— Шпионы есть везде. Где есть что вызнать… — рокочущий бас переливался, так же, как чернильно-темная кожа хозяина, третьего говорившего. — Мир давно поменялся. Даже мне это хорошо известно и ясно. Хотя мой век короткий.

Темнокожий поправил лацканы костюма, пошитого по последней моде Восточного побережья. На кончике галстучного зажима ярко блеснула рубиновая капля.

— Шпионы есть везде, — владелец камзола покосился на темнокожего с заметной неприязнью. — Кто знает, чьи глаза или уши сейчас смотрят на нас сверху?

Морщинистая повторила удар тростью. Мельком взглянула вверх.

Когда давно и прочно положенная черепица грустно провисала по краям огромной прорехи, почти достающей до стола и людей. Северное небо плевало на отсветы свечей и лампы, переливалось мириадами мигающих ночных алмазов. И слегка сыпало снегом, блестевшим и кружащимся под мертвенно-бледной луной.

— Там нет ничьих глаз, успокойтесь. — Морщинистая не любила ее, четвертую говорившую. То ли излишнюю самоуверенность, то ли за молодость или, вполне возможно, за настоящую и не блекнущую красоту. Но ей все равно до мнения старой карги. Рыжая скуластая зеленоглазка знала свою силу и свое положение. И, да, всегда верила в себя саму. — Круг свечей Трисмегиста защищает нас полностью.

— То-то твой пес сидит у двери, — хмыкнул ее сосед, хрустнув пальцами и скрипнув кожей матовых перчаток, — полнейшая защита. Не стоит мне думать о настоящей безопасности? Последние годы даются все тяжелее. Люди никогда нас не любили.

Лампа его тоже не любила. Даже и видев в первый раз. Сложно любить страшного человека. Пусть он и кажется очень милым, добрым и просто персонажем кинофильма про Вилли Вонку. Глаза могут обмануть. Когда этого хочется. Сейчас тому не хотелось. В темных глазах плескалась тьма и ненависть.

— Охрана выдержит. — Шестая от лампы держалась подальше, прятала лицо за вуалью. Только голос, низкий, мягкий, волнующий. И шелест шелка, прячущегося за чуть искрящимися мехами. — Не надо переживать, мой дорогой. Я обещала не трогать тебя на совете.

— Прекратите! — скрипнула морщинистая. — Времени мало. Надо решать. Я этого не хочу, но никак иначе не выйдет. Мы обещали собраться, когда станет опасно, плюнуть на прошлые раздоры и решить, как быть дальше, мы выполняем обещанное. И не теряем ни частицы собственных детей, ни сил.

— Ты думаешь, мы не знаем или не помним? — камзол блеснул шитьем. — Ты слишком привыкла считать каждого из нас глупее тебя.

— Некоторые не отличаются умом, — ласково прошипела вуаль. — Очень не отличаются.

— Хватит! — морщинистая наконец-то начала злиться. Злость задрожала в морозных узорах за ее спиной, вспыхнула огненными нитями, разом растопив наледь. Кошечка у камина зашипела, выгнув спину и блеснув глазами. Псы насторожились, а остальные усатые утекли в темноту, шипя в ответ. Ара кракнул, взлетев к прорехе наверху.

— Слишком много нервов… — последний из людей качнулся в кресле-качалке, заставив заскрипеть половицы и вздрогнуть тех, кто забыл о нем. Шевельнулся темной глыбой, наклонился ближе, мелькнув роскошной бородой. — У нас есть пословица. Про собак. Что, мол, две собаки грызутся, третья не лезь. Только это не про нас с вами. И давно.

Спор прекратился. Слова упали тяжело, глыбами льда. Лампа не желала светить на говорившего. Выхватывала бороду, крепкие сильные кисти и запястья с толстыми кожаными браслетами. Морщинистая недовольно дернула щекой. Но помощь приняла с благодарностью, кивнув темноте с бородой.

— У нас мало времени, — борода шевельнулась в такт словам, — надо решать. Прямо сейчас. Я тоже против восстановления боевых магов, но не хочу нести ответственность без ваших дружеских плечей. Не вижу смысла обсуждать. Либо свобода Карлу и поиск учеников, либо мы скоро начнем грызть друг друга. Мне все равно, кого из вас грызть. Чужого мне не нужно, вы знаете.

— Никто не останется в стороне! — Рыжая блеснула изумрудами глаз. — Ты знаешь!

— Верно… — бородатый замер, покрутив в пальцах черный кружок. — И?

— Они нужны. — Морщинистая положила руки на рукоять трости. — Мой голос уйдет за поиск и дальнейшее.

— Карл нам нужен… — бородатый засопел, став похожим на медведя, — Карл и, чтоб его, новая свора малолетних отморозков, его отморозков. Говорят, последняя группа Мельхиора пропала чуть раньше его самого.

— Говорят, — вуаль качнулась, — что в мир хочет попасть кто-то из Древних. Потому начинают пропадать маги. Истинные маги и полукровки.

— Маяк. — Страшный человек, прячущийся от света, выждал паузу. — Маяк в Испании, там жила пара, муж с женой. Они растили ребенка. Я был там, видел, во что превратилось их жилище. Подводники нанесли удар первыми, и мы должны ответить.

— Подожди, — старая и худая чопорно выпрямилась, — ты не можешь знать наверняка, а уже обвиняешь. И…

— Похитили «Кровь моря», уничтожили морских магов, — рыжая перебила ее, нисколько не смутившись, — и ты еще думаешь, что нам надо провести расследование? Люди ведут себя нагло, магия убывает, насыщая кого-то неизвестного, мы грыземся между собой.

— Вы опять спорите о своих заслугах и привилегиях, хотя еще не добрались до них, — вуаль мягко, как кошка, зевнула-улыбнулась, — а речь у нас с вами о простой вещи. Возвращении боевого мага Карла и помощь ему в поиске новых детей. Только так мы сможем выстроить первый рубеж обороны и против наглого человечества и против того, кто выпивает освободившийся дар наших братьев и сестер.

— Значит, голосуем, — борода дернулась в такт словам, — не будем терять время.

Против оказался только темнокожий. На стол, костяно щелкнув, приземлился белый жетон. Шесть против одного весомо. А кто знает, какую цель преследовал человек в таком красивом и дорогом костюме, полвека назад решившийся первым сказать о заточении лучшего боевого мага?

— Кто отправится за ним?

Морщинистая обвела сидящих цепким взглядом. Молчали недолго.

— Я, — рыжая кивнула, — он не сможет со мной справится. Ну и…

— Нет, — морщинистая мотнула головой, резко и зло, — только не ты.

— Я сделаю это. — Вуаль мягко качнулась, парок превратился в мерцающие льдистые алмазы, осевшие на муаре. — Мне с ним делить нечего. Вообще. И тогда говорила — нельзя так поступать. Мы все вспомним про него. Кто-то поддержал меня? Нет.

— Мы знаем, — бородатый недовольно дернул бородой, — можно было не напоминать. Это стало ошибкой. Надеюсь, он же ее и исправит. Но и оставлять просто так было нельзя. Это ты тоже знаешь.

— И я помогу ему искать нужных детей. Слушайте, мы спорим о ком-то из Древних, но не кажется ли вам, что их личность нам известна? Такой холод, и он так стремится попасть сюда.

— Ты считаешь, нам надо уходить? — рыжая фыркнула, — ты боищься?

Спора не получилось. Холод ломился внутрь, трещал досками. Странный, ощутимо темный холод с острыми ледяными когтями. Никто из людей в старом и давно брошенном дома не хотел встретиться с ним. Хотя, людей ли?

Чернота ночи, рвущаяся внутрь не могла этого знать. Просто горели дрова в камине, свечи горели сине-зеленым светом, а кто-то не мерз в деловом костюме или бархатном камзоле. Просто сверху смотрел большой синий ара, не обращавший внимания на мороз, а большие кошки боялись крохотной тоненькой кошечки. Просто старая масляная лампа помнила пальцы создателя, сделавшего ее во времена пирамид, еще блестевших совсем свежими сколами только уложенных каменных глыб. Просто холод казался живым и старался добраться до странных людей, вокруг которых сейчас замерло даже время. Все было совершенно простым. Для тех, кто сидел в старой комнате с прорехой в кровле.

Ночь не заметила, как они все ушли. Не поняла и не разобрала ничего. Сидели, молчали, смотрели друг на друга. И пропадали раньше, чем щелкали пальцы, стучала трость, двигался камешек четок или с треском крутился древний красивый браслет. Мерцание воздуха, легкий взблеск, пустота. Холод рвался внутрь, желая поймать хотя бы кого-то. Но первая свеча моргнула только после наступившей тишины и пустоты. Сине-зеленое мерцание слабело, моргало, шипело следующими угасающими фитилями.