– Поставьте на меня, мистер Джон. Я всем приношу счастье в игре и несчастье в любви.
Австралиец ответил заговорщицкой улыбкой и поставил триста долларов на даму бубен. Присутствовавшие были изумлены размером ставки и результатом. Мистер Джон выиграл. Ловя на себе удивленные и восторженные взгляды, он преобразился. Чопорное самодовольство и холодная сдержанность сменились страстью, уверенностью в удаче. Глаза его горели, руки нервно перебирали банкноты. Но он умел сдерживаться.
– Это ваш выигрыш, дорогая, – протянул он Нелли, хрустящую пачку.
Она категорически запротестовала:
– Нет, нет, что вы, мистер Джон! Это проценты с вашего капитала, а я только принесла счастье, которое, между прочим, нельзя оценить на деньги, – со смехом поясняла она.
Жаннетта попросила сделать маленькую ставку и на неё.
– Сейчас, мадемуазель, попробуем и ваше счастье, – отвечал австралиец и поставил тысячу долларов на пиковую даму.
Когда он выиграл и на этот раз, все вскрикнули. Ошеломлен был даже банкомет…
– Довольно, мистер Джон, пойдемте. Выпьем чего‑нибудь холодного. Я понимаю толк в игре: сейчас нужно уйти, иначе вы очень быстро лишитесь своего великолепного выигрыша. Да и в самом деле, мы изнываем от жары и жажды.
Нелли крепко сжала локоть австралийца, и он под её требовательным взглядом встал и, пропустив подруг вперед, нехотя вышел.
– А я бы ещё поставил, – сказал он в ресторане, усаживаясь за столиком и заказав подбежавшему бою шампанское со льдом и фрукты.
– И обязательно проиграли бы, – возразила Нелли. – Уж поверьте, у меня большой опыт, и я чувствую, когда нужно вставать из‑за стола. Мой муж не хотел этого понять, как я его ни уговаривала. Вот и потерял имя и свободу. Воюет теперь с дикарями, и неизвестно, останется ли жив. У них, говорят, отравленные стрелы. А я… Впрочем, что это я вам рассказываю? Это вам не нужно знать. Наша танцевальная встреча ни к чему не обязывает. Завтра вы о нас забудете.
– Вас я никогда не забуду.
– Это все так говорят. А впрочем, посмотрим. Может быть, вы будете исключением. Но кто же из нас вам больше нравится?
– Простите, девочки, – улыбнулся австралиец, – но я никак не могу сделать выбор. «Безусловно, это женщины легкого поведения, но какие!» – подумал он.
Жаннетта тем временем, при содействии услужливого боя, уже допивала третий фужер.
– И не делайте выбора, мистер Джон. Этого не нужно. Без Нелли мне всегда грустно, что я такая… – На глазах у неё блеснули слезы. Вытерев их миниатюрным платочком, она рассмеялась с наигранным весельем: – Вот что сделало вино! Какая я, наверно, смешная! Говорю совсем не то, что следует…
Она все больше пьянела, в её английскую речь вплетались выражения её родного, звучного языка. Нелли это заметила и поспешила исправить положение:
– Мистер Джон! Довольно вина. Поедем на «рубикон». Скорая езда в открытой машине освежит нас. А то уже поздно, и в таком состоянии мы не можем вернуться домой: у нас строгая мама.
– Мама? – переспросил также опьяневший мистер Джон. – Разве вы сестры?
– Нет, конечно, но мама у нас общая. И, вы увидите, очаровательная. Но строгая… Платите, пойдем!
Прислуга провожала их с низкими поклонами. Пожилой китаец‑бой, получив на чай десять долларов, не удивился и подумал: «Повезло девочкам. Уж они‑то получат гораздо больше, наверно не одну сотню. А для меня и десять долларов огромная сумма». Убрав фужеры, вазу и пустые бутылки, он весело побежал в буфет.
Заказанный по телефону роскошный автомобиль мчал австралийца и его новых подруг по прямой как стрела авеню Жоффр, среди окаймлявших ее благоухавших садов. Сквозь сочную зелень мелькали огоньки уютных вилл белых пришельцев, разбогатевших на трудовом поте нетребовательного и покорного народа. И Нелли и Жаннетта, да и мистер Джон, как и все шанхайские европейцы, над этим не задумывались. Для них китайцы были привычным и недорогим дополнением к давно здесь установленному колониальному комфорту. Консульский корпус, полицейские дубинки, винтовки волонтеров и орудия стоявших на реке крейсеров охраняли этот комфорт, и он казался нерушимым.
Мистер Джон сидел посредине. Разомлевшая от вина Жаннетта прильнула к нему, положив почти детскую головку на его правое плечо. Она жадно вдыхала летевший навстречу прохладный воздух. Нелли прижалась слева, взяла его за руку и касалась его щеки своей пышной прической. Все трое молча наслаждались быстрой ездой, ночной прохладой и близостью друг к другу. После поворота вдоль канала на неосвещенную дорогу, которая и называлась «рубикон», мистер Джон осмелел. Но и здесь Нелли подчинила его своей воле.
– Не обижайте нас, мистер Джон, – прошептала она ему на ухо, – не делайте ничего, о чем завтра было бы неприятно вспоминать,
И мистер Джон сразу смирился…
…У подъезда бордингхауса их встретила Нина Антоновна, очень интересная при свете фар.
– Вот наша мама, – шепнула Нелли, увидев её стройную фигуру на крыльце.
С первых же слов Нина Антоновна пожурила подруг за позднее возвращение:
– Я так за вас беспокоилась, мои дорогие! Почему вы мне не сообщили, что едете кататься? Всё время забываете про телефон, это так легкомысленно!
Мистер Джон извинился по‑английски, но «мама» неожиданно для всех возразила ему по‑русски:
– Ну уж вы‑то не виноваты, сэр. Ведь вы не знали даже о моем существовании, а тем более не могли знать моего телефона.
«Мистер Джон», очарованный Воробьевой, забыл о своём инкогнито и из озорства отвечал также по‑русски:
– Счастлив познакомиться с вами, сударыня. Буду признателен, если вы сообщите мне ваш телефон.
Они попрощались, и «мама» пригласила его обедать в пятницу к пяти часам.
– Кто он, мои дорогие девочки? – спросила она, когда, шелестя шинами по гравию дорожки, автомобиль медленно укатил.
– Говорит, что австралиец, и как будто богат, – отвечала Жаннетта.
– А по‑моему, еврей из Харбина, – холодно и презрительно отпарировала Нелли, всегда верившая, только своим глазам, – но азартный игрок! Это в нём сильнее всего.
– Хорошо, посмотрим. Завтра я всё о нем узнаю. В пятницу после обеда вы поедете проветриться в Ханчжоу. Если он вами заинтересовался, тоже поедет. Если нет, я всё сделаю сама. А вы побудете в Ханчжоу. В пятницу там праздник, будут катанья по озеру с разноцветными фонариками. Не правда ли, чудесно, девочки? А теперь спать! Уже очень поздно или очень рано, не знаю, как и сказать.
Взявшись за руки, они со смехом побежали в дом по широкой лестнице.
Китаец‑привратник запер на ключ входную калитку и снова уселся дремать на свою скамеечку.
52
Широкая лестница из белых мраморных плит с золочёными деревянными перилами и зеркалами на каждой площадке вела в бельэтаж «Асторхауза». От неё в обе стороны расходились сверкавшие натертым паркетом коридоры с мягкими ковровыми дорожками. По ним бесшумно плыли бои с подносами, посудой, отглаженным платьем. На их застывших лицах смесь невозмутимого безразличия и привычной угодливости. Правый коридор замыкала дверь в номер люкс.
Здесь Якум наконец встретился с долгожданным комиссаром Камчатской области. Ларк ещё далек от старости, он в расцвете жизненных сил. Красивый, мускулистый, статный, широк в плечах. Некоторая склонность к полноте свидетельствует о сытой, безоблачной молодости. Лицо юношески гладкое, без единой морщинки. На тщательно выбритых щеках – здоровый румянец. В его жестах и манерах – энергия и наигранная солидность. Чувствовалось, что он, как начинающий артист, постоянно бросает взгляд на самого себя: действительно ли ему удается заданный себе образ.
Ларк принял Якума очень любезно. Крепко пожал руку, усадил в кресло. Внимательно выслушал информацию о положении на Камчатке, об «Адмирале Завойко», об его командире. О работе сотрудников экспедиции слушать не стал, прервав Якума:
– Об этом, товарищ Якум, я имею уже подробные доклады. Слышал я и о похождениях товарища Кузнецова. Его я намерен немедленно отстранить и направить обратно в центр. Вас же очень прошу в вопросах подготовки экспедиции, да и там, на Камчатке, быть моим заместителем.