Голограмма погасла. Я мог вновь заниматься своими делами, ибо ни Лысый, ни его веселая компания, меня больше не беспокоили. В смысле, вообще не беспокоили. Даже списать не просили. Обмен парой фраз на перемене составлял все мое общение с ними за день. Так продолжалось вплоть до выпускного вечера, когда окончательно разошлись мои пути с этими ребятами. С теми из них, кто дошел до выпуска.

Новости были хорошими и плохими. В первую категорию, помимо такого, несомненно, приятного, факта, как уничтожение еще одной группы кальвинцев, попадают: лишний бластер в моем арсенале, транспортное средство (флаер) и отсутствие необходимости управлять им непосредственно. В систему управления этой летающей металлической банки входил режим автоматического возвращения на базу. Так что я, устроившись поудобнее, лишь любовался забортным пейзажем.

Посмотреть действительно было на что. Внизу проплывали голубовато-зеленые луга, одинокие деревья, настолько развесистые и огромные, что их можно было разглядеть с моего места, извилистая лента реки, сверкавшая в лучах местного солнца. Природа на Кальвине все еще была первозданной и непоколебимой, цивилизация не успела согнуть ее в бараний рог, перемолоть в железных тисках и выплюнуть обратно в совершенно неподобающем виде.

Все остальные новости пока были с минусом. Прежде всего, я по-прежнему оставался капитаном Орловым. В смысле, носил свою космическую форму. Покойный Егор Борисович в плане одежды был редкостным аскетом и минималистом, так что разжиться у него «бомжовыми» вещами не удалось. Не имело смысла напяливать на себя и форму кого-либо из кальвинской группы захвата, серьезно подпорченную и продырявленную выстрелами из бластера. Честное слово, разгуливать при всем честном народе в броне с дырой в груди или в обгоревшем шлеме — значит, вызывать подозрений не меньше, чем от космической формы.

Другой минус заключался в том, что компьютер во флаере оказался простеньким, или, как такие системы называла Фло — «лысым». Кроме стандартных программ управления и навигации он содержал еще ориентировку на меня. С весьма качественным фотороботом или снимком, что при нынешнем развитии компьютерной графики почти одно и то же. И все. Так что если я захочу выяснить, где содержатся Фло и Равиль, куда дели мой «Варяг», мне по любому не избежать вылазки в опорный пункт местных силовых структур. И именно туда меня как раз нес флаер, повинуясь программе автоматического возвращения. Надеяться на то, что меня там встретят с цветами и шампанским, не приходилось.

Картинки девственно-чистой природы Кальвина сменились другими, более, как бы выразиться поточнее, цивилизованными. Сперва разноцветные прямоугольники полей, огородов и пастбищ с копошащимися на них железными букашками сельскохозяйственной техники. Технология синтеза пищи позволила решить извечную проблему голода, а сам процесс производства уже не отличался принципиально от аналогичных процессов в других отраслях — будь то выплавка стали или сборка автомобилей. То есть, он требовал отлаженных алгоритмов, производственных мощностей, энергии, сырья и минимального вмешательства человека. А вот земли под поля и пастбища уже не требовал. Но обстоятельство это отнюдь не поставило жирный крест на сельском хозяйстве.

Да, спрос на натуральное мясо, овощи, фрукты и злаки упал с тех пор до минимума. Однако не до нуля. Причиной тому послужила брезгливость сильных мира сего, не желавших питаться «дерьмом и мусором», из которого, по всей видимости, и синтезируются продукты питания «для народа». Специально для таких людей, имеющих много денег, а значит и оснований требовать, по-прежнему, вблизи городов, выращивают овощи, фрукты, скотину для мяса и молока, виноградники, чай. Все это затем продается ресторанам, а то и, непосредственно потребителям, которые могут себе позволить оптовые закупки. Если прав, в смысле, денег, у тебя еще больше, то фермеры готовы удовлетворить еще одну твою потребность, более экзотическую. Речь идет о возможности «подобно диким предкам», отведать мяса зверя, убитого собственноручно. Для этого по спецзаказу отлавливали в лесу детеныша какой-нибудь дикой твари, в течение года растили его на ферме, после чего выпускали его… нет, не в лес, где оно как иголка в стоге сена. Просто, на свежий воздух, где-нибудь на открытой местности. Зверюга стоит посреди этой незнакомой среды, не зная, что делать дальше (откуда ей знать?), а охотники тут как тут. На аэромобиле, с самонаводящимися лазерами. Очень мужественно, не правда ли? По статистике, среднее время такой «охоты» составляет порядка тридцати секунд. О том, чтобы как я, идти в глушь леса, на реально дикого и опасного зверя, с лазерным резаком и почти разряженным бластером, и речи быть не могло. Не исключено, что если кому-то из этих «охотничков» подбросить ма-а-аленькую такую мышку, половина впадет в панику, а другая половина кого-нибудь позовет. Охрану, полицию, или, санитарную службу.

Когда я приближался к Внешнему Кругу города, произошло то, что я ожидал, но очень не хотел этого. Сработал коммуникатор мгновенной связи. Без голограммы — просто голос, замодулированный так, что в нем не осталось ничего человеческого.

— Дракон, Дракон, это Единорог! — тьфу ты, что за детско-сказочные мотивы?! Вы еще семерыми козлятами назовитесь.

— Дракон слушает, — сказал я нехотя.

— Дракон, как там Птичка? — последовал незамедлительный, и, на мгновение поставивший меня в тупик вопрос. Что еще за Птичка? Уж не я ли? Не могли хотя бы Соколом назвать?

— Птичка упорхнула на дальние ветки, — состряпал я некое подобие шифровки, означающей, что капитан Орлов скрылся в глубине леса, — и, перед этим, клюнула Дракона в пять его голов.

Судя по паузе по ту сторону коммуникатора, ответ мой пришелся не бровь, а в глаз. И воспринят был правильно.

— Дракон, возвращайтесь в берлогу, — наконец последовало указание, и на этом связь прекратилась. Никогда не думал, что драконы живут в берлогах. Он бы еще сказал: «возвращайтесь в хлев». А я не тупой, я уже на подходе к этому самому хлеву.

Флаер миновал стену Внутреннего Круга и оказался в центральной части города — той части, что, по мнению его жителей, и есть настоящий город. Небоскребы, сияющие на солнце стеклопластиковыми окнами, многоуровневые автострады, полные машин, голографические рекламки, возникающие прямо в воздухе, и, конечно же, другие флаеры и автомобили. Живописнее эта часть города выглядит только ночью — тогда она превращается в буйство красок и света, словно сошедшее с картины художника-авангардиста.

Вот и берлога — здание, увенчанное надстройкой с огромной, в несколько человеческих ростов, дверью. Флаер, наверное, казался таким маленьким на ее фоне. При его подлете дверь автоматически растворилась, затем закрылась, и я оказался в огромном помещении без окон и с тусклым освещением. Помещение оказалось ангаром — по его площади почти ровными рядами были расставлены одинаковые флаеры с надписью «Полиция Кальвина». Мой флаер сам выбрал место между двумя своими собратьями и приземлился.

Мне не стоило спешить вылезать наружу. И я не спешил, понимая, что ангар мог быть под наблюдением. Моя форма в сочетании с моей весьма известной рожей, могла испортить все дело.

Впрочем долго сидеть мне тоже не пришлось. Минут эдак через пять после моей посадки, в ангар пожаловал полицейский. Без брони и шлема; бластера я тоже при нем не обнаружил. Не спецназ, точно. Скорее всего, патрульный. Он пошел вдоль рядов флаеров, видимо, выискивая свой. Тут я заметил, что расставлены эти летательные аппараты не как попало, а в соответствии с двумя цифрами, номером ряда и номером места, которые были выгравированы на корпусе каждого из них. И, судя по траектории движения полицейского, его флаер находился неподалеку от моего.

С бластером, который я вовсе не собирался применять по прямому назначению, я выбрался наружу и, полуползком, петляя между флаерами, подобрался к полицейскому. В этот раз я твердо решил заполучить форму целиком и, потому обошелся без стрельбы. Едва заметный (со стороны) удар прикладом — и обмякший, оглушенный «страж порядка» у меня в руках. Втащив его в ближайший флаер, я произвел «смену имиджа».