— Не загнула, Надика! — в плаксе появилась неожиданная уверенность. — Будто сама не видишь, что он… умом нездоров. Он меня когда порол в последний раз, я успела заметить, как мнет… себя мнет между ногами!

— Говори тише! — испугалась Надика и сама закончила шепотом: — Особенно когда несешь чистую правду. Нездоров, и с каждым днем здоровее не становится. Скажи спасибо, что он сам себя между ногами мнет, а не в тебя свой отросток пихает!

— Сдается мне, Надика, это ненадолго! — уверенно, будто была знахаркой, заявила зареванная.

— Сдается мне, Далая, он сам взять и не сможет! Говорят, такое умственное нездоровье случается как раз с теми, у кого отростки не работают.

— И кто ж тебе такое сказал?

Они продолжали препираться. Теперь я могла пристальнее рассмотреть одежду девушки, что сидела на полу. Подобные платья с фартуками носили служанки из императорской резиденции, но это выглядело намного короче, а вырезы сбоку и сверху такие, что я могла полностью видеть ее грудь. В таком наряде не каждая жена перед законным мужем покажется. Выходило, что хозяин их сумасшедший: заставляет их так одеваться, бьет и издевается за мелкие провинности — и от этого сам возбуждается, будто берет их. Он не просто умом нездоров, он настолько болен, что его вообще лучше бы на Тикийскую территорию выселить. Я, конечно, слыхала про разные жестокие случаи в поместьях, но никогда не предполагала, что может быть до такой степени ужасно. В конце концов рабство на Большой земле упоминалось только в книгах по истории. А оно вот, прямо здесь. И я в самом центре.

— Почему мы тогда не сбежим? — спросила я, потому что не смогла бы удержать этот вопрос внутри. — Ведь мы же не рабыни.

— Во! — отреагировала Надика. — Теперь еще и Кьяра расклеилась! Видишь, до чего твое нытье доводит?

Обвиняемая только плечиками пожала.

— И все-таки почему? — повторила я, потому что сама не могла придумать разумного ответа.

— Лежи, лежи, не дергайся, — Надика мягко надавила мне на плечо. — Хочешь, чтобы я тебе очевидные вещи повторяла? Ну, держи, мне не жаль. Куда ты пойдешь, сирота без роду-племени? Крестьяне бывают добры, но им свои семьи кормить нужно, а не тебя, приблудную. В других поместьях и похуже творится — будто сама не слыхала. Да и если просто сбежим, то хозяин по всей округе весточки разошлет, мол, работали плохо да еще и обокрали напоследок — нас никто в дом не возьмет. Куда еще собралась? В портовый город, под бесов за монетку ложиться?

Неужели они вынуждены терпеть подобное, потому что нет выхода? Почему тогда про рабство только в книгах пишут? И вдруг решение всплыло само собой:

— А к охотникам? Пусть научат ремеслу. А если глаз у нас слабый или рука нетвердая, то можем дома убирать, еду готовить. Всяко хлеб отработаем. Охотники добры… и они предпочитают охоту домашнему хозяйству.

Надика наклонилась и с интересом взглянула в мое лицо:

— Ты чего вдруг про охотников заговорила? Так сильно больно? Потерпи, Кьяра, скоро пройдет.

Я не понимала, но, к счастью, Далая принялась рассуждать сама с собой:

— А я бы уже и к охотникам подалась. Лучше уж в глуши жить да людские лица забыть, чем так. Но война ведь — их в срочном порядке в армию призывают. А те, кого не призвали, сами в лесах бесов отстреливают — в этом, говорят, их охотничья честь. Я не уверена, что бесы лучше нашего… этого. Вы слыхали, неподалеку парнишка из деревни двух бесов нашел? Уже два дня все только об этом и болтают — я на рынке такого наслушалась… Ну, я вам рассказывала.

Я приподняла голову, сразу заинтересовавшись. Всего два дня? Уточнила осторожно:

— Так ушли те бесы или нет? Ты рассказывала, но у меня из головы вылетело.

Но Далае было только в радость сменить тему:

— Охотник-то мальчик совсем, перепугался. Женщину точно убил, а мужчину ранил — может, он до сих пор еще поблизости где-то ходит. Когда остальные вернулись, там никого уже не было, а женщина похоронена. Представьте себе, что они уже по нашим лесам бродят — а говорите нам туда же идти!

Ее передернуло, и она нервно обхватила себя руками, словно пытаясь успокоить. Неудивительно. Вперед бесов шла такая слава, что от одних только слухов сон надолго пропадает. И незнакомое зло страшнее зла привычного, потому бесы с неизвестным пределом жестокости их пугали сильнее, чем монстр в этом доме. Надика подхватила:

— Пустое это все, девочки, пустое. До конца лета осталось всего ничего, там в город переедем. Хозяйка хоть строга, но при ней этот… — она снова снизила голос до шепота, — на глазах смиреет. До следующего лета доживем в покое, а там, может, и захватят нас бесы, да всех повырезают. И проблем нет.

— Не говори так, Надика! — подскочила Далая с пола.

Дальнейшую их перепалку я не слушала. Поражало то, как быстро они переключились со страха перед извергом-хозяином на страх перед бесами, ни одного из которых ни разу не видали лично. Мира достичь намного, намного сложнее, чем просто переубедить верховного вождя. Местные ненавидят родобессков, не понимают их, и боятся по понятным причинам. Но есть очень тонкое отличие, которое заметишь, только побывав на обеих сторонах: бесы внутренне свободны, в то время, как мои сородичи готовы преклоняться перед каждым. Окажись на месте одной из служанок Даара — она ни секунды бы не размышляла, взяла бы этот хлыст и пробила бы извращенцу рукояткой череп. Ни страх смерти, ни голода, ни другие причины ее бы не остановили. Потому что бесы относятся к смерти намного проще, чем к несвободе. И даже их верность вождям — она не от несвободы, а от осознанного выбора. Рабство — оно в головах. А в моей голове и без того слишком многое накопилось.

Интересно, а красавец-император не знал, что сначала надо навести порядок на своей земле, а потом уже претендовать на другие? А если взять за руки этих двух бедняжек и привести к его величеству, показать их исполосованные хлыстом спины, то что он ответит? Что сейчас на решение таких проблем просто не хватает сил, как со жрицами? Как не хватало раньше и не хватит в будущем.

К вечеру я чувствовала себя прекрасно. Раны немного ныли, но знахарь свое дело знал. Снова поговорила с девушками о побеге. Когда они поняли, что я настроена решительно, то начали слезно умолять передумать. Я и не слишком настаивала на их соучастии, ведь знала, что сама пойду вслед за Криитом, а приводить их к бесам… до сих пор неизвестно, не покажется ли после тех хозяин добрым духом. Отказалась от сыра и хлеба — летом в лесу мне голод не грозит, только длинную юбку и рубаху взяла. А если их поймают на краже продуктов, то достанется. Хотя им в любом случае достанется, за что-нибудь другое — проблема извращенца вовсе не в нарушенных правилах.

Выходила спокойно, не таясь. Меня окликнул мужчина, один из охранников на воротах:

— Кьяра, ты куда на ночь глядя?

— Ухожу я!

Оглянулась по направлению его взгляда. На пороге стоял опешивший хозяин — он мог приказать охране схватить меня и напоследок еще разок выпороть, потому я забеспокоилась. Повторила громко, отчетливо:

— Ухожу, потому что я не твоя рабыня.

— Прибежишь через недельку! — ответил тот. — Вот тогда и решим, кто как называется!

— Возможно, что прибегу. А пока дай мне шанс самой убедиться, что снаружи не хуже, чем внутри.

Я могла бы ответить что-то дерзкое, но сдержалась — достаточно демонстративности. Зато охрана не станет меня задерживать, зато девушкам не перепадет за помощь мне. Перевоспитать сарказмом этого человека и всех, кто на происходящее закрывает глаза, я все равно не смогу.

В лесу осмотрелась и быстро сориентировалась. Не так уж и далеко от того места, где меня убили. Возвращаться не стала. Крииту тут делать нечего. Если он жив, то поспешит пробраться к побережью. Надеюсь, что так. Ранен? Ничего страшного. Убит? Невозможно. Или добрые духи сами хотят войны, а в таком мире незачем и задерживаться. Потому шагала уверенно вперед, убеждая себя, что Криит где-то там, опережает меня на неполных три дня.