвост. Встреть ее в обычном поезде, пройдешь, не заметишь. Но сейчас…

Опасность часто прячется не в напряженных боевых мускулах или оружии, сжимаемом в руках. Она, настоящая и осязаемая, скрывается в глазах. Нет-нет, никаких особых знаков или плещущемся боевом безумии. Расслабленный обычный взгляд, скользящий по тебе самому, выбирая уязвимые точки, вдруг становится, на короткий миг решения, ощутимо острым, как скальпель. Вот такая настоящая опасность.

Ее зелено-кошачьи глаза смотрели именно так, как многие из пытавшихся сделать жизнь Мари хуже. И еще… и еще она рассматривала всех троих чуть оценивающим взглядом хозяйки, выбирающей мясо для гуляша или стейка, такой вот равнодушно-расчетливый взгляд.

Мари сглотнула, поняв, что темнота вокруг стала совсем густой и плотной. Ой-ой, мне, пожалуйста, кусочек бедрышка вот этой девочки, такой аппетитный, так и читалось в зеленых и чуть раскосых глазах.

— Мы пассажиры, — хрипло сказал Лохматый, — просто идем через вагон.

— Я поняла, — уведомила зеленоглазая.

Черт-черт! Мари вдруг поняла простую вещь: последняя зеленоглазая попалась им в аптеке, и закончилось все только…

— Мы вас не потревожили? — поинтересовался Лохматый. Чересчур вежливо.

— Разбудили, — женщина поджала губы, — заставили встать, а я же просто отдыхала. Да еще и, ай-ай, заставили вспомнить, что голодна.

Так… Мари испугалась не на шутку. Темнота вокруг шелестела невидимыми змеиными чешуйками и в несколько голосов начала шептать что-то неразборчивое. Зрачки зеленых глаз стали большими, заполнили всю радужку, уставились прямо на Мари…

Тук-тук-тук… сказало сердце, вдруг становясь очень вялым.

Тук-тук-тук… хочется отдохнуть, лечь прямо здесь и заснуть.

Тук-тук-тук… Алекс, ты как… Алекс… Алекс…

Темнота, мягко стелившаяся вокруг, потекла под ноги почти видимым плотным туманом, белесой густой сметаной поднялась почти до пояса, ласково касаясь нежной щекоткой и притягивая окунуться в нее…

Ой… как же хочется спать… И глаза вдруг затягивают в себя, говорят, ты подойди, у меня тут свободный удобный диван, на нем так можно вытянуться, расслабиться, положить руки вдоль тела, повернуть голову набок, уткнувшись в маленькую бархатную подушечку и…

— Ай!

Лохматый влепил ей пощечину. И еще, где-то на груди, раскаляясь и дрожа, что-то нагревалось. Ее медальон, полученный от Карла! Эй, что ту вообще происходит?!

Алекс приходил в себя хуже, щурясь совершенно сонными глазами, крутил головой. И ничего-ничего не понимал, только мягко и влажно, как вытащенный удочкой карась, шлепал губами.

Лохматый, мотая своей косматой головой, отступал, толкая их спиной и растопырив руки в сторону. Его ощутимо трясло, и почему-то треснула по шву куртка на спине.

— Ты пожалеешь, — пообещала сейчас невидимая женщина, — могли бы разойтись без угроз.

Лохматый не ответил, дрожа все сильнее и…

— Как дети малые! — протянул Карл откуда-то оттуда, где женский голос уже шипел по-змеиному. — Оставь на немножко, обязательно напакостят. Мадам, рад приветствовать, позвольте познакомиться… Карл.

— Откуда ты взялся? — она почти взвизгнула, выплевывая слова. — Ты же в Хелль…

— Так мы знакомы?

— С дороги, маг!

— Всегда рад услужить красивой женщине…

Лохматый успокоился, опустил руки, только недовольно сопел.

Мари выглянула из-за него, обрадовалась, увидев Карла. Тот, так и не сняв шляпы, остался в футболке. На ней красовалась надпись «Молот ведьм», а сам маг довольно ухмылялся.

Вот только одна рука была за спиной, и когда он подошел, встав боком, Мари заметила рукоять револьвера.

— Вы совершеннейшие малолетки, а? — Карл покачал головой. — Хотя бы предупредили, что уходите.

— Кто это была?

— А, Мари, тебе вдруг стало интересно. Ну, оглядись вокруг, ничего странного не видишь?

— Да тут все странное! — выпалила Мари, следуя указанию и снова рассматривая страшный вагон.

— Вот ведь, а? И вроде бы дитя современной поп-культуры, сразу должна была понять, где нормальный и веселый вагон с сатирами, менадами, вакханками и остальным табором, а где — скучный и навевающий легкую оторопь своим пафосом гробовоз кровососов.