Вдруг в разных местах огромного кремлёвского двора послышался топот молча бегущих стрельцов, будто проснувшихся от внезапной тревоги и вроде сторожевых псов рыщущих по всем углам и укромным закоулкам. Борис Дракон тихо, но достаточно отчётливо стукнул навесным кольцом по дубовой и видом прочной двери раз, другой и прислушался, надеясь расслышать, что происходило в глубинах помещений больших палат боярина Морозова. Он слегка вздрогнул, когда вдруг против уха приглушённо звякнула щеколда. Дверное оконце приоткрылось, выпустило ему в лицо неровный свет поднятой свечи, за язычком пламени которой ею же высвечивался в полумраке точёный изгиб мужского носа с близко посаженными у переносицы чёрными, сверлящими ночного гостя глазами.

– Я с сообщением от Плосконоса, – встревожено произнёс Борис в самое оконце, укрываясь от слепящего огня ладонью в замызганной кожаной перчатке. – Откройте. Меня ищут люди Матвеева.

За дверью колебались, глухо и невнятно обменялись мнениями. Потом недовольно заворчал выдвигаемый засов, и тяжёлая дверь приоткрылась до щели между нею и толстым косяком. В щель недоверчиво выглянул коренастый опричник, первым делом осмотрел засохшую грязь на сапогах незнакомца, пыльный шерстяной плащ, до колен прикрывающий одеяние мышиного цвета. Затем уставился в измазанное потом и пылью лицо Дракона, как будто оно ему что‑то напоминало и он пытался вспомнить, что же именно. Помедлив, скинул цепочку и увеличил щель, чтобы осмотреть его получше. Борис сунул носок сапога в щель, с помощью ноги рванул на себя край двери и толкнул опешившего ночного охранника, ринулся внутрь. Он очутился посредине слабо освещённой передней так быстро, что второй опричник не успел вооружиться, однако сообразил захлопнуть дверь, быстро вдвинуть засов и закрепить его скользнувшим в ушко крючком. Оба охранника решили, что поздний гость попал в ловушку и никуда не уйдёт, схватились за кинжалы, но не знали, как поступить с ним. Из растерянности их вывело появление наверху лестницы высокого мужчины с широкоскулым грубоватым лицом, одетого, как и они, в серую одежду, с серебряным шнурком десятника на суконном полукафтане. Десятник пронзил всех подозрительным взглядом, безмолвно желая узнать, отчего возник необъяснимый шум.

– Никто не видел, как я вошёл, – обратившись к нему, заверил Борис вполголоса.

– Он сказал, что от Плосконоса, – оправдываясь, вмешался охранник у двери.

Десятник наверху присмотрелся в неожиданного гостя внимательнее.

– И где же сейчас Плосконос? – спросил он небрежно, но так, что нельзя было не ответить.

– На самом деле я не знаю, – признался Борис Дракон без тени смущения. – У меня в Кремле свои дела, и мне надо скрыться от людей Матвеева. Я слышал, в этом доме могут помочь выбраться за пределы крепостных стен.

Оба охранника возле него насторожились, они ждали только знака десятника, чтобы наброситься на чужака. Однако десятник такого знака не дал. Неспешно спускаясь книзу, сказал, будто такие происшествия случалось нередко и он привык оказывать помощь всем, кому это было необходимо:

– Есть ход. Под землёй и к реке.

Он завернул в темноту под лестницей и жестом предложил неожиданному гостю следовать за ним. Борис не заставил приглашать себя дважды. Отперев замок, десятник поднял смазанный железный засов, но сразу открывать подогнанную под низкий сводчатый вход и обитую железом дверцу не стал, подождал охранника, пока тот зажёг от горящей свечи другую, принёс и передал ему. Будто невзначай осветив лицо гостя, он потянул на себя дверное кольцо, и дверца провернулась с тихим поскрипыванием, а за ней показался спуск в подземелье.

Мрачный зев, из которого дохнуло сыростью колодца, полого уходил вниз, где царила непроглядная темень и где с каменных ступеней шмыгнула напуганная светом тощая крыса. Чтобы спускаться туда, надо было пригибаться под выложенным старыми, щербатыми кирпичами сводом. Десятник подал пример, нагнулся и ступил на затёртые подошвами камни спуска, на которых, как про себя отметил Борис, не было пыли или налёта мусора и не оставалось каких‑либо отпечатков ног. Сделав вывод, что подземельем пользовались довольно часто, возможно по нему приносили в дом воду, Борис с показным доверием последовал за ним. Сойдя несколькими ступенями, можно было распрямиться, а там, где ступени заканчивались, ровный свод позволял идти под землёй в полный рост. Дверца позади гулко закрылась, и слабый сквозняк исчез, перестал играть пламенем свечи. Десятник высвечивал подземный ход впереди и шагал уверенно, оживляя стены своей отбрасываемой на них несуразной тенью.

Словно глухонемые, оба спутника подземелья не произносили ни единого слова. Ход завернул вправо, за округлым углом выводя к небольшой, вытянутой пещере, и пройдя вглубь, они очутились у выложенного камнями, местами измазанного склизкой плесенью обрыва. За обрывом была заполненная водой, некогда вырытая в земле огромная чаша. Поверхность застыла зеркальной гладью, тёмной, словно омут с нечистью, на первый взгляд казалась застоялой и неподвижной. Но присмотревшись, Борис убедился, что вода была прозрачной и чистой, и проточной. Она просачивалась от подземного ручья в выложенное камнями углубление, а в дальней стене поглощалась чёрным мраком. Очевидно, пещера и чаща с запасом свежей воды осталась от времен, когда Кремль служил крепостью и должен был выдерживать длительную осаду.

– Туда, – указал к мраку десятник.

Тёмная гладь зеркально отразила, как он передал Борису свечу, и тот сделал несколько шагов вдоль обрыва, пока не осветил тупик стены и лишь над водой низкий и узкий кирпичный свод. Борис ожидал нападения, но не видел, чтобы десятник обнажил оружие или изготовился ударить и на мгновение отвлёкся на тщательный обзор пещеры, напрасно ища в ней продолжение хода. Накинутый сзади, перед глазами мелькнул шёлковый толстый шнурок и впился бы в горло затягивающейся на шее петлёй, не успей он рывком просунуть под него указательный и средний пальцы. Десятник рванул за концы шнурка, потянул из всей силы, от напряжения горячо дохнув ему в затылок. Локтём руки со свечой Борис ударил его под рёбра, тут же лягнул в голень. Обронённая им свеча упала на землю, но не погасла. Она слабым мерцанием освещала ноги мужчин, которые топтались, вскидывались для ударов, помогали рукам бороться не на жизнь, а насмерть. Наконец две ноги взбрыкнули, под падение капель крови обмякли и подогнулись в коленях. Судорожно опрокидываясь к свече, десятник с сипящим всхлипыванием схватился за кровавое месиво разорванного пальцами горла, толчок противника изменил его падение, и он плюхнулся не на свечу, а в воду.

Борис постоял у тёмной чаши, с дрожью в руках остывая от схватки. Потом опустился на колено, обмыл водой окровавленные пальцы, подобрал свечу, а когда она разгорелась, посветил на водную поверхность. Она последний раз взволновалась судорожным подёргиванием тела десятника и стала успокаиваться. Труп медленно повлекло под нависший над водой каменный свод. Борис растёр пылающую от больших царапин шею, осмотрел место борьбы и, досадуя на собственную небрежность, подобрал шёлковый шнурок. Если бы он заметил у десятника оружие, не позволил бы ему так безнаказанно приблизиться к спине, а вот об удавке не подумал и едва не отправился на вечный отдых.

На всякий случай обследовав всю пещеру, он других выходов не обнаружил и вернулся обратно тем же ходом. Поднявшись ступенями, убедился, что дверь не заперта и задул свечу. Под тягостное поскрипывание дверных петель, он выбрался из темноты, сам прикрыл дверь и опустил засов. Оба охранника сидели на лавке за угловым столиком, один из них закрывал грудью огонь единственной свечи, отчего большая часть прихожей была погружена в полумрак, и они прислушивались к коротким приказам, которые снаружи вполголоса отдавал разводящий стрельцов по дозорным постам строгий полусотник. Борис скинул плащ и сунул его под лестницу. Ростом и телосложением он мало отличался от убитого десятника, а его одежда была такой же, как и у опричников.