Оба эти качества еще более определенно выступают в двух самых знаменитых фресковых циклах Гирландайо — в церкви Санта Тринита и в церкви Санта Мария Новелла. Первый из этих циклов — в Тринита — был начат в 1483 году по заказу флорентийского банкира Франческо Сассетти и в шести фресках изображает легенду святого Франциска. Особенной известностью пользуется правая фреска этого цикла. Ее главная тема — утверждение францисканского ордена папой Гонорием III — изображена на среднем плане. Не совсем логично балдахин, под которым сидит папа, помещен прямо на улице, а между двумя барьерами разместилась коллегия кардиналов. Но не изображение главной темы сделало эту фреску такой знаменитой у современников, а то, что изображено на самом переднем и на заднем плане и что не имеет ничего общего с легендой о святом Франциске. Вы помните, что уже Беноццо Гоццоли наполнял свои фресковые композиции портретами знаменитых современников. Но он рядил эти портреты в костюмы той священной легенды, которая составляла главное содержание его фрески, и переносил эти портреты в соответствующие легенде ситуации. Гирландайо поступает гораздо смелее — он священное событие прямо переносит в обстановку современной Флоренции. На первом плане мы видим группу почтенных флорентийских граждан, принимающих процессию, которая поднимается к ним по подземной лестнице. В этой группе центральное место занимают Лоренцо Великолепный и рядом с ним сам заказчик фрескового цикла Франческо Сассетти. На противоположной стороне — три взрослых сына Сассетти. Во главе процессии идет знаменитый флорентийский поэт Полициано, окруженный сыновьями Лоренцо Великолепного (в том числе и будущий папа Лев X); шествие замыкает поэт Пульчи. И в полном соответствии с этой портретной сценой задний план фрески изображает площадь, похожую на площадь Синьории, с окружающими ее зданиями.

Еще значительно дальше в этой модернизации священного повествования Гирландайо идет в своем последнем и самом большом фресковом цикле — на трех стенах хора в церкви Санта Мария Новелла. Фрески, законченные в 1490 году, по заказу флорентийского богача и мецената Джованни Торнабуони, изображают эпизоды из жизни Иоанна Крестителя и богоматери. В этих фресках нечего искать той композиционной цельности, которую сумел создать на стенах капеллы в Ареццо Пьеро делла Франческа. Не найдем мы в них и драматической насыщенности действия. Они удовлетворяют другим, более житейским потребностям. Впечатление зрителя, вступающего в хоровое пространство Санта Мария Новелла, лучше всего можно было бы сравнить с впечатлениями любознательного обывателя, который уселся у окна и наблюдает различные сцены, сменяющиеся перед ним на людной улице города, или разглядывает, что происходит в квартирах, расположенного напротив дома. Вот перед нами великолепный портик не то церкви, не то палаццо. Разряженные флорентийские девушки остановились в изящных позах у пилястра, два почтенных старика погружены в какой-то деловой разговор, мальчики играют у подножия лестницы, полуобнаженный нищий сидит на ступеньках. И случайно, между прочим, взгляд зрителя падает на девочку, поднимающуюся по ступеням, замечает первосвященника, выходящего ей навстречу из храма, и узнает главную тему фрески — «Введение богоматери во храм».

Во фреске «Введение богоматери» можно наблюдать не только просторность пространства у Гирландайо, но и его несомненную тенденцию свести рассказ к одному пространству, к одному моменту, к одному полю зрения. О сукцессивных приемах рассказа — с повторением на одной фреске одного и того же действующего лица — у Гирландайо не может быть и речи. Но этого мало. В отличие от «рассказчиков» предшествующего поколения, Гирландайо стремится придать и событию и пространству завершенный характер, замкнуть пространство сзади и по возможности с боков. Естественно, что для достижения этой цели интерьер годится лучше, чем пейзаж. И действительно, наибольшей цельности стиль Гирландайо достигает в тех фресках, где изображен интерьер. Особенной славой у современников пользовались две сцены «Рождества» из цикла для церкви Санта Мария Новелла. Первая из них — «Рождество Иоанна Крестителя» — происходит в простой буржуазной спальне. Роженица сидит в постели, кормилица держит ребенка, другая женщина протягивает к нему руки, служанка придвигает столик с угощением к постели, в то время как на переднем плане торжественно двигается процессия кумушек, предводительствуемая молодой женщиной в нарядном платье, с веером, — эта последняя — несомненный портрет. Процессия заканчивается жанровым эпизодом, нарушающим торжественный ритм композиции, — служанкой, порывисто вбегающей в дверь, держа на голове корзину с фруктами. Другое — «Рождество богоматери». Здесь обстановка стала роскошнее и аристократичнее. Скромная буржуазная спальня обратилась в парадный салон с пестрыми пилястрами, драгоценной деревянной обшивкой и фризом путти. В позе полулежащей роженицы больше классического величия, и гости, во главе которых можно узнать дочь заказчика Лодовику Торнабуони, выступают с более чопорной важностью. Но мотив служанки, в быстром движении, словно на ходу, льющей воду из кувшина, по-прежнему вносит в композицию фрески столь характерную для конца кватроченто динамику.

В общем, Гирландайо — художник, не обладающий большой эстетической чуткостью. Менее всего его искусства коснулась та духовная экзальтация, которая свойственна эпохе, и в его фресках легче всего угадать приближение классического стиля, идеального стиля Высокого Возрождения.

Гораздо сильнее дух времени коснулся творчества живописцев, которых, по аналогии с Кастаньо и Уччелло, можно назвать «проблемистами». Со многими из них, например с Поллайоло и Верроккьо, мы уже встретились при обзоре скульптуры. Во главе этой группы следует поставить Алессо Бальдовинетти, художника почти легендарного, так как сохранилось больше литературных свидетельств о нем, чем конкретных произведений его живописи. У современников имя Алессо Бальдовинетти было в большом почете, и через мастерскую Бальдовинетти прошло большое количество выдающихся живописцев эпохи. Но немногочисленные собственноручные произведения Алессо Бальдовинетти дошли до нас в полуразрушенном виде. Алессо Бальдовинетти представляет собой крайнюю разновидность того типа художника-ученого, с которым мы часто сталкиваемся в эпоху кватроченто (родился около 1426-го, умер в 1499 году). Если бы по воле судьбы ему довелось родиться в XIX веке, то он несомненно был бы химиком, или ботаником, или геологом. Но он родился во Флоренции XV века и поэтому сделался живописцем. Художественные проблемы занимают Алессо Бальдовинетти лишь постольку, поскольку они имеют какую-либо научную подоплеку. Так, его занимает проблема колорита, но по большей части со стороны техники, химии. Он изобретает новые красочные составы, подмешивает к фресковым краскам яичный желток и горячий лак — в стремлении добиться яркости красок; но в результате его фрески почти целиком осыпались. Так же настойчиво Бальдовинетти ищет новых красочных сочетаний, задумывается над проблемой дополнительных тонов, разрабатывает основы тонального колорита.

Самая прославленная работа Алессо Бальдовинетти — «Рождество Христово^», написанная в портике церкви Сервитов в 1462 году, почти совершенно разрушилась из-за химических экспериментов мастера. То, что от фрески сохранилось, показывает нам живопись Бальдовинетти как сложную смесь натурализма и стилизации. Так, например, остроумно и декоративно стилизованы светлые пятна ангелов и светлый силуэт цветущего дерева. Напротив, с натурализмом почти геологическим показаны напластования каменных пород на склоне холма и выветрившиеся, поросшие мохом кирпичи руины, с ботанической точностью имитирована древесная кора и структура спиленной ветви. В живописи Алессо Бальдовинетти художественные и научные цели начинают явно между собой сплетаться.

Более ясное представление о художественном облике Алессо Бальдовинетти мы получаем по лучше всего сохранившейся его «Мадонне^» из Лувра. На первый взгляд эта картина кажется очень близкой к стилю Доменико Венециано и Пьеро делла Франческа (не удивительно, что долгое время она и числилась под именем Пьеро делла Франческа). Но при ближайшем рассмотрении, несмотря на сходство трактовки света и пейзажа, бросается в глаза существенное различие — преобладание линии, ее четкости, ее орнаментальной выразительности. Всюду, где только можно, Алессо Бальдовинетти стремится извлечь из линии каллиграфический нажим, гибкую энергию (в ленте, обвивающей младенца, в вырезе одежды богоматери, в кайме ее плаща). В этой реабилитации линии — решающее значение Бальдовинетти для флорентийской живописи второй половины кватроченто. То же различие мы видим и в пейзаже. Как и Пьеро делла Франческа, флорентийского мастера занимает завоевание пейзажной дали. Но в то время как Пьеро делла Франческа шел к своей цели живописными путями света и тона, Алессо Бальдовинетти завоевывает глубину строго выверенной линейной перспективой: уменьшая размеры облаков и прослеживая спиральные извивы речки среди темных берегов до самого горизонта.