Отругав себя за глупую впечатлительность, я собрала остатки воли в кулак и шагнула в подъезд. Внутри стало не так страшно, хотя стены и потолок, выкрашенные в темно-серый цвет, все равно давили на психику и напоминали мне, простой смертной, о собственной уязвимости и незащищенности. Как странно. Что-то подобное я ощущала и прежде, только это было в судебно-медицинской анатомичке 1-го меда, куда я по собственной глупости когда-то сунулась, пытаясь произвести впечатление на кавалера-медика. Признаюсь, мне это почти удалось, за исключением одного пустяка. Впечатлился не приятель, а я сама. И очень надолго. Тогда я осознала, как хрупка человеческая плоть и как беззащитна она перед многочисленными превратностями судьбы. Сейчас же я всеми порами прочувствовала оголенность собственных нервов и податливость психики. Вероятно, так и было задумано.

Только почему я раньше ничего подобного не испытывала? Ведь неоднократно видела подобные сооружения, но никогда у меня не было столь гнетущего чувства. Неужели голодание до такой степени обострило восприятие? Я об этом тоже читала, но, пока не почувствовала, всерьез не задумывалась. И если быть честной хотя бы по отношению к себе, я нисколько не рада такому подарку, предпочла бы его вернуть обратно и навсегда забыть о пережитых ощущениях!

Лифт не работал, и прекрасно — путешествие на девятый этаж, особенно с учетом того, что высота потолков была просто невиданной, метров пять, вытеснило все ненужные эмоции. Когда я наконец доковыляла, сердце колотилось как бешеное, в висках пульсировала кровь, а в горле появился ком, сглотнуть который не было никакой возможности. Безумно хотелось пить, а воды с собой я, как на грех, не захватила.

Отдышавшись, я принялась давить на кнопку звонка, моля Бога, чтобы Горгиппия Станиславовна оказалась дома и чтобы у нее не было предубеждения против несанкционированного вторжения молодых почитательниц ее педагогического таланта. Если я не посижу на чем-нибудь мягком и мне не нальют воды даже из-под крана, обратный путь мне не проделать ни за что на свете.

— Кто там? — Женский голос из-за двери принадлежать профессорше не мог. Если только она не раздобыла средство Макропулоса и не скинула с плеч три-четыре десятка лет.

— Я к Горгиппии Станиславовне, — как можно любезней откликнулась я.

— Нет ее и не будет! — В отличие от меня дама по ту сторону двери отнюдь не стремилась расположить к себе собеседницу. Более того, судя по звуку удаляющихся шагов, она вообще не намеревалась вступать со мной в переговоры.

Я нажала на кнопку еще раз, и на сей раз не отпускала ее довольно долго. Надеюсь, дама догадалась, что просто так я не уйду.

Она и впрямь оказалась особой сообразительной и соблаговолила объяснить, что профессорша приказала долго жить и, даже если я останусь тут навечно и буду трезвонить без перерывов на обед и сон, поговорить с Горгиппией Станиславовной мне не удастся.

— Может, вы мне все-таки откроете? — взмолилась я. — Я ее аспирантка, и мне нужно поговорить.

— И не подумаю пускать кого ни попадя, — отозвалась грубиянка. — Говорю же, нет ее! Померла! Непонятно?

Надо же, какое невезение! Что-то делать все равно надо было, а я не могла сосредоточиться. Как мне не повезло с Горгиппией, у нее бы я обязательно хоть что-нибудь узнала. Про больницу, про лечащего врача, да мало ли что можно было вытянуть из пожилой женщины, расспрашивая о здоровье? А теперь придется бежать по другим адресам и придумывать несуществующие предлоги для вторжения. Мне стало себя так жалко, что я горестно всхлипнула. Дверь квартиры напротив распахнулась.

— Вы кто? И почему сидите на холодном полу?

Женщина, проявившая ко мне интерес, выглядела лет на сорок, но если в ее возрасте у меня будут такие синяки под глазами и такие редкие, нечесаные волосы, то я, по крайней мере, позабочусь, чтобы хоть домашний халат не вызывал в окружающих готовности оказать мне немедленную материальную помощь!

Обрадованная человеческим участием, я поведала трогательную историю несчастной аспирантки.

— А Симка, значит, и на порог не пустила? — понимающе кивнула соседка. — Да что с нее возьмешь? Стерва она, причем редкостная. И хамка, каких поискать.

С характеристикой я была согласна целиком и полностью и рекомендации для вступления в общество любителей изящной словесности Серафиме бы давать поостереглась. Легче мне, тем не менее, не стало. Пол и впрямь оказался холодным, а меня и так постоянно знобило.

— Простите, пожалуйста, — не выдержала я. — Вы не дадите мне воды?

Женщина и впрямь оказалась жалостливой, и следующие полчаса я провела на ее кухне, на удивление нарядной и чистой. Кроме того, со вкусом подобранная мебель и оригинальные обои сглаживали непривычную для меня высоту потолков, которая теперь не казалась такой пугающей.

Надо же, как, оказывается, люди могут пренебрегать собственным внешним видом и, возможно, самочувствием, поддерживая, тем не менее, идеальный порядок в остальном! Я бы так не сумела. Боюсь, я все же отношусь к женщинам, которым важнее, как они выглядят, а не как себя чувствуют. Я никогда не куплю новые шторы и не стану менять пришедшую пусть даже в полную негодность мебель, если не удовлетворена состоянием своего гардероба или наметилась необходимость посетить косметолога.

Наливая мне в большой, нарядный стакан с золотым ободком вожделенную минералку, женщина на все корки ругала «зловредную бабу» из квартиры напротив.

— Мы ведь как раньше жили, — жаловалась моя спасительница, — одной семьей. Все друг другу помогали, праздники отмечали вместе, с детьми сидели по очереди. Моя мать-покойница все время к нам тети-Гориного сына брала. Та с работы не вылазила да из библиотеки. Даже когда и дома была, все равно толку чуть. Или все труды свои писала, или спала — уставала очень. Так что мы с Аськой, с Арсением то есть, можно сказать, вместе выросли. Хоть он и постарше будет. Я у них дома как своя была.

Честно говоря, я бы с ума сошла, если бы пришлось жить одной семьей с соседями. Мне нужен покой, полная тишина и изоляция. Я слишком устаю от школьной суеты и многоголосья. А кроме того, крайне мало людей, чье постоянное присутствие меня не раздражает и с которыми я могу подолгу и с удовольствием общаться. С прискорбием сознаюсь, что ни первый, ни второй супруг к таковым не относились. И это тоже, наверное, сыграло свою роль в моем решении не связывать себя больше долгосрочными отношениями с мужчинами. С возрастом я терпеливее не стала.

— И как это Аську угораздило такую стерву в дом привести? — возмущалась она. — Он парень был видный, мог найти кого получше. А эта оторва, каких свет не видывал.

— Почему был? — встрепенулась я. — Тоже умер?

— Типун вам на язык, — замахала на меня руками подруга его детских игр. — Живой он, только постарел очень. Еще бы, с такой-то ведьмой жить!

— А когда скончалась Горгиппия Станиславовна? — поинтересовалась я на всякий случай уже в коридоре, прощаясь с гостеприимной разговорчивой дамой. — И от чего?

— От воспаления легких. Больше года уже прошло. Как же вы не знали? — запоздало удивилась моя благодетельница.

Пришлось на ходу придумывать байку о том, как мужнина командировка на два года лишила меня возможности вносить посильный вклад в педагогическую науку под чутким руководством профессорши.

— А куда уезжали-то, небось в загранку? — полюбопытствовала соседка, и в ее глазах мелькнула неконтролируемая зависть.

Чтобы не портить установившегося дружеского контакта, я назвала Ненецкий автономный округ. У собеседницы явно отлегло от сердца.

— Так вот почему вы такая бледненькая, — посочувствовала она.

Покидая гостеприимную квартиру, я намечала себе фронт работ на вечер. Разумеется, я буду валиться с ног от усталости, когда вернусь с работы, но нянчиться со своими недомоганиями пока не могу себе позволить. Надо навестить еще кого-нибудь из списка на дискете. Хорошо хоть в основном люди живут в одном районе и недалеко. Пока я не пойму, хотя бы в общих чертах, что все-таки происходит в медицинском учреждении, покоя мне не будет.