– И кого же они считают виновником его гибели?

– Вас.

– Меня?

– Ну, не конкретно вас, а кого-то, кто прибыл на вашей эскадре. Раз русские в городе – значит, жди беды. Таково их мнение.

Минут через двадцать они подкатили к двухэтажному романскому особняку, выкрашенному в жёлтый цвет. Над дверью красовался скромный лютеранский крест. Гаррисон сошёл с дрожек, оглядел строгий классический фасад, дёрнул шнурок звонка. Дверь приоткрылась, в щели показалось лицо камердинера с бакенбардами.

– Что вам угодно, господа?

– Мы бы хотели видеть герра Шлайдера. Он дома?

– Как вас отрекомендовать?

– Капитан нью-йоркской полиции Уильям Гаррисон и сотрудник министерства иностранных дел России Семён Костенко.

На лице камердинера отразилось лёгкое удивление. Он, однако, ничего не сказал, лишь кивнул и пропустил гостей в прихожую.

– Подождите здесь, пожалуйста.

Прихожая имела столь же суровый вид, как и фасад. Стены со светло-зелёными обоями, на них – небольшие чёрно-белые картины с городскими видами, скромная деревянная вешалка, пара плетёных стульев, полка для обуви. Вправо открывался дверной проём, впереди темнела каменная лестница. Никаких излишеств. Как видно, хозяин придерживался спартанских понятий об удобствах и не был склонен к изяществу форм. Истинный протестант.

Вскоре он появился – в облегающих белых лосинах по моде двадцатых годов, и голубой рубашке под коротким зеленоватым сюртуком. На ногах были синие шлёпанцы.

– Чем обязан вашему визиту, господа? – отрывисто спросил дипломат.

Голос у него был резкий, неприятный, словно Шлайдер выстреливал словами в собеседников.

– Мы пришли поговорить с вами об убийстве Джулиуса Моравского, – ответил Гаррисон.

– Почему со мной?

– Мы опрашиваем всех его знакомых. Ваше имя часто встречается в его записной книжке.

– А герр Костенко? Он тоже опрашивает?

– Я здесь с неофициальным визитом, господин Шлайдер, – ответил Семён Родионович. – Полагаю, у вас и у меня имеется личный интерес, связанный с этим преступлением.

– Тогда прошу ко мне в кабинет.

Они поднялись по лестнице в просторную комнату, обставленную с той же пуританской сдержанностью, что и весь дом. Огромный дубовый стол, книжные полки вдоль стен, деревянные стулья; возле окна стоял массивный кожаный диван. Хозяин молча указал гостям на стулья, сам же разместился на краешке дивана.

– Итак, я вас слушаю, господа.

Гаррисон, усевшись, задал консулу несколько дежурных вопросов о его связях с жертвой. Немец коротко ответил, не сообщив ничего нового. Да, они играли в карты в клубах, но совместных дел не вели; разговоры о политике? Джулиус был слишком деловит для этого… Обычные полицейские вопросы, и столь же банальные ответы. Минут через пять Шлайдер, словно спохватившись, спросил:

– Господин Гаррисон, вы что же, учиняете мне допрос? Тогда я попросил бы господина Костенко оставить нас. Насколько я понимаю, он пока не работает в штате полицейского управления Нью-Йорка.

Семён Родионович неуверенно взглянул на следователя. Тот и бровью не повёл.

– Господин Костенко недавно чудом вырвался из рук неизвестных похитителей. Они допрашивали его и даже били. В их разговорах нередко проскальзывала ваша фамилия. Согласитесь, это наводит на некоторые мысли. Мне хотелось устроить вам очную ставку с господином Костенко, но я решил не делать этого. Пока. Зачем портить репутацию дипломата? Во мне ещё живёт надежда, что всё это – лишь недоразумение, которое рассеется при внимательном рассмотрении. Вы согласны со мной?

Шлайдер нахмурился, посмотрел исподлобья на обоих.

– Я слышал об этом похищении. Но совершенно не понимаю, какое касательство оно имеет ко мне. Подумаешь, кто-то назвал мою фамилию! Это несерьёзно, господин Гаррисон.

– Вы полагаете? А если я скажу вам, что похитителями были поляки, и они не раз вспоминали в беседах некоего Юлиуша? Вы знаете, что такое Юлиуш? Польская форма имени Джулиус.

– Немец бросил взгляд на Семёна Родионовича, прищурился.

– Вы что же, обвиняете меня в соучастии?

– Отнюдь нет. Но то, что ваше имя звучит применительно сразу к двум делам, заставляет насторожиться. Судите сами: неизвестные поляки похищают мистера Костенко и походя обсуждают некоего Шлайдера. Затем погибает Джулиус Моравский – фигура, как мы знаем, весьма почтенная в среде местных поляков, – и в его записной книжке я опять же нахожу вашу фамилию. Причём, упоминается она настолько часто, что, извините меня, это поневоле заставляет считать вас его близким знакомым. Мне продолжать или достаточно?

Шлайдер сложил руки на груди.

– Джулиус был моим другом, хорошим другом. И более я вам ничего не скажу. А если вас не устраивает этот ответ, можете убираться ко всем чертям.

Гаррисон переглянулся с Костенко.

– Герр Шлайдер, – вкрадчиво произнёс Семён Родионович. – Вы ведь – гамбургский посланник, не так ли? У России хорошие отношения с вашей родиной, но они легко могут испортиться в случае вашей неуступчивости. В частности, мы можем пересмотреть хлебные тарифы. Нужно ли объяснять, чем это грозит славному городу Гамбургу? От вас требуется самая малость – рассказать просто и искренно о том, что связывало вас с убитым. Неужто это так сложно? Или вам есть что скрывать?

– Вы угрожаете мне?

– Да… пожалуй.

Шлайдер надменно усмехнулся.

– Я – тёртый калач, господин Костенко, и вам меня не запугать. Россия сейчас не в том положении, чтобы пересматривать с кем-то тарифы, и уж во всяком случае, не станет этого делать ради какого-то резидента.

– А если мы передадим русским наши данные об английской контрабанде? – вставил Гаррисон. – В Нью-Йорке как раз гостит русская эскадра, а у вас ведь есть кое какое имущество в Нассау. Ну же, признайтесь – ведь есть?

Посланник перевёл на него взор.

– Что вы хотите этим сказать, капитан?

– Нам прекрасно известно, что вы имеете свой куш в торговле контрабандными товарами. Нам также известно, что в ваших делишках участвовал прежний мэр города. Без его покровительства вам вряд ли удалось бы так развернуться. Но сейчас другая власть, герр Шлайдер, и мы больше не намерены безучастно взирать, как вы поддерживаете наших врагов. Боюсь, мне придётся написать рапорт начальству, чтобы оно прикрыло вашу контору. Как она там называется? «Калифорниан Атлантик Кампани», кажется?

– Я не имею к этой фирме никакого отношения.

– Официально – нет. Но втайне, из подполья – разве не вы руководите ею? Бросьте юлить, господин Шлайдер, и отвечайте по существу. Что связывало вас с Моравским?

Посланник вдруг хитро улыбнулся и повернул голову к Семёну Родионовичу.

– Господин Костенко, вы поставили в известность о своих действиях вашего посла?

– Какое это имеет значение?

– Огромное, поверьте мне.

– Барон ничего об этом не знает.

– В таком случае я советовал бы вам поговорить с ним, прежде чем начинать собственное расследование.

– Прошу вас, господин Шлайдер, не учить меня моей работе. Лучше ответьте на поставленный вопрос.

– Вы прямо заправский полицейский. Разрешите вам, однако, напомнить, что вы находитесь в Соединённых Штатах Америки, а не в России, и извольте вести себя соответственно законам этой страны.

– Поверьте мне, господин Шлайдер, если бы мы находились в России, с вами говорил бы сейчас не я, а совсем другие лица, располагающие куда более широким набором средств для развязывания языков.

Гаррисон сухо закашлялся от смеха.

– Господа, давайте вернём нашу беседу в конструктивное русло. Итак, господин Шлайдер, вы намерены отвечать нам?

Посланник засопел.

– «Калифорниан Атлантик Кампани» – уважаемая фирма и не станет мараться убийствами, тем более своих партнёров. Для нас смерть Джулиуса – громадная потеря, никаких выгод от неё мы не имеем. Вы не там копаете, господа.

– А где же нам следует копать?

Посланник слегка помедлил с ответом.

– Сдаётся мне, это – политическое дело. Джулиус был известным англофилом, а в наши времена это немодно. Кроме того, он из лагеря демократов, что также не могло вызывать симпатий у нынешней власти. Приказ о его устранении мог поступить с самого верха.