Сайменс давно уже заметил, что среди матросов происходит какой-то сговор. Подозрительно было и то, что они совершенно перестали ругаться, точно примирились с ужасными муками и решили покорно ждать смертного часа. Но вместе с тем взгляды их становились все более резкими, загораясь моментами неукротимой ненавистью. Он устало оглядел пустой океан — никакой надежды на благополучный исход из создавшегося положения… Как продержаться хотя бы до вечера? Он приказал выдать всем по рюмке воды. А потом, когда с этим было покончено, он вытащил из кармана револьвер и спокойно, словно речь шла о кружке пива, заговорил:

— Нас все время преследует акула. А я слышал, что иногда она нападает на шлюпку. Надо на всякий случай приготовиться.

Сайменс обратился к старшему механику и третьему штурману:

— Советую и вам то же сделать. И если только наступит опасный момент, то стреляйте, не дожидаясь моего распоряжения. Зарядов хватит.

Штурман Рит послушно вытащил револьвер, но Сотильо даже не пошевелился.

На носу шлюпки сейчас же зашептали:

— Вот проклятые, — догадались!

— Все равно их головы скоро треснут, как пивные бутылки.

Старый Гимбо, обращаясь к корме, сказал вслух:

— Напрасно вы, джентльмены, приготовили револьверы. Я более тридцати лет плаваю на судах. При всяких обстоятельствах бывал. И этих акул перевидывал пропасть. Да чтобы какая-нибудь из них нападала на шлюпку, — никогда не слыхал.

Сайменс бросил на него быстрый взгляд.

— Жаль — не спросили, старина, твоего глупого совета.

Гимбо не остался в долгу:

— До конца года еще далеко. Неизвестно, кто умнее окажется.

Между командным составом и подчиненными все сильнее закипала вражда, безмолвная и жуткая. Правда, та и другая стороны только предостерегающе переглядывались, но у многих глаза горели таким ожесточением, что о примирении не могло быть и речи. Тревога на шлюпке усилилась.

Старший штурман следил за командой, держа браунинг наготове. Он думал лишь о том, чтобы не пропустить момента опасности. Но для других его изнуренное лицо с потрескавшимися губами было по-прежнему непроницаемо, как морское дно. У третьего штурмана дрожали колени. Его торчащие уши, казалось, еще больше выросли от худобы. Все предметы перед ним двоились. Он умрет раньше, чем обрушится удар весла на его голову. Старший механик Сотильо никогда не считал себя боевым человеком, а тут тем более, по его расчетам, было бесполезно вытаскивать оружие из кармана. Понурив голову, он мысленно прощался с женой и детьми, оставшимися в Буэнос-Айресе. Грузная его фигура, ослабев, еле удерживалась на сиденье кормы. Боцман растерянно оглядывался, прикидывая в уме, на чьей стороне будет перевес. Здесь, на корме, было огнестрельное оружие — дело серьезное, а там команда превышала своей численностью. Затем — если бы матросы находились на расстоянии ярдов двадцати, то ничего не стоило бы, пока они будут приближаться, перестрелять их всех, как поросят. А в данном случае они сидят рядом. Нападение может быть таким внезапным, что не помогут и браунинги. Не переметнуться ли ему во время свалки на ту сторону? Но разве матросы поверят в его искренность? Другое дело, если он первый бросится на старшего штурмана и вырвет у него револьвер. Это тем более легко сделать, что Сайменс сидит с ним рядом. Да, но в это время третий штурман может влепить в него пулю! Вопрос не поддавался разрешению. И боцман, поддерживая одной рукой руль, а другой сжимая в кармане морской нож, безнадежно пожимал крутыми плечами.

Произошла смена в работе. Домбер медленно пробрался к корме и, согнув голову, грузно уселся на первую банку. Прежде чем взяться за вложенное в уключину весло, он безуспешно поплевал пересохшим ртом ка руки. Вид у него был угрожающий. Он смотрел глазами разъяренного буйвола. Рядом с ним сел Кинче. Этот весь съежился и бросал взгляд на револьвер третьего штурмана исподтишка, воровски.

У Сайменса только в первый момент чуть-чуть дрогнули ресницы. Потом он весь внутренне напрягся. Тусклые глаза сделались глубже и осветились огнем. Все внимание он сосредоточил на первом гребце, следя за каждым его движением и держа наготове браунинг.

На той и другой стороне люди настороженно ждали, боясь прозевать те секунды, в течение которых будет решаться судьба каждого человека. Все почуяли призрак смерти. Она присутствовала здесь, на шлюпке, никому не зримая. Чья будет первая очередь? Знали лишь одно: чьи-то жизни скоро угаснут, как лампада от порыва ветра.

Боцман, впиваясь зоркими глазами вперед, вскрикнул:

— Какой-то предмет на воде!

Матросы, следившие все время за кормою, сразу все оглянулись.

На курсе шлюпки действительно обозначалось что-то круглое.

— Посмотрите, боцман, в бинокль, — приказал старший штурман, все еще не сводя глаз с Домбера.

Спустя полминуты боцман сообщил:

— Как будто человек плавает. А дальше — еще. Много их.

Больше никто из матросов не обращал внимания на корму шлюпки. Взоры всех были устремлены вперед. Теперь старший штурман, никого не опасаясь, сам мог взять бинокль. Он смотрел долго и внимательно, пока на лице его не появилась гримаса отвращения.

Впереди все яснее вырисовывался человек. Грудь его была над водою, — очевидно, он за что-то держался. Голова запрокинулась назад. Все были крайне удивлены, когда увидели, что неизвестный пловец смеется, оскаливая белые зубы.

— Должно быть, веселый парень, — сказал машинист Пеко, чтобы нарушить тягостное молчание.

— Обрадовался, бедняга, что нас увидел, — добавил какой-то матрос.

У Лутатини, как и у других, возникали вопросы: откуда взялся этот человек. Как может он смеяться, находясь в одиночестве среди обширных вод океана. А может быть, он сошел с ума.

По мере того как приближались к пловцу, на шлюпке росло удивление, переходя в непонятный страх. Человек держался на поверхности воды благодаря пробковому нагруднику. Руки у него были закинуты за шею. Он не кричал, не шевелил головою. Он только смеялся беззвучным смехом.

— Это мертвец… — мрачно прохрипел кто-то.

Гребцы перестали работать веслами. Шлюпка по инерции медленно подвигалась вперед. Все встали на ней и, охваченные жутким изумлением, молча уставились на мертвеца. Он тоже, запрокинув назад голову, смотрел на них темными впадинами вытекших глаз. Раскрытый рот сверкал ослепительной белизной зубов. Казалось, что он сейчас же заговорит и расскажет страшную тайну о себе.

Старший штурман распорядился:

— Надо обыскать его карманы. Может быть, найдутся в них какие-нибудь документы.

Но в это время какая-то тень мелькнула около мертвеца. Он вдруг зашевелился, словно услышал распоряжение штурмана, и быстро начал погружаться в глубину океана. Казалось, он хотел скорее скрыться от людей. Это произвело на всех потрясающее впечатление.

— Он живой… — простирая перед собой руки, вскрикнул испуганно Лутатини.

— Акула… — догадался старый Гимбо.

Шлюпка тронулась дальше. Спустя некоторое время она остановилась среди партии трупов, плавающих недалеко друг от друга. Их было около четырех десятков. Одни держались на спасательных кругах, другие были обвязаны пробочными нагрудниками. Все они подверглись разложению, распространяя вокруг себя отвратительное зловоние. У одного лопнула на голове кожа и расползлась, обнажив белый череп. Кто-то, в фуражке с золотым вензелем, упрямо склонил голову, точно хотел разрешить трудную задачу жизни. Некоторые застыли с разинутыми ртами, с таким видом, как будто неслышно продолжали взывать о помощи. Чернокожий негр, словно в отчаянии, вцепился руками в свои кудрявые волосы. Какой-то моряк, находясь внутри спасательного круга, положил голову на его край и как будто заснул. Другие в последней агонии стиснули челюсти, задохнулись с искаженными лицами, точно озлобленные против всего мира. От приблизившейся к ним шлюпки пошла легкая волна. Мертвецы чуть-чуть заколебались, осторожно повертываясь в ту или другую сторону, залитые косыми лучами. Казалось, что они проснулись и вот-вот своими отчаянными воплями, смешанными с безумным хохотом, взорвут тишину океана. На шлюпке все застыли в немом оцепенении. Никто не спрашивал, откуда появились здесь эти люди? На спасательных кругах можно было прочитать надпись: на белой половине название судна — «Надежда», на красной половине порт его приписки — «Бордо». Для каждого было ясно, что за несколько дней здесь произошла одна из тех ужасных катастроф, какие за время войны происходили на разных морях почти каждый день. Очевидно, подводная лодка потопила французский пароход без предупреждения. Экипажу его некогда было спускать шлюпки. Люди бросались за борт, ища себе спасения в водах.