Облик молодого человека не вызывал ничего, кроме чувства здоровой брезгливости, его манера поведения – ничего, кроме отвращения.

– Ведь договаривались же на одиннадцать, – гнусаво пожаловался приемной Гнилорыбов, – а уже почти половина двенадцатого.

Он извлек из кармана брюк пачку сигарет, вытащил одну, прикурил.

– Здесь не курят. Будьте так любезны, затушите сигарету, – секретарь строго посмотрела на него поверх очков.

– И кофе здесь тоже не подают, – Гнилорыбов глубоко затянулся, пустил изо рта пару сизых колечек и демонстративно затушил сигарету о никелированную ножку табурета.

– Пожалуйста, пепельницу!

– Здесь нет никакой пепельницы, потому что в приемной курить запрещено, – констатировала секретарь, – пожалуйста, воспользуйтесь урной или туалетной комнатой.

– Я лучше воспользуюсь вот этим фикусом, – нашелся Гнилорыбов, выбрав себе в жертву горшочек с декоративным растением, стоящий на газетном столике неподалеку. Через мгновение он уже навис над несчастным цветком, вдавливая окурок в рыхлую землю горшка.

– Это не фикус, это строманта, – совсем растерялась секретарь.

Она хотела что-то добавить, но ее прервал неожиданно зазвонивший телефон.

– Приемная Кириллова, – чуть слышно произнесла секретарь в трубку. На том конце провода бойко затараторил женский голосок.

В эту минуту дверь с лестницы распахнулась, и в приемную вбежал запыхавшийся Юрий Петрович.

– Никита Сергеевич… Никита Сергеевич, опоздал, виноват, – начал он извиняться, сотрясая в своих зажатых лапищах влажную ручонку Гнилорыбова. – Ну пройдемте ко мне в кабинет, прошу вас… Ах, подождите, только пальто сниму! Эть, зацепилось…

Он засуетился, начал было расстегивать туго засевшие в своих петельках крупные черные пуговицы, благополучно расстегнул самую верхнюю, ту, что располагается у ворота, но следующая никак не хотела поддаваться. Поймав на себе скучающий взгляд Гнилорыбова, Кириллов решил бросить это бесплодное занятие.

– А знаете что? Черт с ним, с этим пальто! – бросил он, нервно теребя злосчастную пуговицу. – Пройдемте, не будем терять драгоценное время!

– Вам не следует так плотно завтракать, тогда и пуговицы станут податливее, – Гнилорыбов скорчил довольную гримасу.

– Елена Петровна, два кофе, – скомандовал Кириллов, увлекая за собою в кабинет столь важного и нахального посетителя.

Нежин появился в дверях приемной минут сорок спустя. Его мокрые взъерошенные волосы были откинуты назад, а по широким скулам к подбородку бежали ручейки. Густые черные брови хмурились.

– Кириллов у себя? – спросил он, снимая отяжелевшее от влаги пальто и кидая его на вешалку, аккурат поверх гнилорыбовского.

– У Юрия Петровича посетитель, – вежливо ответила секретарь, – молодой человек в очках. Знаете, не очень-то приятный тип: сначала закурил прямо в приемной, а потом бросил сюда свой окурок, – тонкий палец, окольцованный дешевой побрякушкой, указал на столик с декоративным цветком.

– Да уж. Кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите, – Нежин посмотрел, куда указывал ему палец.

Секретарь вопросительно взглянула.

– Не обращайте внимания, этот человек его не заслуживает, – ответил Нежин, располагаясь на белом кожаном диване, предназначенном для посетителей.

– Хотите кофе? – учтиво предложила секретарь.

– Нет, спасибо, – он взял со столика первый попавшийся журнал, развернул наугад, перелистнул страницу, другую, остановился на статье «Скованные льдом», повествующей о нелегкой судьбе полярников, примерно десятилетие назад застрявших среди мерзлых глыб на сломавшемся ледоколе.

За дверью кабинета послышалось гоготание Кириллова, затем – довольное хихиканье его гостя. Нежин снова перелистнул страницу, наткнулся на пошлую рекламу дорогих дамских сумок, обещающую моментально возвести ее счастливую обладательницу чуть ли не в ранг светской львицы.

Зычный хохот повторился, но уже ближе к дверям, было ясно, что встреча подходит к концу. Нежин бросил журнал обратно на столик и откинулся на диване, прикрывая козырьком ладони глаза. Секретарь шуршала бумагами. Где-то зазвенел телефон.

Изнутри неуверенно надавили на дверную ручку. Было слышно, как Кириллов что-то торопливо объясняет своему гостю. Пятисекундная пауза и снова взрыв хохота. Наконец дверь кабинета приоткрылась и на пороге замаячила сутулая фигура Гнилорыбова. Кириллова же было только слышно.

– Никита Сергеевич, я вам искренне говорю, я в восторге от Михеля, удивительный персонаж! Уверен, он придется по душе и вашим будущим читателям, – безбожно врал Кириллов. – А как художественно у вас получилось выразить его взаимоотношения с Настей!

– Как только я сажусь за письменный стол с зажатым между пальцами новеньким, хорошо отточенным карандашом, тот словно оживает, начиная вырисовывать образы на хрустящей поверхности бумаги, – зарделся смущенно Гнилорыбов. – Отец называет это Божьим провидением, я же…

– Любой талант, несомненно, от Бога! – тут же вставил Кириллов. – Меня больше всего зацепила сцена, где Михель, рассуждая над смыслом бытия на террасе загородного дома родителей, принимает в итоге решение свести счеты с жизнью. Очень живо и красочно. А самое главное – актуально.

– Вы мне льстите, Юрий Петрович, – Гнилорыбов застенчиво поправил съехавшие на нос окуляры.

– Если бы я решил вам просто польстить, то не стал бы перечитывать дважды за ночь вашу рукопись. И знаете, что самое главное?

– Нет, что же? – спросил заинтригованный Гнилорыбов.

– Самое главное, – хитрый Кириллов выдержал паузу, так хорошо знакомую Нежину, – самое главное – это то, что вашу рукопись хочется перечитать и в третий раз, и уверен, захочется еще и еще раз. Ведь прощание с Михелем – все равно что расставание с близким другом.

Мышеловка захлопнулась, приманка из лести и обещаний, выбранная Кирилловым, сработала превосходно. Он обладал превосходным чутьем и умел выбрать нужную тактику, вне всяких сомнений. Оба вышли в приемную. На Кириллове была элегантная голубая рубашка со сверкающими золотыми запонками. Значит, пальто все же не выдержало его натиска.

– А, снова вы, – взгляд Гнилорыбова споткнулся об Нежина, который сидел неподалеку. – Не вставайте, руки я вам все равно не подам.

– Для меня это, конечно, большая потеря, – холодно буркнул тот в ответ, салютуя при этом Кириллову. Кириллов лишь холодно кивнул.

– Простите, кто-нибудь скажет, где мое пальто? – Гнилорыбов растерянно уставился на вешалку. – Я точно помню, что вешал его именно сюда, а сейчас здесь висит этот ужасный мокрый сюртук…

Он обернулся и вопросительно уставился на секретаря. Та сосредоточенно набирала какой-то документ.

– Я, кажется, к вам обращаюсь, – возмущенно воскликнул Гнилорыбов.

– Так посмотрите под ним, – раздраженно бросила в ответ секретарь, про себя поражаясь глупости посетителя.

Физиономию Гнилорыбова перекосило от отвращения. Он брезгливо коснулся кончиком пальца чужого пальто, будто боясь обжечься, чуть-чуть отодвинул мокрую ткань в сторону, отдернул руку.

– Да, оно там, – констатировал он.

– Что, боитесь, что укусит? – усмехнулся развалившийся на диване Нежин. Он с неподдельным любопытством наблюдал за происходящим. Гнилорыбов с ненавистью посмотрел на него, но так и не нашелся с ответом.

– Никита Сергеевич, а позвольте-ка, я вам помогу, – вмешался наконец Кириллов. Подлетел к вешалке и вызволил из-под грузного черного пальто слегка помятый кашемир.

Гнилорыбов поочередно влез в оба рукава, пошарил в карманах, проверяя на месте ли их содержимое. Правая пола забавно топорщилась, на груди расползлось хорошо заметное влажное пятно. Полный презрения взгляд, которым Гнилорыбов окинул присутствующих, остановился на Нежине.– Вы ведь это специально сделали, я знаю, – тыкая в него узловатым пальцем, процедил Гнилорыбов. – А вам, – он повернулся к запыхтевшему от волнения Кириллову, – вам следовало бы пересмотреть штатный состав! – С вами свяжутся! – бросил он Кириллову и, подняв воротник пальто, поспешно вышел.