— У тебя есть Комар, — безучастно произнес Зажигалка.

— Да, — согласился я. — Комар, он для меня все в одном лице.

— Аристарх, ты иди, — попросил Зажигалка. — Я хочу побыть один.

— Хорошо, — согласился я.

Все мы на Клюшке страдаем от душевного невнимания.

Утро начиналось как обычно — с пронзительного, противного звонка. Большой Лелик зашел в спальню, Никита полусонно открыл глаза.

— Так, архаровцы, — скомандовал зычным голосом Лелик. — Пять минут на соплежуйство, и вы все поднялись по команде “Смирно”, — и с чувством выполненного долга Лелик направился проводить подъем в других комнатах.

Первые минуты в спальне царили покой и тишина, никто не собирался просыпаться, но по коридору зашлепали первые пары ног, послышался стук дверей в других спальнях, отрывки разговоров воспитателей.

— Блин, дверь не закрыта, не на вокзале живем, — возмутился Щука, выползая из-под одеяла. — Чем так воняет? — недовольно сморщившись, поинтересовался он. Рывком откинул одеяло в сторону, Щука в одних трусах подошел к двери, тупо уставившись на нее. — Блин, ну дерьмом же воняет, может, это ты, Никитон, с перепугу, — оскалился Макс. Он подошел к окну и открыл его настежь. Зимний, холодный воздух ворвался в комнату. — Вообще-то странно, я пришел в пять утра, запаха никакого не было, и туалет на этаже был закрыт, — Щука медленно подошел к своей кровати и неподвижно застыл на месте. — Что это такое? — на его лице застыло выражение ужаса.

Никитон в трусах нехотя подошел к другу и приглушенно с усмешкой присвистнул. Нижняя часть щукинского пододеяльника, которая находилась в ногах, была изгажена. Это был напряженный момент.

— Однако, Командор, ты “оботравш”, — констатировал Никита и пристально посмотрел на побелевшее лицо друга.

Щука, бедный и растерянный, как истукан стоял перед собственной кроватью и никак не мог понять, кто посмел сделать его “оботравшем”… Кто-то сделал его чмошником на всю Клюшку… Он никак не мог сообразить, кто этот смертник-камикадзе.

Щука плотно закрыл за собой двери, открыл настежь окно и выбросил одеяло с пододеяльником на улицу. Все его движения были спешными.

— Что, Командор, очко жим-жим?! — с насмешкой спросил Никита и вышел из спальни.

С утра Клюшка кипела, как чайник. Все уже знали: ночью Щуку-Командора сделали “оботравшем”. Напряжение, царившее с утра, сгущалось, даже воздух Клюшки пропитался страхом и дрожал в преддверии надвигающейся грозы. Всеобщее лихорадочное возбуждение было необычайно заразительным.

Никита перед завтраком подошел ко мне.

— Ты Макса сделал оботравшем?

— У меня не было выбора, я просто его опередил.

Никита некоторое время молчал. Повисло напряжение, вязкое, словно остывший соус.

— Все идет к войне, — мрачно произнес Никита. — Это у нас уже было два года назад, когда Макс с Батоном выясняли отношения из-за командорства. Но сейчас все серьезней. Я просто хотел тебе сказать, я с тобой.

— Ты?!

— У тебя что — так много друзей, что откажешься еще от одного?! — Никита с прищуром посмотрел на меня.

— Спасибо, — произнес я.

— На Чапу, Рыжего, Спирика также можешь рассчитывать. Я с ними уже переговорил.

— С нами еще Комар, — сказал я. — Никитон, когда завалим Щуку, давай жить без командорства.

— Меня оно так же достало, — признался Никита.

— Значит, будем готовиться к войне.

Никита, нахмурившись, молчал.

— Поможешь мне Стюардессу похоронить? — спросил он.

— Без базара, — согласился я. — Где хоронить будем?

— На нашем кладбище.

— Разве можно?!

— Кто запретит? — злобно ответил Никита.

— Нет, я не про это, — замялся я. — Просто кладбище человеческое, а мы там собаку.

— Стюардесса была в сто раз лучше многих из тех, кто на том кладбище лежит. Я ее похороню там, — твердо сказал Никита.

Я не стал переубеждать Никиту. Возможно, он был прав.

Запланированный хоккейный матч в последний момент поменяли на мини-футбол.

Ежегодно накануне 23 февраля — дня Советской Армии — в спортивном поединке встречались сборные педагогов и обитателей за общедетдомовский суперкубок имени Лукьянова. Традиция была заложена еще старым директором. Ажиотаж вокруг суперигры был необычен: за последние годы общий счет составил 2:2. Капитаном сборной педагогов была Железная Марго, Вонючка отказался от такой чести, сославшись на изобилие работы. Большой Лелик, Гордеева, Сигизмундович, Гиббон, Комар, Зажигалка, Стасик и я — вратарь — мы были костяк команды Железной Марго. Команду Клюшки возглавлял Щука, одним из нападающих был Никитон, он согласился войти в состав команды в последний момент, до этого категорически отказывался участвовать в суперкубке.

Вонючка выступил с приветственным словом. В спортзале произошло едва уловимое шевеление. Всех очень раззадорила фраза дерика “о вселенской любви к обитателям Клюшки”. После игру взял под свое командование физрук Свисток.

Болельщики шумели, галдели до посинения, половина спортзала отчаянно переживала за педагогов, вторая — также отчаянно за обитателей. Первый двадцатиминутный тайм окончился ничем, хотя опасных моментов было предостаточно. Многих поразило, с каким бесстрашием Железная Марго ходила в атаку, голевых ситуаций было предостаточно, но ворота так и не были распечатаны.

Второй тайм оказался еще более напряженным, закончившись счетом 1:1. Была назначена дополнительная десятиминутка. Все игроки от усталости и эмоций валились с ног, но глаза их светились азартом, игра всех увлекла. Периодически в зале гремело: “Судью на мыло”.

Дополнительное время не изменило счета, и была назначена после пятиминутного перерыва серия из пяти пенальти. Всеобщее лихорадочное возбуждение было необычно заразительно. Зал то замирал, то оживал. Первым гол в ворота обитателей забамбасила Гордеева, и зал восторженно заорал. Щука подошел к мячу и крученым ударом направил его в самый дальний угол моих ворот. После забитого гола с его лица не сползала самодовольная улыбка. Железная Марго, как заправский футболист, долго переставляла мяч с места на место, она ловила на себе взоры десятков глаз. Удар ее был несильный, но точный. Потом подошла очередь Лиса, он справился с возложенной на него задачей, мяч обжег мои пальцы и оказался в сетке. Счет после четырех пенальти был равным. Пятый, решающий мяч в ворота обитателей забил Сигизмундович. Счет стал 6:5 в пользу педагогов. Последним к мячу подошел Никитон. Он заметно волновался, от его удара зависело все. Никита долго готовил мяч, и так его ставил, и сяк. Я напрягся, как торпеда. Щука подошел к другу, что-то шепнул ему на ухо, Свисток жестко приказал Командору покинуть поле. Прозвучал свисток бить пенальти. Зал застыл, молчаливо наблюдая за Смирновым. Никита размахнулся, и… мяч пролетел намного выше ворот. В зале происходила несусветная суматоха. У меня внутри все оборвалось, мне стало страшно. Я понял, Никитон специально не забил гол и послал мяч выше ворот. Господи, что же он натворил-то, самоубийца. Его же Щука прибьет за поражение. Зал продолжал галдеть. Одни кричали, что гол нельзя засчитывать, другие доказывали обратное. Споры прекратил Свисток:

— Со счетом 6:5 команда педагогов выиграла суперкубок имени Лукьянова, — торжественно произнес он, но при этом не сводил укоризненного взгляда с Никитона.

Зал взорвался криками и рукоплесканиями. Щука в раздевалке накинулся на Смирнова:

— Ты специально поддался, — кричал, брызгая слюной, Щука. — Никитон, я от тебя такой заподлянки никак не ожидал.

Смирнов застыл, как восковая фигура.

— Зачем ты убил Стюардессу? — напрямик спросил он.

— Не трогал я твоей Стюардессы, — злобно буркнул Щука.

Никита достал из спичечного коробка бычок “Бонда”. Он не сводил глаз с бегающих глаз друга.

— Возьми его себе на память, — произнес он с пренебрежением. — “Бонд” на Клюшке куришь только ты, Макс. Зачем ты убил мою Стюардессу? Ты же знал, как я ее люблю, и ты ее убил. Ты после этого хуже врага.