Домой Аллочка приехала в слезах. И не только из-за того, что вместо похоронного автобуса я везла ее на такси. (После выпавших на мою долю испытаний никакого желания наведываться в погребальную контору не было. А кроме того, мне показалось, что подружкино самочувствие вполне позволяет ей передвигаться и другим, не столь комфортабельным транспортом.)

Больше всего ее раздражало то, что, как я и предвидела, валяясь целыми днями на койке и обжираясь деликатесами, болящая стремительно поползла вширь. Платьице, в котором она попала в больницу, теперь трещало по швам.

Утешилась бедняжка только дома. После того как я просветила ее относительно собственных проблем. Все-таки в сравнении с парой лишних килограммов вероятность оказаться в тюрьме за совершение особо тяжкого преступления выглядела еще менее привлекательной.

— Тань, а может, ну его все! Мы ничего не видели, не слышали. Будем жить как раньше, глядишь, тебя и не найдут!

— А если найдут?

Аллочка замялась. Уж на что она у нас девушка неискушенная и наивная, но даже она догадывается, что сделают представители доблестных правоохранительных органов, получив возможность свалить на меня одно, а то и два убийства.

Сообразив, что в этом случае защищать ее от произвола школьной администрации будет некому, и, надеюсь, просто не захотев лишаться любимой подруги, Аллочка унялась и отговаривать меня от расследования перестала.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Сначала свожу тебя к специалисту.

Алла отмахнулась:

— Я уже нормально себя чувствую. А кроме того, Игорь уже показал меня своему приятелю-нейрохирургу. Он работает там же. Через день я буду ходить на физиопроцедуры в районную поликлинику, больше, он сказал, ничего и не надо. Я просто потянула спину.

— Ну, тогда в понедельник ты пойдешь трудоустраиваться, но фотографию на пропуск подсунешь мою. Вот, я приготовила.

Согласилась перестраховщица далеко не сразу, и только после того, как я ей пообещала находиться поблизости и придумала, как можно отвертеться в случае, если подлог обнаружится.

— Скажешь, что зрение у тебя плохое, а в очках ходить стесняешься. Вот и перепутала.

Разумеется, Аллочкины предстоящие тяготы требовали немедленного подкрепления. Даже несмотря на набранные килограммы. Удерживать я подружку не стала, и, как оказалось, напрасно. После котлет и пирога с вареньем она воспряла духом и принялась грузить меня разной чепухой.

— Слушай, Тань, — задумчиво протянула болящая, отодвигая от себя очередную пустую тарелку, — а все-таки, что может такого незаконного происходить в этой богадельне?

Я только молча пожала плечами, так как никакой новой информацией не располагала, а имеющимися соображениями уже поделилась. Аллочка же, похоже, в ответе не нуждалась.

— Понимаешь, мне с самого начала показалось, что там происходит что-то необычное.

Угу, ей показалось. И именно с самого начала. Да если бы у нее появилась хоть тень каких-то подозрений, она бы нашла способ поселить меня в своей палате или потребовала незамедлительно забрать ее оттуда. Крайне маловероятно, что Аллочку что-то смутило. Другое дело, по прошествии времени, когда она узнала о моих приключениях, некоторые моменты и впрямь могли ей показаться подозрительными.

— Ну и что тебя насторожило?

— Может, над нами опыты ставили? Или какое-нибудь психотропное оружие испытывали?

Ну вот! Опять эти журналы по вязанию! Теперь они пичкают читательниц страшилками про КГБ и их преемника ФСБ, зомбирующих соотечественников через одного.

— Птичка моя, расслабься. И выкинь ты эти журналы! Я тебе лучше самолично буду ежемесячно покупать «Верену». Там и модели лучше, и не забивают ерундой головы вязальщиц.

— Оставь в покое мои журналы! — оскорбилась Алла. — Там такое не печатают. Только гороскопы и письма читателей. И зря ты мне не веришь, я все время ощущала на себе какое-то постороннее воздействие, да и другие больные тоже.

— Что ты говоришь, — заинтересовалась я, — а поконкретней?

— Ну, — замялась подружка, — больные вели себя как-то странно.

— И в чем эта странность выражалась? В свободное от уколов время твои соседки по палате прыгали с парашютом? Или упражнялись в беге на длинные дистанции? — не удержалась я от шпильки.

Она сама у нас дама легковнушаемая. Так что любые эксперименты сказались бы прежде всего именно на ней. И если бы, не дай бог, подружка проигнорировала своего верного друга на кухне у окна или, к примеру, вместо того чтобы завалиться на диван с очередным любовным романом, потянулась за томом Достоевского или хотя бы Хайнлайна, я бы, конечно, встревожилась. Но Аллочка была абсолютно предсказуемая, такая, как всегда, и ни малейших сомнений в том, что с ее психикой никто не экспериментировал, быть просто не могло. Воздействовали не на психику, а на организм? Ну, тогда ей это вообще пошло ла пользу! Она явно посвежела.

Аллочка надулась и замолчала, но долго она копить обиды не умеет.

— Тань, а можно я сейчас Игорю позвоню? — робко осведомилась подружка.

— Даже не думай! Пусть он делает первый шаг!

— А если не сделает? Вдруг он сам не позвонит?

Я задумалась.

— Ладно, если через три дня не объявится, мешать не буду.

Аллочка погрустнела еще больше. Ждать она не умеет абсолютно. Даже на пляже она смирно лежит только первые пятнадцать минут. Потом заставляет меня инспектировать ее загар и очень расстраивается, узнав, что видимых результатов за такой срок быть не может. Она набирается терпения и возлежит на песочке еще минут десять. Дальше уже можно говорить только о моем терпении и выдержке, которые я так отточила за годы знакомства с ней, что меня можно заносить в Книгу рекордов Гиннесса. И пожалуй, с этим надо поторопиться. Если все-таки удастся пристроить Алку кардиологу, у меня появится конкурент. Сомневаюсь, что замужество как-то существенно исправит Аллочкин характер. Нарабатывать необходимые качества придется супругу.

В том, что подружка не выдержит и позвонит первой, я не сомневалась. От светлой мысли испортить телефонный аппарат удержало соображение о невозможности дождаться встречного звонка. Связать подружку тоже не представлялось возможным. Она девушка обидчивая, может неправильно истолковать мои мотивы.

Дабы отвлечь Аллочку от желания вцепиться в телефон, я усадила ее в комнате с чашкой кофе (сама я дальше стакана воды так и не пошла) и принялась рассуждать вслух:

— Как тебе кажется, зачем пошла мыть больничные полы обеспеченная молодая леди, у которой к тому же есть возможность снимать баснословно дорогое жилье?

— Ну, не знаю. Может, она альтруистка? И ее хлебом не корми, дай что-нибудь сделать для больных?

Почему-то в альтруизм Натальи верилось с трудом. Не стыкуется желание бросить всю себя на алтарь служения людям и страсть к нарядам. Я ведь в шкафы-то заглянула. Одежды и обуви было, может, и немного, но исключительно хорошего качества и известных фирм. Можно предположить, что за квартиру платит сестра, она же скидывает тряпки со своего плеча или даже балует сестренку новыми вещами, а на «булавки» девушка зарабатывает, вернее, зарабатывала самостоятельно, чтобы сохранить хотя бы иллюзию независимости. Но и это сомнительно. Уж слишком скудно за такую малоприятную работу платят. Вот если только она и впрямь занималась чем-то другим. За приличные деньги! Я уже об этом думала, но пока я не окажусь на ее месте и как следует не осмотрюсь, все равно в этом направлении мне не продвинуться.

— А еще что ты будешь делать? — не унималась Аллочка. Не иначе как отупела в больнице от безделья и теперь тоже страдает нездоровой любознательностью.

— Почему тебя так интересует, что буду делать я? Разве тебе не хочется узнать, что будешь делать ты?

Удивилась подружка несказанно:

— А я-то почему?

— Как это — почему? — возмутилась я. — Ты у нас человек свободный, на больничном. Тебе и карты в руки!

Аллочка насторожилась:

— Ну и что я должна делать?