– Бросили нас, да? – с ненавистью сказал ему один из раненых, подняв голову из снега. За ним тянулась кровавая борозда, а из левого бока торчала стрела. – С-сучье племя.

– Бог им судья, – ответил Буслай.

Рядом с ним невесть откуда вырос бородач Нечай.

– Довольно храбра из себя строить, – проговорил он, хватая сотника под мышки. – Все забздели, и тебе нечего геройствовать.

– Пусти, Сатана, не доводи до греха, – дёрнулся было Буслай, пытаясь вырваться из его объятий. – Зашибу.

– Куда ты такой годен, – пыхтел ушкуйник, насильно волоча его к лесу. – Нынче и зайца не зашибёшь.

– Пусти, пёс! – рвался сотник. – Глотку перегрызу…

– Грызи.

Не успели они добраться до опушки, как стан заполонили чудины. Оглядываясь, Буслай увидел, как враги добивают раненых и жгут чумы. Над верхушкой холма заполыхали огромные костры, послышались вопли заживо горящих людей, а югорские лучники высыпали на склон и продолжали пускать стрелы в спины удирающим новгородцам.

Оказавшись под спасительной сенью елей, Нечай опустил вожака на снег, почесал рукавом замёрзший нос. Тут и там из-за стволов и кочек выглядывали перепуганные вои, в зарослях лозняка сидели пригорюнившиеся вятшие. А попович ходил меж ратников и усмехался.

– Говорил я, боги будут мстить. И вот, воистину свершилось! А всё от чего? От того, что обиду чуют, святотатства снести не могут…

– Ой, хоть сейчас помолчи, – с досадой сказал ему Сбыслав.

– И то верно. Лучше б вместо кликушества помог чем, – прогудел Нечай. – Заклятье какое сотворил или порчу на нехристей навёл. Всё одно пользы больше.

– Для заклятья жертва нужна, – отозвался Моислав. – И время. А откуда их взять?

– А ты так, без жертвы и без времени. Нам тут недосуг богов ублажать.

Попович воздел руки к небу, зашептал что-то. Вои благоговейно взирали на него, предчувствуя чудо. Буслай тихо произнёс:

– Вот что, братцы! На бога надейся, а сам не плошай. Неча в чародействе спасенья искать. Кроме нас, кто югорцев побьёт? Вставайте все, кто есть, и пошли поганых бить.

– Тебе-то хорошо болтать, – угрюмо откликнулся какой-то вой из челядинов. – Сам-то здесь будешь сидеть…

– И я тоже с вами пойду, – сказал сотник. – Никогда за спинами не прятался и сейчас не буду. Лучше стрелу чудинскую в глотку получить, чем смотреть, как братьев наших добивают. – Он с трудом поднялся, взялся за копьё, повернул голову к Сатане. – Нечаюшка, друг, подмогни-ка…

Бородатый ушкуйник встал, обхватил его за плечо.

– Пойдёмте, братцы, постоим за славу новгородскую, за Святую Софию, – просто сказал Буслай.

Ратники начали подниматься, выходить к опушке. Кое-кто молился, приспустив веки, другие вглядывались в происходящее на вершине холма.

– Ну, ребятки, с богом, – выдохнул Буслай. – Вперёд!

И вот, из леса вывалилась толпа ратников человек в сто и с воплями устремилась вверх по косогору. Югорцы, решившие было, что прогнали русичей раз и навсегда, пришли в замешательство, попытались дать отпор, но не выдержали удара и покатились вниз к реке.

– Гони их, братцы! – заорал Завид Негочевич.

Он схватил полуразорванный русский стяг, валявшийся на снегу, и устремился с ним в самую гущу врагов. Сбыслав нашёл своего оленя, которого не успели увести чудины, вскочил в седло, торжествующе потряс мечом.

– Теперь-то уж поплачете, нехристи!

Югорцы бежали, бросая оружие и теряя кожаные шапки. Но князёк и несколько всадников сумели устоять на месте, отвлекли на себя часть жидкой русской рати. Это замедлило славянский натиск, разбило поток на несколько слабых струй. Чудины понемногу опомнились, сбились в кучи, полезли обратно на холм, где бился в окружении славян их повелитель. Наступление русичей оборвалось. Югорцев было слишком много, чтобы маленький отряд пришельцев мог одним ударом опрокинуть их и загнать в город. Выставив перед собой копья и пальмы, чудины начали теснить новгородцев обратно в стан. На каждого русича приходилось по два югорца, к тому же чудины были во всеоружии, а новгородцы, застигнутые врасплох, в большинстве не успели даже одеть кольчуг. До поры их спасали щиты и железные мечи, но силы быстро таяли, и югорцы, чувствуя это, усиливали напор.

За спинами русских воев звонко грянуло:

– О Перун-громовержец, приди на помощь своим детям, налей их мышцы силой, порази врагов слепотой, обрушь на них бурю! К тебе взываю, небожитель! Не оставь чад своих в беде, простри на них взор свой, протяни спасительную длань, и да получишь от нас щедрую жертву!..

И словно отзываясь на этот призыв, небо заволоклось тучами. Поднялся ветер, обжигавший взопревших ратников морозными наплывами. Сверху зарядил снег, налипавший на усы и ресницы, конурное поле погрузилось в сумрак, росшие на нём кривые сосенки и ели сделались похожими на демонов тьмы, а высившийся за городом утёс превратился в подобие Кащеева терема. Огонь от горящих чумов бросал на взрыхлённый ногами снег страшные тени.

На вершине едомы, среди пылающих шатров и разбросанных тел возделась фигура человека с сулицей. Опираясь на копьё как на посох, он замахнулся и метнул сулицу прямо в югорского князька, волчком крутившегося среди скопления русских воев. Оружие пролетело над головами пешцов и угодило князьку прямо в плечо. Издав короткий крик, тот рухнул под ноги ратникам. И немедля, будто небо только и ждало этого знака, на бойцов обрушилась пурга. Потеряв из вида своего предводителя, югорцы обратились в бегство. Немногие русские всадники неслись за ними, рубя направо и налево, снося головы, пронзая спины, отрубая руки. Пешие вои хотели было тоже броситься вдогонку, но тут возле крайнего чума, в кругу света от догорающей бересты и шкур, опять появился давешний волк. Задрав голову, он завыл, будто стенал по погибшим, а русичи, оцепенев от неожиданности, смотрели на него, раззявив рты.

– Эге, да это наш знакомец, – обронил Нечай Сатана.

– Се демон югорской земли! – завопил Моислав, потрясая кулаками. – Убейте его!

И тут же бойцы, словно забыв об усталости, бросились на зверя.

– Отрубите ему голову! Сдерите шкуру! – неистовствовал попович. – Выньте сердце и сьеште его. Только так мы отвадим грозу! Только так одолеем ведовское помраченье!

Но волк не стал дожидаться расправы и устремился обратно в лес. Вои, прогнав зверя, засвистели, загорланили, пьяные от счастья. А в стан уже возвращались ездоки, гнавшие югорцев. Усталые, но довольные, они махали издали руками, приветствуя товарищей, и те кричали им в ответ, славя мужество собратьев. Точно и не было взаимных распрей, поделивших надвое рать, точно исчезла лютая ненависть и унеслась с зимним ветром злоба, разъедавшая войско. Все опять ощутили себя единым целым. Надолго ли?

Хоть князёк погиб, а югорцы опять забились в свою столицу, русичи решили не откладывать уход. Стан их был разгромлен, повсюду дымились обугленные ветви, валялись раскиданные шкурки соболей и лисиц, лежали развороченные сундуки и раздавленные короба.

До вечера вои копали новые могилы и ставили кресты.

– Это-то зачем? – вопрошал Моислав, показывая на кресты. – Всё равно чудины разломают.

– Ежели разломают, на них грех будет, – отвечали ему ратники. – А мы свой долг перед Богом выполним.

Попович пожимал плечами и отходил в сторону.

Поздним вечером явились югорские послы. Просили отдать тело князька, обещая взамен выдать останки русских пленников. Новгородцы не торговались – не до того было.

Трупы казнённых югорцы привезли мешках из лосиных шкур. Остановившись по ту сторону замёрзшей реки, вывалили их на запорошенный лёд и, развернув нарты, умчались обратно. Новгородцы спустились в низину, развязали мешки, заглянули внутрь. Долго костерили чудинов, узнавая в убитых своих товарищей: у кого-то язычники отрезали голову, кому-то вырвали сердце, кого-то и вовсе сожгли без милосердия. Такое зверство заставило новгородцев подумать о приступе, но ярость быстро сменилась отупляющей усталостью. После целого дня сборов, сражений и рытья могил люди едва держались на ногах. Соорудив из остатков бересты, шкур и принесённого лапника хлипкие укрытия, кое-как переночевали, а на следующее утро двинулись в путь.