В Троянских играх предполагалось участие сына Агриппины Луция. Ему шел всего лишь десятый год, но ростом и силой он значительно превосходил мальчиков своего возраста. Благодаря хорошему спортивному воспитанию он стал отличным наездником.

Агриппина небезосновательно надеялась, что ее сын привлечет к себе внимание римлян. Ему, как члену императорской семьи, было доверено командование одним из двух отрядов. Второй отряд должен был выйти на поле под руководством шестилетнего Британника. Несмотря на малый возраст, мальчик уже недурно ездил верхом, хотя соперничать с сыном Агриппины, конечно, не мог.

Накануне Троянских игр Луций с детской решительностью обещал матери выйти победителем в состязании.

– Знаешь, мама, ведь мы, Агенобарбы, отмечены божественным знаком, и я не подведу своих предков. Скоро, – продолжает он с воодушевлением, – у меня, как у древних Агенобарбов, будет большая рыжая борода.

В то время Луций еще не стыдился своего родового прозвища.

– Правда? – улыбается Агриппина и притягивает к себе сына. Ей хочется поцеловать голубые смышленые глаза, но не привыкшая баловать ребенка, она пересиливает себя.

– Послушай… – мальчик дотрагивается до лица матери, требуя ее внимания. – Ведь меня зовут Луций Домиций Агенобарб, и значит, боги помогут мне завтра.

– Но почему же?

– Разве ты ничего не знаешь о моем знаменитом предке? – удивляется Луцилий.

– Нет, – притворяется заинтересованной Агриппина. – Расскажи.

– Так вот. Давным – давно, когда боги имели обыкновение спускаться на землю и жить среди людей и даже помогать им, сыновья могучего Юпитера, укротители коней и покровители гимнастических состязаний Кастор и Поллукс, или, как их часто называют, Диоскуры, решили возвестить римлянам об одержанной победе, о которой им еще ничего не было известно. Под видом путников они остановили Луция Домиция, который направлялся из деревни в поле.

– Иди без промедления в Рим и сообщи сенату о великой победе римского войска, – сказал Поллукс.

– Иди быстро и никуда не сворачивай, – добавил Кастор.

– Но почему я должен верить вам? – спросил недоверчивый Домиций.

– Иди! – повторил Поллукс и, поощряя, дотронулся рукой до его левой щеки. И тотчас черная борода Домиция окрасилась в красный цвет меди. С тех пор мы стали Меднобородыми, – закончил свой рассказ мальчик.

Агриппина, довольная, засмеялась. Ей нравился ее пылкий сметливый сын.

– Так, значит, ты просишь Диоскуров помочь тебе в завтрашнем состязании?

– Да, мамочка… И я уверен – они помогут мне!

На следующий день состоялось торжественное открытие празднеств. Хор из двадцати семи девушек и такого же числа юношей исполнил «Юбилейный гимн», который более пятидесяти лет назад написал Гораций.

Боги! Честный нрав вы внушите детям.

Боги! Старцев вы успокойте кротких,

Роду римлян дав и приплод и блага

С вечной славой.

Эти слова особенно пришлись всем по душе.

Жрецы приступили к священным обрядам. Наконец все необходимые церемонии закончены и настает время Троянских игр.

Когда во главе отряда наездников показался Луций Домиций, красивый, элегантный, уверенный в своих отроческих силах, аплодисменты всех зрителей принадлежали только ему. Хотя это было его первым появлением на публике, держался он спокойно, ничем не выдавая своего волнения.

Состязания начались. Собравшиеся пришли в восторг от того, как умело маневрировал своим отрядом внук Германика, и вознаградили мальчика бурными овациями. Британнику досталось несколько жидких хлопков, да и те прозвучали скорее из уважения к его отцу – императору.

Троянские игры завершились полным успехом Луция Домиция Агенобарба.

Агриппина торжествовала. Мессалина неистовствовала.

Императрица решила отомстить сопернице. Более всего ее бесило то, что сын Агриппины пользовался неизменной симпатией римского народа, уже видевшего в нем будущего императора. Оскорбленная в своем материнском чувстве, Мессалина была готова на любое злодеяние. Она пригласила наемных убийц и за щедрое вознаграждение велела им задушить Луция во время послеполуденного сна. Но наученная горьким опытом Агриппина была начеку. Она окружила сына целым штатом дядек, слуг, воспитателей, и попытка убить его провалилась.

Воспользовавшись случаем, Агриппина распространила слух, что ее сын был спасен благодаря божественному вмешательству.

– Вы слышали, – передавали из уст в уста по всему Риму, – убийцы сына Агриппины обратились в бегство, так как были напуганы змеей, которая поднималась над подушкой, защищая спящего ребенка.

Этой молве способствовала обнаруженная в спальне мальчика змея (или только сброшенная ею шкура), которую Агриппина приказала вправить в золотой браслет, и Луций долго носил его как амулет на правой руке.

Неудача, конечно, не остановила бы Мессалину. Ведь для нее не существовало ничего невозможного, а в мести она была неукротима и в конце концов нашла бы способ избавиться от своего кузена. Но, видимо, божество действительно оберегало внука Германика.

Неожиданно помыслы Мессалины обратились совершенно в другую сторону.

Глава двенадцатая. Мессалина

От своих «меднобородых» предков Мессалина, как мы уже могли убедиться, унаследовала далеко не лучшие качества. Однако прославилась она не столько своей жестокостью, сколько ненасытным сластолюбием и половой распущенностью. Ее постоянно окружала целая толпа любовников. Со временем особое предпочтение она стала отдавать всякого рода половым извращениям. Как многие женщины этого типа, Мессалина любила, чтобы во время соитий рядом находились зрители. Это необычайно разжигало ее.

«Мессалина, – пишет Дион Кассий, – вела жизнь распутную и разнузданную и побуждала к беспутству также других женщин, заставляя многих из них отдаваться своим любовникам в самом императорском дворце, причем на глазах собственных мужей. Тех, кто для подобных забав одалживал своих жен, она особо отличала и ценила, награждая их почестями и должностями. Тех же, кто упорствовал и не хотел подчиниться такому сраму, она всячески преследовала».

Эти оргии стали возможны после того, как Нарцисс оборудовал для Мессалины целое крыло императорского дворца, куда Клавдий допускался крайне редко и где императрица в окружении своего маленького двора могла вести тот образ жизни, который ей нравился.

Число мужчин, которых Мессалина вынудила уступить своим желаниям, – несчетно. Не подчиниться ей означало рисковать собственной жизнью. Поэтому любовники никогда не переводились у нее. Она была очень взыскательна к ним. Тех, кто ее не удовлетворял, она без колебаний изгоняла.

Некоторое время среди ее любовников был небезызвестный нам мимический актер и танцовщик Мнестер. На сцене он был бесподобен, в повседневной жизни – обворожителен. От него просто сходили с ума. Мужчины и женщины из самых аристократических семей оспаривали между собой право заполучить его в свои объятия. Мнестеру приходилось держаться с особой осторожностью. Комедианты не имели в Риме никаких гражданских прав и никакой юридической защиты и, по существу, мало чем отличались от простых рабов. Поэтому на все предложения Мессалины актер отвечал вежливым, но решительным отказом. Он прекрасно сознавал, что означает для человека его положения оказаться в постели жены императора.

Но не такова была Мессалина, чтобы останавливаться на полпути. Еще никому без риска для собственной жизни не удавалось устоять против ее желания. Чтобы сломить сопротивление Мнестера, она прибегла к уловке. Она пожаловалась мужу, что известный всему Риму актер, ссылаясь на свою занятость, отказывается прийти в ее апартаменты и доставить ей удовольствие своим прославленным искусством. Клавдий, недовольный неповиновением комедианта, призвал его к себе во дворец и приказал ему выполнить все то, что от него требует императрица. Поскольку приказ исходил от самого императора, Мнестер был вынужден теперь подчиниться.

По прошествии некоторого времени он начал постепенно отдаляться от Мессалины, которой не составило особого труда выведать, что в его жизни появилась еще одна женщина. Это была Поппея Сабина, красавица, равной которой не было не только в Риме, но, пожалуй, во всей Италии. Любовники тайно встречались в доме двух братьев, римских всадников, которые, способствуя этой любовной интрижке, не подозревали, с каким огнем они играют. Ярость Мессалины не имела границ, и вскоре оба брата поплатились жизнью.