– Нет.

– Жаль. – Старик смерил ушкуйника взглядом, спросил: – Ратник, что ль?

– Ратник.

– А иди ты ко мне на службу, ратник. Мне такие нужны. Осыплю тебя золотом, серебром и дорогими самоцветами. Дочь выдам замуж! Хочешь?

– А ты кто таков? – спросил сотник.

– Владыка вод морских.

– Это который? Тот, что Содко Сытинича посулами соблазнял?

– Было дело, – признал старик.

– А мне от тебя ничего не надо. Я на гуслях играть не умею, веселить тебя не могу.

– А мне сейчас и не до веселья. Был бы воин добрый, об остальном сговоримся.

– Что ж у тебя, воев нет?

Старик положил чешуйчатую руку на край челна, внимательно поглядел на Буслая.

– Грядет битва, – промолвил он. – Большая битва со злом. Мы, древние миродержцы, сойдёмся в сече с алчным и хищным богом, вторгшимся в наш мир. Он пришёл отнять у нас людские души и покорить сотворённую нами красоту, и потому мы, владыки земли, воды и небес, поклялись уничтожить его. Но бог этот могуч, а наши силы не беспредельны. Каждый вой на вес золота.

– Эвона как! – протянул сотник. – И кто же ваш враг?

– Молодой и сильный демон, – водяной растянул сиреневые губы в злобной ухмылке, обнаружив полное отсутствие зубов. – Мы зовём его Чернобогом, хотя у него много имён: Христос, Аллах, Яхве…

– Что мне за дело до вашей грызни? – отмахнулся Буслай. – Уже и помереть спокойно не дадут. Везде достанут…

– Что же, не поможешь нам?

– Отчего ж? Помогу. Только и ты мне помоги, вызволи отсюда. А уж я в долгу не останусь, спроважу к тебе десяток-другой воев. – Буслай усмехнулся. – И требы класть буду, не пожалеешь.

Водяной глянул на него внимательно и вдруг выпростал из воды чешуйчатую лапищу, провёл острым когтем по спине пониже шеи. Боли не было, но всё тело Буслая наполнилось холодом.

– Это тебе отметина, чтоб не забывал своей клятвы, – промолвил владыка вод морских. – Вызволю я тебя. Но помни – отступишь от меня, горько пожалеешь!

Он отпустил борт челна и, подцепив его за днище, повлёк к берегу. Не доплывая шагов десяти до земли, остановился, произнёс непонятные слова. Из клубящегося дыма вышел маленький бородатый человечек с бельмами вместо глаз, в полушубке и меховой шапке с бубенчиками.

– Зачем звал? – недовольно спросил он водяного.

– Видишь человека? – указал тот на сотника. – Вернуть его надо в средний мир.

– Трудное дело, – почесал бородёнку карлик. – Кащей так просто не отпустит.

– Кащея я уломаю, – заверил его морской владыка.

– А если не уломаешь? Госпоже с ним ссориться не с руки. Сам знаешь, какие нынче времена.

– Ты болтать будешь или дело делать? – рассердился водяной. – Бери его и веди к госпоже. Не то трезубцем приложу.

– Ладно, не гневайся. Мне ошибаться нельзя. Чуть что – и на остров, Кащееву смерть сторожить. А там – сам знаешь, хорошего мало…

– Не причитай – не разжалобишь. Знаю я, сколько вы, чудины белоглазые, с людей за вход в ирий дерёте.

– Нам тоже жить на что-то надо, – пробурчал человечек. Он наставил на Буслая растопыренную ладонь, забормотал на неизвестном языке, и вдруг пелена застлала глаза сотника. Он завращал зрачками, задёргал головой, но морок не проходил. «Что же это? – подумал он. – Матушка-Богородица, пронеси!». Тело его задрожало как в лихорадке, на лбу выступил пот; Буслай что есть силы вцепился в борта лодки, но она вдруг качнулась, и он опрокинулся на спину. До уха его долетали чьи-то голоса, слышалось: «Держать! Не отпускать!», в нос ударили сладковатые запахи, а живот вдруг вспучился тошнотой и пошёл, пошёл извергать через глотку что-то тягуче-противное и липкое. Наконец, жар отпустило, пелена начала растворяться, и Буслай узрел перед собой мерцающую позолотой фигуру беременной женщины со стянутой в узел причёской. «Золотая баба», – мелькнуло в голове. Он протянул к фигуре руку, захрипел от вожделения, но какая-то сила бросила его обратно. «Не отпускать!» – требовательно повторял голос. Наконец, пелена растворилась окончательно, и вместо золотой бабы обнаружилась пузатая старуха с всклокоченными волосами, державшая в руках бубен и колотушку. Пересёкшись взглядом с Буслаем, она осклабилась щербатым ртом и что-то произнесла по-югорски. Мгновение спустя кто-то перевёл её слова:

– Очухаться?

Голос был знаком. Сотник скосил глаза на Арнаса. Тот держал его за ноги и вглядывался в лицо.

– Отпусти. Пошто вцепился? – недовольно произнёс Буслай.

Он опять дёрнулся, но руки его тоже кто-то держал, прижав к ворсистой шкуре. Ушкуйник задрал голову: позади стоял Лешак – молодой ратник неимоверной силищи, за тугодумие прозванный Неспехом.

– Вы что это затеяли, братцы?

Лешак смотрел на него безумными глазами и не отвечал.

– Что затеяли говорю? – спросил Буслай, повысив голос.

– Опять чревом молвишь, сотник? – выдавил, наконец, Лешак.

– Что? Я вот тебя сейчас! – Буслай дёрнул руки, но ратник продолжал держать его. – А ну отпусти! Я те не короб с гривнами, что меня тискать.

Вой перевёл вопросительный взгляд на знахарку. Та что-то произнесла, отойдя в угол и отложив бубен с колотушкой. Арнас перевёл:

– Отпустить.

Лешак расцепил захваты. Буслай, скрипнув суставами, положил онемевшие руки вдоль боков. Голова у него закружилась, в грудь словно воткнули кол. Он захрипел, с трудом вдыхая и выдыхая спёртый воздух.

– Хорошо, хорошо, – закивал, улыбаясь, пермяк. – Здоровый быть. Скоро-скоро.

– Долго я уже валяюсь? – спросил Буслай.

– Да второй только день, – ответил Неспех. – Она вон, – показал он на бабку, – лечить тебя взялась. По-своему, по-чудински. А я, значит, руки держал, чтоб ты не брыкался. Чуть избу не разнёс всю.

– Где мы? В стане нашем?

– В стане. Только в другом. Не в том, который Ядрей поставил. До него отсюда, говорят, один переход.

– А река какая есть в околице?

– Да тут почитай одни реки. Куда ни плюнь, одна вода. Комарья, должно, летом – страсть.

– Так ты передай ребятам, чтоб водяному оленя отдали.

– Чего? – не понял ратник.

– Оленя надо водяному отдать, не то рассердится. Сон у меня был. Вещий. – Буслай говорил тихо, с запинками, рожая каждое слово.

– Ладно, передам, – кивнул Неспех.

Сотник вновь поглядел на зырянина.

– Ну а ты чего в ноги вцепился? Понравились никак?

Арнас отпустил Буслаевы лодыжки, улыбнулся.

– Тяжёлый был. Плохой. Теперь хороший. Здоровый.

– Пожрать что-нибудь дайте, – попросил Буслай. – Брюхо сводит.

Оленя, разукрашенного ленточками и бубенцами, подвели к пологому берегу реки. Во льду была вырублена прорубь, к которой вела узкая тропинка, пробитая в снегу. Ушкуйники цепочкой выстроились на мёрзлой земле, сотник, держа под уздцы оленя, окинул их взглядом.

– Я – не потворник, – сказал он. – Заговоров не знаю, а потому скажу как умею. Отдаю этого зверя владыке морей, рек и окиянов, чтобы возвеселился он в своих чертогах и помогал бы нам во всём, что только ни задумаем. – Сотник был ещё слаб, говорил негромко, слегка покачиваясь под порывами ветра. По реке бежала позёмка, из-под снега застывшей накипью торчали прибрежные валуны, деревья лениво шевелили голыми ветками, изнемогая от мороза. Кроны пятнали голубое небо ветвями, словно пауки чёрными лапами. Окоём резко очерчивал верх и низ, крышкой накрывая огромное блюдо земли. Ратники громко сопели, окутывая немытые бороды паром, переминались с ноги на ногу, хрустели снегом. Чуть поодаль из-за деревьев выглядывала бабка-югорка. Её не прогоняли – пусть смотрит, если хочет. Шагах в тридцати от неё, тоже за спинами ратников, стоял зырянин. Ёжась от холода, он покашливал в бородёнку и тёр плечи рукавицам.

– Ну что, хлопцы, подмогнёте? – спросил Буслай воев.

Те переглянулись, из неровной цепочки вышел могучий вой в тулупе, с коричневой бородищей, закрывавшей пол-лица. Это был Нечай Сатана, и приходился он Буслаю то ли дальним родичем, то ли земляком. Обернувшись к остальным, Нечай прогудел: