Это утверждение не выдерживало никакой критики и было настолько абсурдным, что мне непонятно, как могли высказать его люди, находящиеся в здравом рассудке.

Югоннье, которому вменялось в обязанность предъявить мне иск, не пошел на это, возмущенный столь очевидной предвзятостью. Но Аликс и его пособники стояли на своем, ибо отлично знали, что суд, в нужный момент ими образованный из нескольких покладистых чиновников, назначенных ad hoc, в отсутствие постоянных судей, предусмотрительно отправленных в отпуск, при рассмотрении этого дела будет руководствоваться «приказами», обнаруживая полное юридическое невежество и поступая вопреки всякой справедливости и даже какой бы то ни было логике.

Ввиду того что таможня решительно уклонилась от своих обязанностей, губернатор подменил ее собой и поддержал главные пункты обвинения.

Вот что ожидало меня в Джибути, когда я плыл с попутным ветром, свободный от забот и готовый проявить милосердие к тем, кто, как я думал, впустую тратили на меня время и понапрасну изливали свою желчь.

К черту ненависть и мечту о реванше! Ведь жизнь становится такой прекрасной, когда забываешь нанесенные тебе оскорбления, клевету, подлость, одним словом, когда презрение уступает место жалости. Настроение у меня было столь оптимистическое, что, прибыв в Джибути, я издали улыбнулся судебному исполнителю, который, опершись на свой велосипед, глядел, как причаливает «Альтаир». Мог ли я знать, что он стоит там как раз для того, чтобы составить официальный протокол, направленный против меня?..

Спрыгнув на пристань, я уже хотел подать ему руку, но он, уклонившись от рукопожатия, протянул мне повестку, согласно которой я должен был в тот же день, в два часа пополудни, предстать перед судом первой инстанции и заслушать обвинение в подделке таможенной декларации, в результате чего я приговаривался к тремстам пятидесяти тысячам франков штрафа. Я расхохотался и, оставив его, помчался к Югоннье. Он встретил меня, воздевая руки к потолку:

— Они сошли с ума. Вы понимаете, просто рехнулись. В это трудно поверить! Состряпанное ими дело не выдерживает никакой критики, тем более что иск предъявляет не таможня. Я отказался принимать в этом участие, потому что не желаю под конец карьеры стать посмешищем… если не сказать больше. Сам губернатор, в лице временно исполняющего обязанности господина Аликса, взял в свои руки правосудие… Интересно, на каком основании?!

Председателем суда стал мелкий чиновник, не входящий даже в состав колониальных кадров, некий Дитрих, назначенный Ломбарди, который сам исполнял обязанности прокурора.

В Джибути вообще чиновники взаимозаменяемы. Этот случайный председатель, позднее изгнанный из администрации за непорядочное поведение, возненавидел меня так, как можно возненавидеть, в силу необъяснимого фанатизма, человека, которого ты в глаза не видел. Услышанных обо мне небылиц хватило для того, чтобы у меня появился заклятый враг, состоящий на службе у губернатора. Заседателями были два других еще более мелких чиновника, в обязанности которых входило лишь поддерживать все решения председателя под страхом навсегда отказаться от мечты о продвижении по службе.

С самого начала допрос принял странную форму, которая должна была бы меня насторожить.

Председатель настойчиво пытался узнать, кто купил кокаин и каким образом завод «Мерк» получил возможность его выслать. Почуяв опасность, я тут же вспомнил о коварном Жозефе Эйбу и его письме. Я терялся в догадках, избегая малейшего намека на этот документ, так как чувствовал, что это мое самое слабое место и что любая оплошность может запустить в действие механизм опасной ловушки.

Поэтому я ответил:

— Администрации завода «Мерк» не надо было спрашивать у вас разрешения, поскольку ее товар предназначался не для Джибути, через который он следовал лишь транзитом, а, как вы знаете, подобный транзит у нас не запрещен. Более того, ни Германия, ни Йемен не входят в Лигу Наций.

— Нет, мсье, ваш товар предназначался для Эфиопии.

— Это утверждаете вы. Истинное же место назначения товара было указано в моей транзитной декларации: им была Мокка. Впрочем, вот квитанция, выданная мне таможней этого города.

Примерно в таком духе проходило судебное заседание, обнаруживая все более возмутительную предвзятость, и наконец меня приговорили к уплате штрафа в размере трехсот пятидесяти тысяч франков, как и предусматривалось в повестке.

Я подал на апелляцию, ибо отказывался верить в то, что судьи, как бы плохо они ко мне ни относились, способны подтвердить столь несправедливое решение.

Когда я консультировался с адвокатом из Аддис-Абебы, неким Шануа, он, читая приговор суда, подумал, что это шутка. Я попросил его приехать для участия в моей защите, и он высказал уверенность в том, что я добьюсь оправдательного приговора.

Увы, он забыл о небезызвестных чиновниках, временно исполняющих обязанности судей. Председателя апелляционного суда, профессионального юриста, отправили в отпуск, поэтому и здесь тоже были подобраны совершенно случайные люди. Административный суд не только подтвердил справедливость приговора, но и удвоил сумму штрафа, доведя ее до семисот пятидесяти тысяч франков под предлогом того, что, раз мои товары не были задержаны, я должен оплатить их стоимость, то есть выложить еще триста пятьдесят тысяч франков.

Югоннье был вне себя от ярости. Он дал мне адрес таможенного адвоката при Кассационном суде, некоего господина Лаббе, и пообещал написать рекомендательное письмо.

На другой день (а это был день почты) я встретил Югоннье и напомнил ему о его обещании снабдить меня рекомендательным письмом к парижскому адвокату. Он как-то сразу растерялся и в конце концов сослался на свою некомпетентность. В чем дело, произошло какое-то новое событие или его тоже Ломбарди сумел привлечь на свою сторону?..

Шануа составил для меня кассационную жалобу, однако она не имела приостанавливающей силы, поскольку мое дело не относилось к разряду уголовных, так что власти завладели всем моим имуществом, арестовав мои счета в банке и вексель, выданный мной Репичи. К счастью, согласно нашей договоренности, он не мог быть истребован немедленно, а только в сроки годовых платежей. Это соглашение, о котором не подозревал Ломбарди, спасло Репичи от разорения, так как власти полагали, что могут в любой день потребовать у него, в соответствии с тем, что на мое имущество был наложен арест, всю сумму предоставленного мной кредита.

Что касается моего судна, то я был вынужден в каком-то смысле негласно его выкупить, уплатив администрации сумму, равную его стоимости.

Я решил отправиться в Париж, чтобы найти адвоката, который мог бы выступить моим защитником при рассмотрении этого скандального дела в Кассационном суде. Я думал, что юстиция метрополии разоблачит столь чудовищное беззаконие, жертвой которого я стал.

Отплытие ближайшего парохода — я заранее заказал на нем место — к несчастью, задерживалось на три дня вследствие поломки машины. Поскольку пароходное агентство известило меня об отсрочке рейса, я предпочел провести эти дни в Обоке.

В очередной раз обнаружилась таинственная сила, управлявшая моей судьбой. Если бы не задержка с отплытием, я не поехал бы в Обок и не узнал бы о происках, которые неизбежно привели бы меня к гибели.

Вечером после приезда мой верный Одени, выполнявший обязанности сторожа дома и фактотума во время моих остановок в Обоке, сообщил, что Рагех хочет увидеться со мной.

Тогда я вспомнил, что поручил этому человеку добыть для меня сведения о той белой женщине, которая утонула возле архипелага Ханиш. Признаюсь, я считал теперь это поручение неуместным и, будучи убежден, что Рагех пришел ни с чем, встретил его, заранее улыбаясь тем извинениям, которые сейчас от него услышу. После обычных приветствий и непременных вопросов о том, как поживает все мое семейство, он вручил мне что-то, завернутое в носовой платок, сказав при этом: