Проходило определённое время, и ей становилось скучно. Жаловаться не на что. С подружками говорить не о чем. Поэтому она начинала доставать свою красную кнопку и делать разные глупости, например, заводила любовника, начинала опаздывать на работу, начинала требовать необоснованного повышения зарплаты, меняла работу переоценивая свои возможности, или начинала пить.

Когда благодаря этим её действиям жизнь рушилась, тут её эмоции начинали выплёскиваться со страшной силой. Она жаловалась на свою жизнь в подробностях. Она ругалась со своим мужем, работодателем, детьми, родственниками и так далее. Она вспоминала про своих старых подруг, и им теперь снова было, о чём говорить. Все вокруг её жалели, включая и её саму. И эта женщина, незаметно для себя, испытывала от этой жалости удовольствие. Она с этого момента хорошо знала, что ей делать и как горевать. А набранные в белую полосу жизни кредиты удлиняли её очередную чёрную полосу.

Мы неслись на большой скорости по бесконечному мосту, гениально перекинутому через широкую реку. Я смотрел в окно на проносящиеся небоскрёбы и думал про ту женщину. В принципе, очень удобная позиция. Ты по собственной воле попадаешь в беду, тебя начинают жалеть и тебе начинают помогать.

При этом можно валяться на диване лицом в подушку и периодически переворачивать её, так как она уже вымокла от твоих слёз. В это время все вокруг носятся и думают, как тебе помочь в сложившейся ситуации. Работать в такие моменты не надо, так как себя жалко. Когда начнёшь успокаиваться, получишь огромный контраст эмоций, от которого твоя кровь наполнится желанной порцией эндорфинов.

Вот, наверное, поэтому бескрайние поля, леса и реки зачастую мало освоены и удивляют своей бесконечностью, когда едешь в России на поезде. А причина одна — лень. Причём если бы я озвучил свои мысли в России, меня бы закидали помидорами, тухлыми яйцами и кирпичами. Ничто так не обижает людей, как правда.

В купе я был не один. Вместе со мной ехали три мексиканца, которые практически не говорили по-английски. Они весело смеялись и вели оживлённую беседу на своём языке. Испанский, кстати, очень красив. Чтобы не гадать, я подумал, что они едут в Лос-Анджелес на заработки. Ребята были крепкими и очень загорелыми, видимо, строители. Они всю дорогу попивали свои мексиканские напитки и их веселье нарастало.

Они примерно каждый час бегали курить в специальную комнату, которой оснащался любой поезд дальнего следования. Когда они возвращались, к навязчивому аромату их мексиканской еды примешивался неприятный запах табака. В общем, не очень приятное соседство для моего носа и ушей. Носу придётся потерпеть, а вот что делать с ушами, я знал.

Я включил свой планшет и вставил туда специальные наушники. Они не так качественно, как пикожучки, но достаточно хорошо заглушали разговор мексиканцев. Я загрузил первый попавшийся учебник и стал изучать интересный материал. Мексиканцы сначала косо поглядывали на меня и переговаривались, но потом потеряли ко мне всякий интерес.

Примерно через сорок минут мексиканцы снова активизировались. Они на ломанном английском языке пытались познакомиться со мной, но так как я активности не проявлял, они посчитали меня скучным и, угостив меня стопкой текилы с щепоткой соли, забыли о моём существовании. Текила мне не понравилась. Кактус, из которого она делалась, пах как медицинское лекарство. Не знаю, что латинос находят в этом напитке.

Ехали мы очень долго. И та романтика путешествия, которая меня радовала вначале, уже начинала растворяться. Я очень устал ехать в этом поезде и сильно хотел спать. В полудрёме я стал думать, как приеду в колледж, и что я там буду делать. Надо будет подобрать нужные предметы и при помощи Тринити выбрать преподавателей.

Полагаясь на «закон притяжения», я сидел и мечтал, чтобы у меня был хороший сосед по комнате. Мне предстояло жить в общежитии кампуса. Практически единственное, что я знал о городе Лос-Анджелес, — что это самый грязный город в США и что там есть Голливуд.

По громкой связи уже объявили, что мы въехали в город, когда я слипавшимися глазами увидел за окном смог. Горы и холмы, окружавшие город, не выпускали дым от многочисленных автомобилей, и можно было видеть то, чем я буду дышать ближайшие 4 года.

Невыносимо хотелось спать, поэтому я решил закрыть глаза на мгновение и сразу провалился в забытье. Дальше я ничего не помнил. Иногда до моего потерянного сознания доходили крики и какие-то толчки. Кто-то пытался меня разбудить, но у него ничего не получалось. Я был без сознания несколько часов.

Очнулся я от резкого неприятного запаха. Что-то влажное касалось моего носа. Я с трудом открыл глаза и сразу отвернулся от ватки с нашатырём. Голова невыносимо болела. Я смотрел вокруг, но комната, в которой я оказался, плыла перед глазами. Два полицейских оживлённо переговаривались, глядя на меня. Потом, когда они увидели, что я постепенно прихожу в сознание, один из них спросил:

— Уильям, что случилось?

Я лишь беззвучно прохрипел в ответ, чувствуя, что моё горло пересохло. Я с трудом сел на кожаном диване и, держась руками, чтобы не упасть, прошипел:

— Воды!

Один из полицейских убежал из комнаты, послышались булькающие звуки кулера. Второй в это время сел рядом со мной и приобнял за плечи, чтобы я не шатался. В его левой руке была зажата ватка с нашатырём. Я никогда не думал, что у него такой резкий и неприятный запах. Я очень старался не потерять сознание, так как второй порции этого запаха я не выдержу.

В это время прибежал второй полицейский и принёс два прозрачных пластиковых стаканчика с холодной водой. Один из них он вручил мне. Я протянул руку и взял его, но сил было мало, поэтому моя рука безвольно опустилась и немного пролила из стаканчика. Второй полицейский помог моей руке доставить стаканчик по нужному адресу, и внутрь меня начала литься живительная влага. В горле неприятно кольнуло, но я не обращал на это внимания. Я жадно пил, приходя в себя.

Мне вручили второй стаканчик, и я справился с ним уже без посторонней помощи. Когда я попил, я прокашлялся и спросил:

— Что со мной случилось? Почему я здесь?

— Проводник поезда обнаружил тебя спящим в купе. Он не смог тебя разбудить, поэтому, задержав поезд, вызвал полицию. Ты ехал без вещей?

— Почему? У меня было два чемодана, — ответил я, уже догадываясь, что произошло.

— Значит, это ограбление, — ответил полицейский. — У тебя что-нибудь болит? Ударили тебя?

— Ничего у меня не болит, — ответил я. — Похоже, те мексиканцы из моего купе напоили меня отравленной текилой.

Полицейские переглянулись друг с другом и улыбнулись. Один из них сказал:

— Ты как будто первый раз. Неужели тебя не учили, что не нужно принимать угощений от чужих людей?..

Старший полицейский взял телефонную трубку, нажал на одну из кнопок и сказал:

— Дежурный, нашли тех, кто ехал в купе с этим парнем без сознания? Он говорит, это были мексиканцы. Ну, ищите! Что за бардак?

— Так, Уильям. Сейчас мы запишем твои показания. Ты поможешь нам составить фоторобот этих людей? Кстати, сколько их было?

— Их было трое, — потерянно сказал я, — но я не смогу описать их, для меня они все на одно лицо. Стойте! А где мой компьютер и телефон?

В ответ полицейские рассмеялись во весь голос. Один полицейский вышел. Вместо ответа второй достал несколько чистых листов и ручку и сказал:

— Мы нашли тебя в том виде, в котором ты сейчас находишься. Мы пытались найти твоё удостоверение личности, но твои карманы пусты. Та одежда, в которой ты сейчас, — это всё, что тебе оставили. Это ограбление. Но ты не переживай, если это были твои соседи по купе, то мы их быстро найдём. Они же покупали билеты, да и камеры по всему вокзалу установлены. Только это не так быстро, как ты думаешь.

Похоже, я вмиг остался без компьютера, телефона, учебников, а, самое главное, без Тринити и Штерна. Всё же люди не готовы к таким резким переменам. Вроде бы в теории ты готов ко всему, но когда это случается именно с тобой, ты теряешься. У меня вроде было всё по плану, я был полностью готов к учёбе в колледже, а тут случилось непредвиденное. Тут никогда не скажешь, что лучше: постоянно готовиться к любой неприятности или решать проблемы по мере их поступления.