Спустя девять месяцев, двенадцатого августа, в клинике «Нью Лайф» у малолетней Розы Сколаза родился сын.

Девочка долго не могла родить, плод оказался слишком большим, пришлось делать кесарево сечение. Доктора не смогли остановить внутреннее кровотечение, кровь не сворачивалась. Так и не увидев сына, Роза умерла. Прямо на хирургическом столе.

Девочка не успела даже единый раз обнять родное дитя.

– У тебя мальчик, – сказала медсестра, слеза скатилась по щеке к подбородку, – очень крупный здоровый малыш.

– Рино, я назову его Рино, – прошептала Роза дрожащими губами, хотела сказать ещё что-то, но не успела.

Когда маленькому итальянцу исполнилось двенадцать лет, от двоюродного дяди, хозяина бара «Козырный Туз» Дика Порзелли, он узнал правду о своем появлении на свет и о том, что случилось с семьёй его матери. Недолго думая, двенадцатилетний парень сел на автобус и отправляется в поселок Пэрэдайз Вэлли. Там Рино без труда нашёл дом некоего Джошуа О’Коннелла. Тот проживал с женой и двумя детьми на окраине города.

Подлец не попал за решетку, ему всё сошло с рук благодаря знакомствам и деньгам отца. Во всех убийствах негодяй обвинил своего брата Майлза, которого Джош застрелил, якобы защищаясь. А затем подкупленные на отцовские деньги свидетели и присяжные всё это враньё подтвердили.

Рой О’Коннелл, потеряв Майлза и красавицу невестку, не смог отказаться от любимого сына, несмотря на свершенный им ужас.

Но заплатить по счетам преступнику пришлось. И заплатить не кому иному, как собственному ребенку. Сыну той молодой девочки, которую он тринадцать лет назад изнасиловал в доме с ещё не остывшими трупами родных.

Рино бесшумно подкрался к пьяному Джошу, спящему в кресле. На лице не дрогнул ни один мускул, в глазах – холодная решительность. Рука нырнула в карман, пальцы со злобой сжали то единственное, что досталось от матери. «Золинген» – было выгравировано на лезвии.

Блеснув в полуденном свете солнца, острая сталь опасно приблизилась к горлу спящего, а затем серебристой молнией рванулась влево. Беззащитная плоть обагрилась кровью.

Булькающий предсмертный хрип вырвался из рассеченного горла. Джош схватился за рану, кровь толчками плескалась сквозь пальцы. Вмиг протрезвевший взгляд наполнился болью и пониманием. Последнее, что увидел Джош, – ухмылку на лице коренастого смуглого паренька и лезвие, бьющее по глазам…

Так родился Бритва, жестокий и расчётливый уголовник, известный также среди преступного мира как Кровавый Рино. Прозвище итальянец получил за пушечный удар левой, от которого у оппонентов вылетали зубы и раскалывались челюсти, а кровь лилась ручьями во все стороны.

Боец из Рино вышел отменный, сильный, выносливый и хитрый. А то, что левша, давало весомое преимущество над противником, не привыкшим к сокрушительным ударам левой руки. Таких оказывалось большинство…

Именно сейчас Рино рассчитывал реализовать план побега из окружной тюрьмы штата. И хитрый пушечный удар левой играл в нём не последнюю роль. Сам же план оказался действительно очень и очень прост…

На этаже по всему периметру были рассредоточены камеры и датчики движения. Охранников на постах стояло всего несколько, один возле экранов и второй у дверей выхода из секции, двое на каждый модуль.

Содержание заключённых в Калифорнии всегда обходилось дорого и считалось невыгодным, по этому случаю и закрыли Алькатрас двадцать первого марта 1963-го. Теперь остров смертников представляет собой заповедную зону.

Тюрьмы Калифорнии, в которых содержали малоопасных зеков, к их числу относилась и «Терминал Айленд», экономили на кадрах.

Окружная тюрьма находилась в черте города, и здесь никогда не держали особо опасных заключённых. Кроме того, в 2005 году количество отбывающих свой срок здесь сократили почти вдвое, с двух тысяч до тысячи двухсот. Вскоре вслед за этим последовало и сокращение персонала тюрьмы на треть. Западный Региональный Офис Федерального тюремного бюро в Дублине, штат Калифорния, счел такие изменения вполне разумными, учитывая стоимость содержания заключённых и статус «Терминал Айленд» в целом. Во всех документах окружная тюрьма значилась как имеющая низкий уровень защиты. Именно поэтому особо опасных преступников здесь никогда не держали, если не считать сидевших здесь с 1939-го по 1941–й Капоне и Чарльза Мэнсона в 1966 – 67-м.

Рино Сколаза прекрасно знал историю тюрем. Нужные сведенья передавали с воли.

Долгие десять лет итальянец планировал переведение. Именно поэтому никогда не принимал участие в побоищах, регулярно происходящих в «Пеликан Бэй». Целые десять лет слыл хорошим парнем, фильтровал базар, сотрудничал с охраной и принимал участие в экспериментальных образовательных программах по перевоспитанию заключённых.

Рино поступал так сознательно, знал, что рано или поздно послушного зека переведут. Выдернут из тюрьмы с максимальным уровнем безопасности: «Из неё сплести лапти никто не сможет», – в иную, менее охраняемую. Теперь, когда спустя десять лет ожидаемое случилось, дело оставалось за малым.

В модуле, где находилась камера Рино, несли караул, как и везде, всего двое охранников. Замки на дверях стояли электронные и открывались только с панели управления, за которой сидел один из копов. Открыть камеру мог только охранник, находящийся за толстым пуленепробиваемым стеклом в закрытой комнате. За длинным коридором тюремной секции молчаливо следила система видеонаблюдения.

Кроме того, существовали датчики движения, также включающиеся в комнате охраны. Преимущественно на ночь, когда копы не так старательно следили за происходящим. «По ночам они обычно пялятся в «ящик», смотрят бейсбол или хоккей, – улыбнулся в мыслях Бритва, уже успевший навести справки об охране».

Ночным мероприятиям не отводилось места в плане. Рино собирался провернуть дельце именно днем, когда датчики движения отключены.

Ровно в два по полудню заключённых забирали на обед. Оставалось полтора часа, за это время Бритва должен срочно раздобыть человека.

«Остальное – сделаю сам».

Наннук росла послушным и чутким животным, потому почти сразу научилась слышать зов. Нагуэль всего раз показал внучке, как следует подзывать лошадь, но ей оказалось достаточно.

Девочка отошла от Наннук на несколько десятков футов, сосредоточилась. Лошадь повела головой в сторону, фыркнула. Айлен почувствовала тонкую связь, душой потянулась к Наннук, и та отозвалась! Старик лишь хитро улыбнулся.

Зов – древнее искусство, которым пользовались индейские предки. Нагуэль давно собирался обучить внучку и потому подарил молодую кобылу около года назад. Айлен очень обрадовалась такому подарку, лошадей она любила неимоверно. Вот и этим утром Айлен, едва лишь открыла глаза, мысленно позвала лошадь. Снаружи донеслось радостное ржание.

«Хорошая Наннук, – подумала девочка, вставая с постели, – надо будет поиграть с ней».

Утро выдалось прохладным, из лесу, с холмов, на ранчо спустился сырой туман. Нагуэль, вышедший во двор покурить трубку, всматривался вдаль и пускал колечками дым. Предвидел: сегодня будут гости.

Старик всегда знал о предстоящих событиях, ближайшее будущее редко становилось секретом или загадкой для Нагуэля. Тревожило иное. И дело тут не в визитере. Вовсе нет. Всё обстояло иначе. Настолько необычно для привычного порядка вещей, что сравнивать не с чем.

Но Нагуэль и не был обыкновенным человеком. Совсем наоборот, шаман, или человек знания, как называл себя старик, – это из ряду вон выходящая личность. Да и можно ли такого человека называть личностью вообще? Ведь именно собственная личность и есть, по словам Нагуэля, его основной враг.

Старик был очень свободным человеком и под своей свободой подразумевал нечто такое, что понять сразу или даже поразмыслив изрядно всё же не удавалось. Трудно постичь ту мудрость, которую он накапливал десятилетиями, человеку не искушённому в делах и образе жизни шамана. Нагуэль говорил так: «Свобода – это не то, что можно отнять, или то, что можно обрести, это то, что нужно осознавать всю свою жизнь».