Алла покраснела как рак и приготовилась спасаться бегством. Я дергаться не стала, потому как заранее заняла позицию около двери и мимо меня ей все равно не проскочить.

— Что вы говорите! — удивилась я. — А нам она сказала, что вы ее сын. Мы сначала-то, конечно, поверили, а теперь сомневаемся. Не похожи вы с ней ни капли! Правда, Ал?

Перепуганная Алка кивнула, хотя вряд ли поняла, о чем ее спрашивают. Уверена, какой ей сейчас вопрос ни задай, подтвердит не задумываясь. Надо пользоваться, пока она в себя не пришла.

Врач казался не менее озадаченным, чем пациентка, но взял себя в руки значительно быстрее.

— Ладно, с этим вроде ясно. Давайте талон.

Я послушно протянула ему талон на следующую неделю и приготовилась стоять насмерть. Беспокоилась я зря. Препираться врач со мной не рискнул, отважился только исподтишка глянуть на часы.

Я предположила, что у него на сегодня еще есть дела, и быстренько перешла к сути.

— Доктор, у моей подруги проблемы. — Я кивнула в сторону тоскующей Аллочки. — Конечно, здесь она лежит по другому поводу, но раз уж в больнице оказался такой опытный специалист вашего профиля, не воспользоваться представившейся возможностью было бы неправильно. О здоровье надо думать смолоду. Ведь так?

Бедолаге не оставалось ничего кроме как согласиться. Кто же кинется оспаривать собственный профессионализм? А если он и возражал, чтобы все кому не лень прибегали на осмотр без талончика или в его нерабочее время, то выразить протест не успел. Я споро перешла к Алкиным бедам.

Палку перегибать не стала. Зачем мужика стращать раньше времени? Если у них все сладится, так он и сам увидит.

— У нее, доктор, сердцебиение!

— Что вы говорите? У меня тоже. Да и вообще, все, кто до сих пор не помер, могут похвастать тем же.

Махнув рукой на собственные планы, кардиолог поудобнее устроился на мягком офисном стуле и пригласил нас присесть на кушетку. Похоже, мы его и впрямь заинтересовали.

— Кроме сердцебиения, вашу подругу что-нибудь беспокоит?

Конечно. И много чего. Хотя совершенно не понимаю, с какой стати: всю ответственность она уже давно переложила на меня. Однако дергается по-прежнему по любому поводу. Но я упрямо бормотала про сердцебиение.

Врач глубоко вздохнул и сдался.

— Ладно, значит, сердцебиение. А какое? Учащенное? Замедленное?

— А когда как! — обрадовалась я. — Когда замедленное, а когда и учащенное! Представляете?

— В общих чертах. Я могу вас попросить выйти? Хотелось бы услышать саму больную. В вашем присутствии она как-то теряется.

Спорить с кардиологом я не собиралась. Пусть пообщаются. Я же его не для себя присматривала.

Алкин затравленный вид не оставлял никаких сомнений, что и процедуру осмотра она бы с удовольствием свалила на меня.

Взглядом я постаралась передать ей свое возмущение и требование вести себя прилично.

Алла появилась минут через десять. Вопреки ожиданиям, закатывать мне истерику она не собиралась. Я подхватила ее под руку и потащила к лифтам.

— Ну что?

— Все в порядке.

— Что в порядке?

— Кардиограмма.

— Какая еще кардиограмма? Что на тебе пахать можно, я и сама знаю. Как он тебе?

— Не знаю. А тебе?

Я начала закипать.

— При чем тут я? Ты зачем к нему ходила?! За кардиограммой?!

Аллочка смутилась и занервничала.

— Даже и не знаю. Я так волновалась…

— Ладно, — ругаться бесполезно, Аллочку не переделать. — Будешь обходить всех по списку, пока не выберешь. Сегодня уже поздно, а завтра пойдешь к остальным!

Аллочка съежилась и попыталась втянуть голову в плечи, но поврежденная спина дала о себе знать, и подружка взвизгнула.

— Ну, раз ты согласна, пошли к тебе в палату. Можешь пока полежать. До рандеву с практикантами время еще есть.

Мальчики, похоже, уже успели что-то отпраздновать не дожидаясь вечера, поскольку опоздали и пребывали сильно навеселе.

— Значит, так, — распорядился Паша. — Ты, Ольга, иди пока к себе, на пост в хирургии подтянешься к десяти, как договаривались. А тебя, Тамар, я пока спрячу на цокольном этаже. Бутылку купила?

Я кивнула, но бутылки не отдала. Если ребята уже сейчас наши имена не могут вспомнить, то с дополнительной дозы они вообще забудут о нашем существовании. Пусть у них останется стимул для выполнения взятых обязательств.

Чмокнув надувшуюся Алку, я велела ей слушаться «старших» и двинула за провожатыми. Возле лифта, воровато оглядевшись по сторонам, Паша начал стягивать с себя белый халат.

— А это зачем? — удивилась я. Разумеется, никаких опасений насчет собственной безопасности у меня не возникло — не место для посягательств, — но заинтересовалась сильно.

Под халатом у парня оказался еще один, снятый предназначался для меня.

— Вот, надевай. Будешь, как и мы, практиканткой. Иначе тебя на цокольный охрана не пропустит.

— А что там такого секретного? — поинтересовалась я, натягивая камуфляж. — Психотропные препараты? Или подпольная лаборатория по пересадке органов?

Судя по непрезентабельному фасаду больницы и ее еще более обшарпанному интерьеру — про отсутствие лекарств я даже и не говорю, — учреждение явно не походило на хранилище хоть чего-нибудь ценного, что имело смысл охранять. Разве что врачей от разъяренных родственников или благодарных пациентов.

Такими вопросами ребята не задавались. И впредь, по-моему, тоже не собирались забивать себе голову разными глупостями. Другое дело, предстоящий сабантуйчик с горячительными напитками. Вот на эту тему они бы просветили меня с удовольствием.

В лифте я все-таки выяснила, что находится на цокольном этаже. Склады, архив, технические службы, гардероб, пищеблок и баклаборатория. Меня собирались запереть в каморке, предназначенной для инвентаря уборщицы.

— Наташка с нашего курса за полставки полы драит. У нее ключи и взяли. Посидишь до после отбоя, а там мы за тобой потом придем.

Мне, честно говоря, перспектива не понравилась. А ну как ребятки все-таки упьются и забудут? Мне что, до утра сидеть? А что скажет эта самая Наташка? Я как-то совсем не уверена, что после ночи, проведенной на фоне отсутствия элементарных удобств, я сумею произвести благоприятное впечатление на девушку и внятно объяснить свое присутствие в подсобке.

— Не боись, — успокоил меня словоохотливый Паша. — Тебе и посидеть-то часок, не больше. Ну хочешь, я тебе Серегу оставлю?

Напарник, которого уже здорово развезло, икнул и сделал попытку растянуть губы в улыбке. Я вздрогнула и от Сереги отказалась.

Охранник, облеченный доверием отстаивать пищеблок от оголодавших старушек, к своим обязанностям относился прохладно. Он трепался по мобильнику, и маловероятно, что с начальством и на производственные темы, поскольку абонента называл «лапулей».

— Ребят, а мне обязательно сидеть в обнимку со шваброй? Тут же никому до меня дела нет! — взмолилась я, как только мы свернули за угол. — А давайте сразу рванем в хирургию?

— Да ты что! Тебя там и застукают! И нам из-за тебя достанется! Что, тебе трудно немножко подождать?

Я смирилась. Хотя уже не раз и не два мысленно упрекнула себя за авантюризм и легкомыслие. Может, Аллочка не так уж и не права? И чрезмерная активность не всегда оправданна? Но с другой стороны, раз уж я взялась, надо доводить дело до конца. А если я сейчас сбегу, то не буду ли потом укорять себя за бесхарактерность? Особенно по ночам, когда подружка в очередной раз меня разбудит, чтобы рассказать, какой ужасный ей приснился сон и какими чудовищными предчувствиями теснится ее грудь!

Чулан оказался в самом конце коридора. И выглядел даже красочнее, чем я представляла. А уж как благоухал! Ну, Наташке-то, предположим, это вряд ли сильно мешало. Подумаешь, заглянула на минутку, взяла ведро и пошла. А мне тут сидеть?! Час, а то и больше?!

Поведать практикантам о решительном отказе подвергать собственную психику и органы чувств непосильному испытанию я не успела. Дверь за мной закрылась, и щелчок замка оповестил, что протесты мне придется оставить при себе. Прошипев несколько ругательных слов в адрес спивающихся студентов-медиков, не имеющих ни малейшего представления о том, как следует обращаться с дамами, и вдобавок отличающихся эгоизмом, чревоугодием и садистскими наклонностями, я присела на перевернутое ведро и задумалась.