Гравюры требуют больших забот. А между тем гравюры — драгоценные и незаменимые посредники. Человек, жаждущий знания, узнает о научных открытиях и о том, что делается в мире, не столько из еженедельной газеты вроде «Ниве Тэйдинге», которую с 1620 года издает Абрахам Верхувен, сколько благодаря гравюрам. Робкий новатор Абрахам Верхувен каждое сообщение своей газеты заканчивает осторожной оговоркой: «Of het waer is, sal den tijdt leeren» («Время покажет, правда ли это»), — а гравюра сама говорит за себя. Именно благодаря эстампам новый итальянский стиль завоевал Европу. Лучшее доказательство этого — успех торговцев эстампами, многие из которых, как, например, династии Галле и де Иоде, сами занимаются гравированием. Именно эстампы прославили Дюрера ^[143] и позволили Маркантонио популяризировать имя Рафаэля. Гравюры разносят по миру слух о славе художника, составляют ему широкий круг почитателей. Не говоря уже о том, что они — источник честного дохода, если, конечно, удалось получить привилегию, которая дает право преследовать авторов подделок. Но добиться такого преимущества, в особенности за границей, отнюдь не легко. Тут нужно терпение, настойчивость, и при этом не следует забывать о действенности кое-каких подношений. Но если даже все уладилось, в скором времени снова приходится пускаться на прежние ухищрения, потому что привилегии даются лишь на ограниченный срок. И Рубенс будет повторять свои попытки столько раз, сколько понадобится, но в результате достигнет намеченной цели.

Но художник не довольствуется заботами о продаже эстампов. Гравюра всегда интересовала его сама по себе. Как во всем, к чему прикасается его рука, он и в этой области полон новых идей и твердо намерен ввести их в обиход. Сам он гравировал немного, но всегда внимательно следил за тем, как гравируют другие, и их работа его не удовлетворяла. Ни у старика Корнелиса Галле, ни у тех, кто работает на Рубенса в Голландии, не получается то, чего требует Петер Пауль. Дело кончилось тем, что он взял гравера к себе в мастерскую, чтобы было легче на него влиять. Этот гравер, Питер Саутман^[144], пытался передать свет и движение — две главные черты рубенсовской живописи — посредством искусного сочетания гравюры резцом и офорта. Но у него получались слишком резкие контрасты и слишком подчеркнутые контуры.

Только Люкас Ворстерман^[145] сумел наконец полностью удовлетворить требования Рубенса. Этот молодой художник наделен могучим и гибким дарованием. В его интерпретациях есть все: и цвет, и чувство, и свет. Доверив молодому художнику исполнить целую серию своих эскизов, Рубенс тотчас начинает добиваться привилегии в Голландии. Он обращается к Питеру ван Веену, гаагскому адвокату, брату своего бывшего учителя, Отто Веннуса. «Гравюры еще не вполне закончены, — пишет ему Рубенс, — но в скором времени будут завершены, и я полагаю, что можно было бы, не откладывая, начать переговоры, исходя из составленного по всей форме списка, в котором будут перечислены все изображенные на гравюре сюжеты — таким образом мы выиграем время». Несколькими строчками ниже он добавляет: «Положа руку на сердце, мне хотелось бы внести в список и некоторые произведения, которые будут закончены несколько позже. Таким образом нам не придется тратить силы на дополнительные переговоры»^[146].

Пытаясь обвести вокруг пальца Генеральные штаты Соединенных Провинций — для этого вслед за Питером ван Вееном на помощь призван сэр Дедли Карлтон, — Рубенс не забывает о живописи. Он пишет картины по заказу эрцгерцога Леопольда, епископа Пассау и Страсбурга, для Вольфганга-Вильгельма Баварского, герцога Нейбургского, для своего друга, антверпенского любителя живописи ван дер Геста, для маркиза Никколо Паллавичини, крестного отца своего сына, и многих других! Для одного заказчика творит чудеса св. Игнатий. Для другого вступают в битву амазонки. Третий получает «Рождество Христа» и «Сошествие св. Духа». И так далее.

По заказу Яспара Шарля Рубенс пишет «Последнее причащение св. Франциска», предназначенное для церкви францисканцев в Антверпене, и многие почитатели восторженно называют картину чудом. Она необычна для манеры Рубенса. Хотя композиция развернута по вертикали, Рубенс на сей раз не старался заполнить все пространство картины массой действующих лиц. Напротив, действие развертывается только на переднем плане, в картине нет ярусного нагромождения, и верхняя ее часть даже несколько пустовата. Движение в картине почти отсутствует, зато религиозное чувство выражено сильнее, чем обычно у Рубенса. Палитра, и та приглушена. Произведение не характерное для Рубенса и стоящее особняком в его творчестве.

Мощная натура художника куда полнее выразилась в большом полотне, которое он вскоре после этого написал с участием ван Дейка для той же церкви, — «Удар копьем». Этот драматический эпизод Голгофы лишен, однако, подлинного страдания. Тело Христа, как и тела двух разбойников, исполнено атлетической мощи. Скорбная группа, состоящая из Марии и Иоанна — к ним еще следует добавить трогательную Магдалину, — уравновешена живой и красочной группой всадников.

Сегодня Рубенс пишет «Три креста», завтра «Успение». Он повторяет в уменьшенном масштабе «Страшный суд» и на сей раз добивается большей взволнованности при более уравновешенной композиции. И, словно пытаясь доказать свое виртуозное мастерство, он снова жонглирует группами обнаженных тел в «Низвержении грешников». Это ему не мешает любовно выписать три обнаженных женских тела для пейзажа, созданного Яном Брейгелем Бархатным. А тут еще работа в мастерской. Рубенс с легкостью переключается со священных сюжетов на мирские. Несколько быстрых штрихов на доске — и задание для помощников готово. Но разве Рубенс не выправляет все «своей рукой»? Он удивлен, что некоторые его клиенты проявляют недовольство и требуют от него картин, обязательно написанных им самим. Ох уж эти клиенты! Некоторые из них вдобавок пытаются давать ему указания. Например, герцог Баварский требует, чтобы Рубенс написал именно такого «Архангела Михаила», как задумал сам герцог. «Замысел столь же прекрасный, сколь трудно выполнимый», — отвечает Рубенс. И добавляет: «Полагаю, что среди моих учеников не найдется ни одного, кто был бы способен выполнить подобную вещь, даже по моему эскизу, и так или иначе мне придется исправлять работу самому»^[147].

Иметь дело с сильными мира сего далеко не всегда легко — надо уметь защищать свои интересы. Что, например, сказать сэру Дедли Карлтону, вечно жаждущему новых сделок, когда он предлагает обменять картину Бассано^[148], составляющую собственность благородного лорда Генри Денверза, на новые произведения Рубенса? Новые произведения Рубенса — это слитки золота, а что прикажете делать с картиной Бассано? Но речь идет о сэре Дедли Карлтоне, а за ним стоит еще лорд Генри Денвера — с ними приходится считаться. Пусть ему присылают Бассано. Но стоило Рубенсу увидеть картину, и он мечет громы и молнии. Он уверяет, что картина в плачевном состоянии. Так и быть, из уважения к послу он готов отдать за нее маленькую «Охоту на волков», написанную его рукой. Ему выражают недовольство, и он выказывает готовность увеличить размер холста и заменить волков на львов, но это, по словам Рубенса, удорожит картину. Поэтому он требует дополнительного вознаграждения. И Петер Пауль добивается своего — Карлтон уступает.

В марте 1620 года Рубенс подписывает контракт с ректором коллегии иезуитов в Брюсселе и со старейшиной иезуитского ордена в Антверпене. За вознаграждение в 7000 флоринов он берется сделать тридцать девять росписей для плафона и три картины для украшения алтаря в их новой церкви и особо оговаривает обязательство исполнить «в уменьшенном виде тридцать девять эскизов своей собственной рукой». Однако окончательное исполнение будет доверено «ван Дейку, а также другим ученикам».