Но вот что-то изменилось. Внезапно бык грозно замычал; ноги матадора подкосились, и он бросился прочь с арены. Бык, вместо того чтобы догонять его, ринулся к стенам цирка. Они затрещали. Люди в ужасе повскакивали и кинулись с трибун. Пикадоры и вся прислуга корриды пытались остановить быка, отвлечь, наконец, заколоть его, — но тщетно. Под мощными ударами рушились трибуны. Давя друг друга, люди рвались к выходу. Внезапное бешенство перекинулось на людей, и они дрались насмерть, не понимая, что делают. Королева, бледная как снег, вцепилась в ручки трона, кусая губы:

— Не выходить же мне замуж за быка! Пусть тот, кто остановит это безумие, считается победителем!

Цирк был разгромлен и являл собой руины жестокой битвы, когда Санчо усмирил быка, и толпа тотчас утихла, словно потеряв силы.

— Ты победитель корриды! — с усмешкой сказала королева. — Послезавтра… послезавтра на твою голову будет возложена корона и ты станешь моим супругом!

— Мне не нужна твоя корона, донна Тереза, — промолвил Санчо, — но я хочу… я хочу, чтобы ты вышла вместе со мной вечером за стены Толедо проводить белого быка в стадо.

Королева, удивленная, молча кивнула пастуху.

На закате следующего дня они двинулись в горы. Глубокая долина пересекла их путь, и белый бык затерялся в густых зарослях. Как ни искали его Санчо и королева, все было тщетно. Синеватая дымка тумана окутала долину, и путники решили подняться на склон ущелья. На узкой тропинке Санчо приложил руки к губам и замычал, призывая животное.

Не успело затихнуть эхо, как дикий рев потряс горы. Вслед за тем послышался тяжелый топот и навстречу пастуху вылетел красный бык. Голова его была опущена к земле, и кровавая пена хлопьями свисала с морды. Еще мгновение— и он бросился бы на Санчо, но внезапно на тропу посыпались камни, и вслед за ними спустился Педро. Блестящая одежда матадора была изодрана, лицо искажала бессмысленная гримаса, а глаза заволакивало безумие.

— Седьмой! — торжествующе закричал он, размахивая клинком и не видя путников. — Ты мне добудешь корону!

Бык и человек рванулись друг к другу и, сшибясь, полетели в пропасть.

Пастух стал на колени и заглянул в бездну. На дне ее распростерлись два тела. Одно — Педро, другое, также человеческое, было облачено в королевские одежды. Королева Тереза оперлась на плечо пастуха и склонилась над обрывом. Тяжкий стон вырвался из ее сжатых губ.

— Дон Альфонс! — прошептала она, судорожно крестясь.

Они поднялись с земли. Прохладный ветерок пахнул им в лица и рассеял пелену тумана. Впереди них, на озаренном солнцем склоне, белый бык легко поднимался к вершине. Они двинулись за ним. Там, улыбаясь вечной улыбкой, их ждал старый Пан. В облачной стране его, полной волшебного благоухания цветов, среди звезд и лунных лучей, под чарующие песни древнего бога они провели ночь, с которой не могла сравниться ни одна из ночей жизни. Наутро королева, забыв навсегда свой трон, ушла с пастухом Санчо по неведомым тропам вслед за стадом священных быков Пана.

В глубине заснеженных лесов, на скалистом холме фантазия зимы воздвигла ледяной замок. Три островерхих башни несли дозор, хмуро вглядываясь в даль, и острые зубцы их стен безжалостно рассекали воздух. Ветер свистел в щелях, снежная пыль клубилась над замком, и тоскливое эхо разносилось по лесу, исполняя уснувшие деревья предчувствием боли и смерти. Но вот смолкли последние стоны побежденного ветра. Тускло засветилась ледяная броня страшного замка, празднуют победу. Небо над ним раздвинулось, и сквозь хмурые косматые тучи пробились солнечные лучи. Голубым огнем вспыхнули башни, почувствовав угрозу, но холод их ледяного оружия не мог достать врага. Свет все ярче заливал мрачный замок, и вот звонкие капли одна за другой застучали по скользким плитам. Ледяная твердыня, оплот зимней стужи, стала таять, превращаясь в прозрачную воду. Вот капли слились в крошечный ручей, и он стал пробивать себе дорогу в сугробах. Вначале глухо ворча у препятствий, затем все звонче, перепрыгивая через корни деревьев и, наконец, зазвенел он торжествующей песней весны. Дальше и дальше устремлялся он, становясь все полнее, постепенно превращаясь в реку. А река уже неслась к океану, где гремели о берег суровые валы, и в устье реки на каменистом острове стоял замок, подобно ледяному, но уже сотворенный руками людей. Стены его были из красного гранита. В нем жила прекрасная королева, и ее безнадежно любил волшебник…

Мелон любил грезить под музыку, и его воображение рисовало целый калейдоскоп картин, сливавшийся в необыкновенные сюжеты. И сейчас он с сожалением возвращался в обычный мир, а его душа еще цеплялась за пережитые чувства и жаждала остаться в пространстве музыки. Впрочем последнее произведение Илмиса — гак звали композитора и исполнителя сонаты— смущало Мелона. Начатое в минорном ключе, оно неожиданно завершалось мажорными звуками, и от этого менялся смысл и логика произведения. С одной стороны, соната казалась интересной и неожиданной, с другой— теряла глубину. Впрочем, можно ли искусству предъявлять какие-либо условия, а творцу рамки? Один лишь отрывок из первой части настолько захватил Мелона, что он с тайным трепетом повторял его много раз и тотчас погружался в необычайные переживания. Ему казалось, что он превращается в маленького водяного тритона, живущего в светлой заводи ручья на окраине леса. Журчание потока, переливы отраженного света на стволах могучих корявых деревьев, запахи водяных лилий и ирисов— все это было его сокровенной жизнью и даровало ему всю полноту и радость ее.

Но мелодия заканчивалась и Мелон опять возвращался в постылую обыденную реальность. О, как он завидовал Илмису, владеющему силой творца, способному подчинить себе природу, а не зависеть от нее.

— Напрасно твое преклонение перед Илмисом, — рассмеялся старинный приятель Мелона, — он бежит от жизни не меньше тебя. Его последняя соната посвящена леди Сельме, которая отвергла его. Однако он придумал счастливый конец своему порыву, ты ведь заметил, как трагическая тема вдруг превращается в конце в фальшивую радость.

Мелон промолчал. Одно упоминание о сонате опять воскресило в нем волшебный мотив, ручей заворожил пением, и он снова был крошкой-водяным. Разводы на поверхности ручья складывались в немыслимые узоры, и паучки пытались повторить их на своих паутинках. Зеленые водоросли танцевали над светлым песчаным дном. Маленький тритон играл с рыбками, когда раздался топот копыт. Кавалькада всадников на серебристо-белых конях остановилась у ручья. Надменная красавица в зеленом бархатном платье обвела заводь медленным взглядом и остановила его на тритоне.

— Подай мне воды, дитя! — раздался низкий голос.

Тритон наполнил водой перламутровую раковину, что носил за поясом и протянул ее повелительнице всадников. Она улыбнулась ему:

— Ты ловок и бесстрашен. Пожалуй, мне пригодится такой как ты. Присоединяйся к моей свите! Ты будешь моим пажом.

Тритон не смел возражать, и ему подвели маленького шотландского пони.

— Вперед! — крикнула Зеленая Леди. — До вечера мы должны успеть попасть в замок!

Три башни окружали замок в устье реки, и их длинные тени в лучах заката вычерчивали знак трезубца на пустынной отмели. Тихо прокрались к стенам рыцари зеленой леди и, преодолев их, скрылись в замке. Еще несколько томительных минут ожидания, и вот раздался чей-то крик, звон оружия. Затем загремели ржавые цепи подъемного моста, отворились ворота. Замок был захвачен и воины торжественно встретили свою повелительницу победными звуками труб. Леди въехала на широкий двор.

— Где хозяйка? — сурово спросила она.

Двое рыцарей поднесли факел к фигуре, опутанной веревками. Тритон вздрогнул. Пленница как две капли воды походила на Зеленую леди. Только красота ее была тоньше и благородней, а в глазах стояли слезы и немой упрек.