И сам же ответил:

– Да, ты скинул влево, но здесь следы крови затерты, хотя и не до конца. Кажется, что Торгиля кто‑то волок к костру? Это делал ты? – Хельги, отрицая, помахал головой.

– Тогда посмотрим на Торгиля. – Гуннар подошел к телу Торгиля, перевернул его на бок и, присев на корточки, начал говорить. – Лезвие прошло его насквозь, я вижу рану на спине. На земле под ним много крови, но нигде не вижу я следа от лезвия меча, которое должно было бы глубоко войти в землю.

Гуннар Следопыт встал и подошел к Харальду Тордсону:

– Следы говорят, что Торгиль был убит у южного края поля для поединка, потом его перетащили к костру. Когда его убили, у него в руках был меч.

Харальд посмотрел на Хельги, затем на Туранда, затем на всех собравшихся людей.

– Пусть тот, кто верит словам Туранда, что стоит здесь, поднимет руку, – сказал Харальд.

Ни одна рука не поднялась.

– Пусть тот, кто верит словам Хельги сына Торбранда, который также стоит здесь, поднимет руку.

Все свободные мужчины на поляне, кроме Туранда и Хельги, подняли вверх правую руку.

– Ночь – не время для суда. Суд будет утром. Я обвиняю Хельги сына Торбранда в нарушении мира и поединке без свидетелей, – громким голосом прокричал Харальд. – Я объявляю Туранда, чьего отца я не знаю, в клевете. И если завтра перед судом он не расскажет нам всю правду, то он же будет обвинен и в лжесвидетельстве. Потому отведите Туранда в усадьбу и заприте его в дровяном сарае! – приказал он слугам.

– Хельги сын Торбранда сохранит свобод. Однако должен он поклясться не отходить от усадьбы более чем на двести шагов до суда, который состоится завтра в полдень.

И все поддержали дружными криками то, как рассудил Харальд Тордсон. И говорили, что великая удача им иметь законоговорителя, который не перебирает по полдня старые законы, выискивая тот, что подойдет, а сам творит суд по справедливости.

– Наш тинг начался с суда над Хельги и закончится судом над ним же. Не припомню еще такого в нашей округе, – сказал затем Харальд Тордсон. – Лучше бы ты еще один год оставался дома, Хельги сын Торбранда. И все мы могли бы спокойно пить пиво и спать по ночам.

И Торбранд с Бьёрном увели за собой Хельги, все время оглядывающегося на Ингрид, которую уже уводил с собой отец. Однако Хельги успел заметить ее взгляд и понял, что завтра суждено им снова увидеться.

И когда они уже были у самой  усадьбы, Хельги увидел, что на него смотрит Туранд, стоящий в окружении слуг Харальда. Тот подмигнул ему и крикнул:

– Она перехитрила даже меня! Здорово у нее получается выбирать себе женихов. Ты очень удачлив, но платок‑то она дала Торгилю.

– Ты все расскажешь в полдень на тинге, – крикнул в ответ Бьёрн, а Торбранд толкнул Хельги, чтобы тот не останавливался.

Утром поднялась суматоха, когда слуги Харальда Тордсона увидели, что ночью Туранд через прохудившуюся крышу выбрался из дровяного сарая, где его держали, и сбежал. Кто‑то видел лодку, что на рассвете проплывала мимо. Потому в полдень на тинге Туранда объявили вне закона, а за Хельги не нашли вины, ведь двенадцать свободных мужчин поручились, что верят его словам о том, что на поединок он был вызван обманом. И уронил бы свою честь, когда бы от него отказался.

После тинга к Торбранду подошел Гудбранд Белый, человек ярла Хакона:

– Я вижу, люди в вашей округе немало делают, чтобы хранить мир. Это хорошо, когда все мы богатеем и обнажаем мечи только за морем. И ярлу от этого только прибыток.

– Лучше нет, чем жить с соседями в мире и решать все дела по справедливости. А те, кому по душе звон мечей, всегда могут отправиться в землю англов или фризов, – ответил ему Торбранд.

– Однако есть люди, которым не по душе такой порядок, те, кто хочет, чтобы снова на нашей земле лилась кровь и горели усадьбы. И сдается мне, что один из таких людей был здесь совсем недавно.

– Мое дело растить хлеб и ловить рыбу, а в дела ярлов и конунгов мне вникать не с руки, – ответил Торбранд. – Однако ведомо мне, о ком говоришь ты.

– Боюсь, Торбранд сын Торира, с этих дней поселилась в ваших краях кровная вражда с человеком Олафа Трюггвасона. И Туранд сбежал до суда, так что неведомо мне, какой конец будет у этого рассказа, когда дойдет он до Торвинда Кабана из Хиллестада.

– Правда то, что говоришь ты, и печалит это меня. Но какой же совет в таком деле может дать человек ярла Хакона?

– Ярл Хакон знает, кто на его стороне, и не бросает таких в беде. Как ты думаешь, будет ли грозить твоей усадьбе беда этой зимой, если твой сын Хельги отправится со мной в Хладир, где о его судьбе позаботится ярл Эйрик сын Хакона?

– Скажу я, что это будет великий почет и для Хельги, и для всей нашей семьи, если один из моих сыновей поступит в дружину Эйрика Хаконарсона. Но почему ты выбрал Хельги, а не Бьёрна? Уж если кто из них двоих и может стать славным воином, так это не Хельги.

– Может, Хельги и не станет великим воином, – ответил Гудбранд, – но в удаче ему не откажешь. А удача – это то, что в скором времени может понадобиться ярлу Хакону и его сыну Эйрику. Не так много осталось у ярла сыновей, чтобы снова обрушить град на своих врагов, как при Хьёрунгаваге[16]. Здесь и небольшая удача пригодится.

– Я слышал, не последним ты был при Хьёрунгаваге? – спросил Торбранд.

– Да, я был на кораблях Эйрика, сына Хакона. И я видел, как Бу Толстый сначала бился, как берсерк, а потом нырнул в море вместе со своим золотом. Эйрик покрыл себя в том бою славой. И с тех пор – я с ним и с его отцом.

– Слышал я, что Хакон ярл с годами становится все меньше охочим до битв и все больше  – до женщин? – задал еще один вопрос Торбранд.

Гудбранд поморщился:

– Не мне судить ярла, но я тоже слышал что‑то подобное. Однако в дружине Эйрика обычаи строгие, как у йомсвикингов. Не беспокойся, твой сын будет упражняться с мечом, а не с тем, что висит у него между ног.

Тут оба залились хохотом, так как шутка вышла достойная того, чтобы повторить ее на пиру промеж мужами. И, пожав руки, скрепили свой уговор.

Торбранд вернулся к Бьёрну и Хельги и рассказал, о чем сговорились они с Гудбрандом Белым. Хельги не поверил своим ушам, а Бьёрн очень огорчился.

– Отец, но Хельги не воин. Как он будет служить ярлу Эйрику в его дружине? – спросил он.

– Долго тебе еще предстоит ездить на тинг и слушать речи умных людей, – ответил ему Торбранд, – пока ты разучишься верить тому, что слышишь, и начнешь понимать смысл, что скрыт промеж словами.

– Хельги надобно покинуть наши края, чтобы не навлечь гнев Торвинда Кабана на весь наш род, – продолжил он. – Ярлу Хакону сейчас нужна верность бондов. Хельги станет заложником того, что род наш останется ему верен. А с нами и вся округа, потому как люди поддержат нас, а не Кабана, что стоит за Олафа сына Трюггви. Потому, – тут он обернулся к Хельги, – собирайся на корабль Гудбранда Белого из Опланда. Он отплывает через час, чтобы успеть до заката выйти из Аурландфьорда.

Затем Торбранд отдал Хельги свой меч и сказал:

– Этот меч мне принесли много лет назад с вестью, что отец мой и два брата пали, защищая короля Хакона Доброго. И с тех пор он ни разу не был в битве. Хотел бы я, чтобы и тебе биться им не привелось. Но мой отец говорил, что ежели этот меч выпьет крови, то тот, кто его держит, покроет себя славой. И люди, что принесли мне его, сказали, что отец перед смертью сразил пять или шесть данов, пока ему не проткнули живот копьем.

Хельги взял меч, но помыслы его были заняты другим. И едва отец отпустил его, он пошел на торг посмотреть, не появится ли там Ингрид. И он увидел ее за разговором с сестрой, остановился, чтобы принять равнодушный вид, и только потом подошел. Сигрун сразу же ушла, сказав, что вспомнила о каком‑то деле.

– Хочу поблагодарить тебя, Ингрид, за помощь этой ночью, – произнес Хельги холодно. – Сегодня я отправляюсь с Гудбрандом Белым и буду служить в дружине ярла Эйрика, сына Хакона. И было бы невежливо не сказать тебе спасибо перед отплытием.